Да. Даже у таких фееричных оптимистов (или идиотов?), как я, оптимизм заканчивается. Полтора года на войне — вроде не так много, с одной стороны. Но с другой — целая жизнь. Самое ужасное, что за полтора года я уж и забыла, что такое мир, так, чтоб совсем мир, без всяких там «в целом соблюдаются» и «в Донецке было тихо».
Вот так, чтоб обычная обывательская жизнь — дом, работа, детский сад, школа, покупки, зарплата, кино, театр, выставки, друзья — все работает. Если магазин — то чтоб только список покупок волновал, а не выбор что взять — шесть огурцов или три помидора? Если театр — то только успею ли я добраться после работы к началу, а не — успею ли вернуться домой до комендантского часа и есть ли в театре бомбоубежище. Если друзья и шашлыки за городом — то только чтоб все смогли выбраться, а не как найти полянку, чтоб без табличек «Мины».
Война — она теперь незримо, но во всем. Решительно во всем. Даже когда тихо и не бахают — она есть. Даже когда о ней не говорят, даже с выключенным телевизором — она есть. Даже дома за закрытыми окнами под пекущийся пирог и возню с младшей — она есть.
Я иду на работу мимо стен, посеченных осколками. Это довольно длинный участок улицы, где вся правая сторона в дырочку. Где-то следы от осколков замазаны шпаклевкой, а где-то так и остались. И никто не останавливается, не рассматривает, не удивляется — ну дырки, ну от снарядов — эка невидаль. Привыкли.
Выходной. Едем в гости к знакомому в частный сектор. Дочь босиком носится за котами и курами. Хорошо. Спокойно. Вдруг дочкин рев. На что-то наступила — поранила ногу. После утешений и зеленки смотрим, на что она все-таки наступила. Оказывается, осколок.
«Вот же! Как же так?— сокрушается хозяин. — Я же все осколки еще весной убрал! Весь огород граблями прочесал, чтоб ничего не осталось!» Как бы в доказательство выносит ведро. В нем разнокалиберные осколки. Ведро несостоявшейся смерти.
Или вот, например, ночь и тишина. Но лечь спать отдельно от ребенка я не могу. Хотя по всем канонам воспитания совершаю грубейшую ошибку — в этом возрасте дети спят отдельно. Но на грубейшие нарушения в воспитании я забила еще прошлым летом. Мысль, что может прилететь в детскую, пропитала меня, как щелочь лакмусовую бумагу. О самом худшем стараешься не думать, конечно, но спим вместе.
Еще один психоз — со мной нет старшей дочери. Нет, у нее все хорошо, она у дедушки, ходит в школу, учит языки, рисует. Она снится мне почти каждую ночь, и в снах мы все вместе и счастливы. Или бывает, что во сне я ищу ее и не нахожу, тогда это кошмар. Скучаю, да.
Разговоры с родственниками и людьми с мирных территорий — вот понимаешь, что они переживают и всячески поддерживают, но не понимают, нет. И дай Бог, чтоб никогда и не поняли. Понять можно, только пропустив этот опыт через себя, чего не пожелаешь никому. Я четко помню себя и свою знакомую — многодетную маму из Славянска. Когда их обстреливали, я совершенно искренне недоумевала, почему они не уезжают? Что может быть важнее собственной безопасности и безопасности детей?
В соцсетях и по телефону всячески пыталась донести эту, как мне казалось, элементарную мысль до, почему-то в момент ставшей непонимающей, мамаши. Оказалось, что дурой в наших разговорах была не многодетная мама Ксения. Дурой была я. Как бы глупо это ни звучало, но дом, твой дом, твой город где-то важней безопасности. Дом дает силы, дает чувство очага, чувство защищенности, чувство родни и семьи. Волнующимся и переживающим за нас — вот, правда, ребята, дай Бог вы никогда не узнаете ответ на вопрос «Как вы там живете?»
Вот так и живем среди стен с пробоинами, осколков, заклеенных окон, детских страхов, ночных кошмаров, тоске по родным. Вроде бы и не бахает, но для мира этого мало, как оказалось. А пока Донецк живет надеждой, что скоро все закончится, хорохорится в соцсетях, гордится городом, хвастается достижениями, планирует, как выйдет на субботник по восстановлению. Живет в общем.
А главное, в Донбассе полно городков, где по всем показателям в разы хуже, чем в Донецке. И вот как подумаешь об этом — так вроде и стыдно становится, что разнылась тут. Но это так. Пройдет. Просто устала.
Моя дочь, четырех с половиной лет от роду, уже год как рисует дома, окошки которых не крест-накрест, как все дети рисуют, а по диагонали. Всегда. Ну да, от этого пока никуда не деться — мы живем среди заклеенных белым скотчем окон. И знаете, я рада, что она перестала рисовать дырки в стенах. А окна? Что окна? Снимут скотч с настоящих окон — закончатся они и на рисунках моей дочки.
Ольга Гордо
