Как может жить маленький посёлок и большой город в условиях войны? Где местные жители берут еду и медикаменты, когда магазины разбомблены, а из аптек ушли провизоры?
Изварино
Приграничный посёлок Изварино на долгое время стал ключевым пунктом в новостных сводках борьбы за то, что сторонники ополченцев юго-востока Украины называют «Новороссией». Во время военных успехов сепаратистов его даже хотели сделать первым контрольно-пропускным пунктом новообразовавшейся непризнанной республики, но пока что ограничилась только надписью маркером «Новороссия» на паре табличек, да ещё перестановкой букв в названии страны, ранее контролировавшей этот пункт — теперь административное здание гордо называется «Руiна».
Около четверти жителей осталось в Изварино во время крупных боев за эту территорию. Подавляющее большинство — пожилые люди, почти все живут здесь всю жизнь, кто с рождения, кто с детства, кто приехал после армии и так и осел в этих местах. Никто из них всерьёз не ощущал, что Советский Союз распался — как ходили раньше в гости к друзьям из РСФСР, так и до последнего времени ходили к друзьям из России.
Посёлок во время активных боевых действий не был отрезан от цивилизации, в сторону России можно было уйти практически всегда, но вот сроки возвращения могли быть разными — во время близких боев сотрудников таможенного пункта и пограничников эвакуировали в административные здания, и фактически пройти на украинскую территорию не представлялось возможным никому — ни местным жителям, ни сепаратистам, ни журналистам.
Некоторые из представителей прессы предпочитали ночевать на украинской стороне в окопах, чтобы в случае, если будет происходить что-то важное, не терять возможности сразу начать съёмку или репортаж из-за закрытой границы.
Каждый день в Изварино возвращались люди и, в зависимости от интенсивности боевых действий, либо заходили на пару часов, передавали продукты и медикаменты оставшимся, либо ночевали в своих домах. Местная больница в первую же неделю артобстрелов лишилась всех запасов успокоительных. С находящимся неподалёку российским лагерем МЧС связь установить так почему-то и не решились. «А на что мы им?», — сказала медсестра, на тот момент уже оказавшаяся наиболее опытным и квалифицированным специалистом из оставшихся в больнице медработников — остальные ушли, спасаясь от войны.
При этом лагерь МЧС находился буквально в четырёх километрах от больницы, да и спасатели охотно шли на контакт и были готовы помочь всем, чем могли. Но вот этой конкретной больнице помогали в основном те россияне, кто узнал о бедственном положении от журналистов.
Из успокоительных у местных осталась водка. С водкой вообще здесь очень многое делается. «Ко мне в погреб залетел снаряд 122 мм, — рассказывает местный житель. — Но не разорвался, не сдетонировал. А нам-то кушать хочется, мы с соседом взяли бутылку водки, выпили и ломом подняли снаряд».
Те, кто ушли в Россию, живут в лагере беженцев, у них там свои палатки, свои разговоры. Уезжать некуда, а когда есть, то начинается: «Есть у меня брат с сестрой, а я им что, на старости лет нахлебником буду?». О переселении в Россию всерьёз начинают задумываться только, когда собственные дома рушатся под обстрелами.
При этом все как всегда и везде. Люди разные. Одни помогают, другие мародёрствуют. Несколькими месяцами ранее одни жители этих мест служили на изваринской таможне, а другие проносили через неё контрабанду — затем одни с оружием в руках выгнали других.
Теперь практически никакой деятельности в посёлке не ведётся, хотя там исправно платятся пенсии. Платятся украинской стороной — большинство банкоматов в ЛНР и ДНР «выплёвывают» российские дебетовые карты.
Кажется, одним из немногих мест, где ещё продолжается цепочка обычных будничных взаимоотношений, остаётся Горловка, в которой один из лидеров «Народного ополчения Донбасса» Игорь Безлер практически полностью подменил собой вертикаль власти. Теперь продукция местных предприятий отгружается уже не Киеву, а налоги превращаются в условные «сборы» в похожих объёмах.
Дороги
Скорость скатывания посёлка в эпоху собирательства и охоты зависит от количества и качества безопасных путей сообщения с другими населёнными пунктами. Автономное существование современного города в течение продолжительного времени невозможно, срок комфортного проживания, как правило, ограничен несколькими днями, а вопрос выживания в условиях почти полной изоляции обычно встаёт уже в течение месяца.
Несколько удачно расположенных блок-постов и простреливающих дороги миномётов способны полностью отрезать даже крупный посёлок от остального мира. Но когда пути отступления оказываются перерезанными, беженцы сами становятся боевиками — загнанные в угол женщины, защищающие своих детей, идут и требуют автомат.
Некоторые становятся снайперами без всякого опыта. «Когда стреляешь, не выцеливай голову, работай по туловищу», — проводит обучение среди таких новобранцев сам недавно прибывший на украинскую границу житель Калининграда.
Однако поистине неистребимым примером предпринимательского бесстрашия могут служить таксисты. Это сословие последним покидает обстреливаемый город и первым начинает возить пассажиров после того, как трассу перестают простреливать. Дерут за поездку безбожно, но ведь и риск большой: «Неделю повозил журналистов — заработал на полгода вперёд».
Луганск
За таксистами начинают ходить автобусы и маршрутки, открываются магазины и аптеки, на улицах появляются продавцы сим-карт. Крупные сети по продаже мобильных телефонов давно прекратили свою работу, терминалы оплаты в Луганске часто не работают из-за отсутствия электричества, поэтому возможность связи с друзьями и близкими становится одной из основополагающих.
В один из дней, когда канонада артиллерийских орудий казалась далёкой, а сирены молчали уже несколько часов, на оживлённый перекрёсток возле рынка упала мина. Восемь человек погибли сразу, ещё около десяти увезли на скорой. Трупы до прибытия лидеров сепаратистов накрыли одеялом. В домах рядом повылетали стекла. Между телами ходили горожане и поднимали одеяла, желая не найти знакомое лицо.
На следующий день город вымер. На улицах полумиллионного города не было ни души, личные телефоны таксистов расходились по журналистам, а звук сирены воздушной тревоги стал таким же естественным, как и постоянно работающий «Град» рядом с гостиницей. Её расположение позволяло телевизионным журналистам снимать стендапы на фоне вылетающих снарядов. Поздним вечером практически все они собирались в бомбоубежище для обсуждения прошедшего дня. Например, как украинские СМИ подавали обстрел перекрёстка. Или же, где пока ещё можно купить мыло и шампунь.
Продавцы магазинов выкатывали тележки с оставшимися товарами и кричали: «Мы завтра закрываемся, купите остатки». На этом фоне баннеры о «ликвидации старой коллекции весна-осень» выглядели экзотично. Офисы банков, ювелирных магазинов, весь «лакшери»-сегмент съехал уже давно, остался только бизнес, обеспечивавший базовые потребности. Кафе работали в обычном режиме, разве что извинялись за неработающий вай-фай или отсутствие льда.
На фоне разверзающегося и накатывающего на город ада казалась какой-то не соразмерной обстоятельствам и непонятной обычная логика горожан.
Они не могут уехать, потому что «нет билетов на автобус», потому что «мне надо написать заявление об увольнении, а директор уехал». Экстремальная ситуация повлияла на привычки, но, кажется, так и не изменила картину мира. Будто бы все это происходит не с ними.
