Я не хотел бы вступать в полемику с кем-то конкретным, поскольку не вижу в этом особенной нужды. Взгляд на происходящее в Донбассе, который мне кажется важным оспорить, уже давно является не мнением отдельных людей, а целым направлением мысли, и по мере развития событий он находит себе все новых сторонников. Суть его сводится к утверждению, что за три года войны боевой дух, поднимавший в самом начале военных действий людей на полях сражений, оказался серьезно, если не окончательно, подорван. Идеалы, ради которых жители Донбасса сначала выходили на митинги, а потом и брали оружие в руки, преданы, и сегодня оборона республик, потерявшая основу в виде веры людей в нормальное завтра, держится на волоске.
Вина за это лежит, как на местных властях, выстроивших не государственные системы, а кривые феоды с коррупцией, клановой структурой, кастой чиновников, равнодушных к бедам простых людей, цензурой (список можете продолжить сами), так и на Москве, которая как минимум безразлично наблюдала за тем, как возводили эту уродливую постройку, а по максимуму принимала самое деятельное участие в ее в строительстве. В результате первоначальные идеи были похоронены еще на стадии их перевода из невербальной стихии народного воодушевления в ясную программу действий по формированию нового общества.
Мне кажется, что этот критический взгляд, замешанный на революционной романтике, упорно отклоняется от реальности, которая, несмотря на смертельный диагноз, поставленный критически настроенными наблюдателями, демонстрирует удивительный запас прочности. Да, конечно, отдельные неудачи на линии соприкосновения были и будут, но в целом за те два года, в течение которых ведутся разговоры о подорванном доверии, неэффективных властях, недееспособности укомплектованных неизвестно кем боевых подразделений, формализме и бессмысленной бюрократии в армейских структурах линия фронта остается в целом неизменной, хотя нельзя сказать, что вооруженные силы Украины не предпринимали попыток попробовать оборону на прочность.
Это правда, что многие ополченцы, вставшие на защиту Донбасса в начале, впоследствии отошли от дел, будучи разочарованы положением дел как на фронте, так и на гражданке. Однако я бы не согласился с утверждением, что это привело к полной утрате боеспособности вооруженных сил ЛДНР. Действительно, на начальном этапе именно порыв, патриотический подъем, эйфория протеста, ощущение причастности к общенародному делу смогли дать людям силы противостоять тем, в ком они увидели врага, почти на голом энтузиазме — воевать, не имея толком ни понимания, как это делать, ни нужного вооружения, ни боевой слаженности.
Дело однако в том, что на вдохновении и одержимости долго продержаться невозможно, ибо фронт — это тяжелая, грязная, изматывающая рутина — бессмысленная и беспощадная. Мгновения боя прекрасны, но редки — большую часть времени солдат вынужден посвящать утомительным ежедневным обязанностям, которые неподготовленному человеку — вчерашнему гражданскому — зачастую кажутся лишенными смысла. Единомоментно выжечь себя в жертвенном подвиге — это одно, а неделями, месяцами врываться в землю, заниматься оборудованием позиций, следить за чистотой и порядком в местах расположения, держаться режима железной дисциплины — совсем другое.
Эйфория подвижничества и самоотречения непременно должна была смениться унылой, но жестко структурированной рутиной обязанностей, выполнять которые — профессиональный долг военного человека. Энтузиазм ополчения, самоотверженно защищавшего Донбасс в первые месяцы войны, не мог длиться бесконечно. Для того, чтобы держать оборону требовались профессиональные военные, которым их долг защищать Родину, не оставляет возможности впасть в разочарование из-за того, что на дворе прописалась не та власть, чиновники воруют, и жизнь вообще далека от совершенства.
Смена декораций, когда вместо героев с горящими сердцами на кончиках пальцев на авансцену строевым шагом прошли скучные, хмурые люди, выглядела неприглядно и обескураживающе. Принявшие караул немедленно потребовали, чтобы солдатские койки были заправлены с вытянутыми в идеально ровную стрелку краями, потребовали этого, в тот момент, когда по всей линии соприкосновения рвались снаряды. Конечно, картина была ужасающей и травмирующей.
Но это было необходимо, поскольку машина войны должна безупречно работать в жестких рамках устава вне зависимости от того, подорвана ли в отдельных ее частях вера в стройность и разумность установившегося политического порядка. Потому что машине этой вменено защищать Родину поверх времени и обстоятельств.
В чем критики сложившейся системы вещей абсолютно правы, так это в том, что нормальная мотивационная основа, которая позволяет военным выполнять свою работу, зная, что их тыл надежно обеспечен, в республиках не сформирована. Отсутствие Закона об ополчении или участниках боевых действий — название не имеет значения — по которому в случае гибели военнослужащего его семья получала бы существенные компенсационные выплаты — это та прореха в организме профессиональной армии, в которой сгорают все попытки довести армейский организм до кондиции.
Желание стреножить, разутюжить мятежные территории никуда не исчезло, а воля людей жить по собственным законам, в соответствии со своими интересами даже возросла на противосиле попыткам раздавить республики. Как бы ни была плоха власть и политический рельеф, сквозь толщу времен пробивается иная сущностная забота — о сохранении себя как народа, как культуры, как слова и высокого порядка жизни, к которому конкретный результат по обустройству собственного дома рано или поздно — скорее поздно — обязательно приложится.
В России, куда стремится Донбасс, дела далеко не идеальны и мы уже привыкли жить с мыслью о том, что проблемы здесь решаются и хуже, и медленнее, чем нам хотелось бы, что власти могли бы действовать эффективней и решительней, что порядок больше похож на беспорядок, а в понимании людских нужд бюрократия — это какое-то инобытие, словно позаимствованное у вечной мерзлоты. Почему в Донбассе вдруг должно быть как-то иначе? И почему бедность одеяния должна вынудить нас махнуть рукой на тело?
