— Почему вы находились на Куликовом поле 2 мая?
— Наша общественная организация офицеров Одессы «Честь имею» в те дни была на Куликовом поле, там стояли наши палатки. В одной из них мы организовали небольшую походную церковь. Находились мы там на вполне законных основаниях. Это было согласовано с горисполкомом, мы получили разрешение и даже платили арендную плату за место под палатки.
Наша и другие организации стояли на Куликовом поле с требованием федерализации Украины. Кто-то собирал подписи.
— Какое в целом настроение было у одесситов до трагедии в Доме профсоюзов?
— Большинство одесситов не принимало Майдан. Люди были против той политики, которую в Киеве стали проводить после захвата власти. Одесситам не понравилось, что радикалы с националистическими лозунгами стали всех учить, как надо правильно любить Украину. Большинство одесситов были возмущены этим. Кто-то активно, кто-то не очень. Кто-то только вёл разговоры на кухне, а кто-то выходил на Куликово поле.
Однако никто не мог подумать, что будет такое кровавое побоище. Одесситы думали, что любые противоречия можно решить демократическим путем. И мы, те, кто стоял на Куликовом поле, тоже думали именно так, до последнего.
— В какой момент вы поняли, что всё очень серьезно, что радикалы не станут действовать мирно?
— Когда бойня началась в центре. Нам оттуда звонили, сообщали, что идёт стрельба, что уже есть убитые. До этого мы знали, что они приехали в город с целью снести лагерь на Куликовом поле. Они давно этого хотели. Этого хотел и наш областной руководитель. Киев потребовал от него, и он дал обязательство, что к 9 мая он уберет Куликово поле. Сначала он хотел решить этот вопрос «пряником». Предлагал всем организациям переехать на территорию мемориального комплекса «411-я батарея», который находится на окраине Одессы. Потом даже предлагал нас бесплатно туда перевезти, организовать нам там кормёжку. Кто-то согласился, некоторые организации поехали туда. Некоторые остались на Куликовом поле, и мы в том числе.
Потом мы узнали, что в Одессу идет поезд с «ультрас», выделенный специально, не пассажирский. Он приехал в Одессу 2 мая в девятом часу утра. Вокзал находится недалеко от нас, наши ребята сходили туда под видом обычных пассажиров. Большинство выходило из поезда с экипировкой: биты, наколенники, налокотники, шлемы. То есть было понятно, что они приехали именно драться. Но тогда мы и подумали, что будет драка «на мечах», только вместо мечей — дубинки. Никто не ожидал, что будут убивать.
В тот день многие из нас говорили, что не стоит идти в центр, к Соборной площади, куда идут «фанаты». Куликово поле ведь вообще в стороне. И то, что это провокация, было шито белыми нитками: приезжают футбольные болельщики на матч и вдруг на Соборной площади начинают собираться под бандеровскими флагами и устраивать шествие. Но часть организаций всё-таки пошла в центр. Там началась бойня.
Организация «Честь имею» осталась защищать Куликово поле. Это место называется так с дореволюционных времен, у историков нет точной информации, почему. Но название очень символичное.
Когда мы узнали, что в центре начали убивать, Куликово поле забурлило. Кто-то предлагал идти в центр, помогать одесситам. Кто-то вообще предлагал разойтись по домам. Кто-то предлагал остаться. Но никто никого не держал. Сейчас гуляет мнение, что кто-то чуть ли не силой загонял в Дом профсоюзов женщин и стариков. Нет, это совсем не так. Люди четко понимали, зачем и почему они туда идут. Мало того, стариков и женщин мы отговаривали. Но они не ушли.
Женщины взяли иконы из нашей походной церкви, сделали крестный ход вокруг Дома профсоюзов. Мужчины сооружали баррикаду, но мы понимали, что площадь большая. И что если мы останемся снаружи, нам не продержаться и трех минут. Но решив зайти в Дом профсоюзов, мы до последнего не взламывали двери, не входили внутрь. Потому что была вероятность, как нам казалось, что они не ринутся на Куликово поле. А если бы мы захватили здание, это уже могли бы инкриминировать нам как попытку захвата власти.
Мы выбили двери только тогда, когда нам по телефону сообщили, что эти «болельщики» уже сгруппировались, организовались и ринусь в нашу сторону. До их подхода у нас было минут 20.
Здание Дома профсоюзов очень большое, а мы были никем не организованны. Не было какого-либо четкого руководства, никто не разбивал нас на выполнение конкретных задач. Все делали то, что считали нужным. Опять же, мы до последнего думали, что они будут штурмовать здание как средневековую крепость. Но у них всё было четко организованно. Говорить о том, что с их стороны была просто возбужденная неуправляемая толпа, нельзя. Уровень их организованности был виден сразу — каждый знает своё дело: кто-то умело работал щитом, кто-то бросал бутылки и так далее. Причем бутылки бросали сразу на второй этаж. Я оказался в боковом крыле, у нас ни одной бутылки на первый этаж не попало. На первом этаже бутылками с зажигательной смесью забрасывали только баррикаду на двери.
Здание имеет П-образную форму, с внутренней стороны там двор. Дом был когда-то обкомом партии. По центру широкая лестница. Когда возник пожар, сильная тяга пошла наверх. А по бокам обыкновенные лестничные пролеты, на одном из них во время пожара наша группа оказалось блокирована.
В наше окно было видно, что происходит во внутреннем дворике. По дворику бегала небольшая группа боевиков, «правосеков», человек 10. А за невысоким заборчиком стояла очень плотная толпа. Это толпа аж колыхалась, издавала сильный гул. Наверное, никогда не забуду этот гул. Я тогда обратил внимание на то, что если бы это была неуправляемая толпа, она бы давно перелезла через забор. Но никто никуда не ринулся.
Когда пожар уже сильно разгорелся, из окон во внутренний дворик стали выпрыгивать и падать на асфальт люди. Так вот «правосеки», находившиеся во внутреннем дворике, подбегали к каждому. Каждому они проламывали голову. У них были то ли металлические трубы, то ли пруты. Там погиб и одесский поэт из нашей офицерской организации Вадим Негатуров.
К нам на лестницу они пришли не снизу, спустились сверху. Они стреляли. Рядом со мной мужчину зацепило пулей. Наверное, ранило, трупа я не видел. В какой-то момент наши начали кричать: «Выпустите женщин!». Но, конечно, никто никого не выпускал.
Мы видела, как «правосеки» мешали пожарным подъехать к зданию. Они даже резали шланги, чтобы не было возможности тушить. Пожарных пропустили, только когда оттащили в сторону трупы попадавших людей.
Мы были не высоко, между первым и вторым этажом. Пожарные приставили лестницу, сначала спустились женщины, потом мы. Женщин внизу, по-моему, никто не трогал, они как-то быстро отошли. А мы, мужчины, сгруппировались снизу, на нас несколько раз пытались накинуться. Но стоило нам просто дернуться в их сторону, как они тут же отбегали — они трусливые, в такой бой не идут.
Потом к нам подошёл их руководитель. Он подошёл к нашему соратнику, к десантнику, на котором были десантная тельняшка и десантный берет. Боевик подошёл и сказал, что он тоже десантник, и начал заговаривать зубы: «Ты позоришь украинский десант, ты предаешь Украину». Пока он нас отвлекал, другие «правосеки» подошли и начали по одному выдергивать у нас из рук то палку, то огнетушитель… Очень быстро. Нас разоружили, скомпоновали и начали избивать.
Нас били, скажем так, на убийство, без всякой осторожности. Битой со всего маха по голове. Но что меня поразило больше всего, каждый из них старался «прикоснуться к этому». Мы находились внутри коридора, который щитами огородили полицейские. Там нас и избивали. «Правосекам» было тесно, они мешали друг другу. Но каждый старался хотя бы ткнуть кого-то из нас, если не получалось размахнуться. И у многих я заметил выражение лица — восторг после того, как «прикоснулся». Один из них ткнул меня в бок электрошокером. В первое мгновение мне показалось, что меня пырнули ножом. Я дернулся, посмотрел в его сторону и встретил его взгляд. У него было невероятно довольное лицо. Он даже сам старался заглянуть мне в глаза и смотрел так, будто только что причастился к чему-то хорошему.
Они пытались найти среди нас не одесситов, россиян. У меня в кармане были паспорт и права. Один из них достал мои документы и сказал, что сейчас они проверят, откуда я вообще. У меня прописка в райцентре Раздельная Одесской области. Он открыл, посмотрел и говорит: «Раздельная. Шо это такое, где?»
— Сами не местные.
— Да, сам не одессит, а пытается меня на чем-то поймать. Но они так и забрали мои документы. Так я их и не вернул.
Они пытались поставить нас на колени. Сначала вроде повели, а потом один из них закричал: «На колени!». Вокруг все снимали фото и видео, и я как представил, что мой сын может увидеть, как меня ставят на колени… Я сказал им вслух: «Я не встану на колени». Они что-то кричали, прыгали, а я думал: «Ну, вот и всё, Игорь, ты пожил, сейчас пришло твоё время, пора уходить». Тот, который вёл меня, подбил меня по ноге, повалил. Потом повали остальных. И снова начали избивать. Один из них разбежался и ударил меня ногой, берцем, под глаз.
Потом милиция подогнала автозак. Нас начали выхватывать из этой толпы и закидывать в автозак. Быстро, чтобы «правосеки» не опомнились. Но они всё равно пытались нагнать жути. Один из «правосеков» подбежал к нашему парню и начал играть на публику: «Я тебя узнал, это ты моего друга в центре убил!». И вместе с этими словами он стал засовывать в карман нашему парню патроны. Парень кое-как заполз в автозак, выкидывал патроны из кармана, но «правосек» снова пытался их туда положить.
Нас привезли в райотдел, вызвали туда скорую. Машины подъезжали одна за одной. Кого перевязывали, кому делали уколы. По три-четыре человека нас загружали в машины и увозили по больницам.
Меня привезли в военный госпиталь, там мне зашили рану. Потом я позвонил друзьям. За нами заехали, и мы перебрались за город, пока вся милиция стянута в центр и к Дому профсоюзов. Удалось проскоить.
— Расскажите о своей книге. Когда она будет опубликована, о чем она?
— Книга называется «Поле Куликово». Она написана по этим событиям. Выйдет уже скоро, есть договоренности, но точной даты пока нет.
Ещё я хочу сказать, что наша офицерская организация «Честь имею» сейчас работает. Её руководители были арестованы в июле прошлого года, потом они были обменяны как военнопленные. Сейчас мы в Донецке, мы не сдались. Мы работаем даже не над тем, чтобы вернуться в Одессу, а над тем, чтобы вернуть Одессу.
