Все чаще в российской прессе и социальных сетях ставится вопрос о том, почему Россия, имея все возможности, не отвечает жестко на провокации, которые устраивают внешнеполитические оппоненты: тут и захват российских судов Украиной, и попытки отколоть УПЦ от РПЦ, ограничения или в некоторых регионах гонения на русский язык и так далее. На днях из-за провокации израильтян сирийская ракета сбила наш самолет, погибли наши военнослужащие. Как долго мы еще будем вести себя как кот Леопольд? Этот вопрос мы и обсудили с политологом Михаилом Ремизовым.
- Российские граждане, которые следят за реакцией Российской Федерации на вызовы, исходящие от Украины, в общем-то, небезосновательно полагают, что она какая-то бессильная и вялая. Согласитесь, это не ответ великой державы, который может испугать Украину и заставить ее вести себя уважительно и в отношении России и в отношении наших соотечественников, проживающих в этой стране.
Например, возьмем деструктивную деятельность Константинопольского патриарха Варфоломея, который помогает Петру Порошенко в его попытках создать поместную православную церковь. Мы же знаем, зачем украинскому президенту это надо. Он просто хочет ослабить, таким образом, влияние Русского мира на граждан Украины. Почему в таком случае мы не видим никакой серьезной реакции на это ни российской дипломатии, ни РПЦ?
— Если говорить конкретно о церковной вопросе, то мне кажется, это связано, в том числе и с убеждением в отсутствии его приоритетности, в его жизненной важности.
Через какие механизмы Москва могла бы реально повлиять на эти процессы? Например, через отношения с Анкарой. Но в отношении с Эрдоганом для российского президента сейчас важнее Сирия, Идлиб и всё, что с этим связано.
Явно каких-то механизмов решения этой церковной проблемы у Москвы, в общем-то, нет. Она может решаться только в общеукраинском контексте и в украинской политике, поэтому в конкретном случае с церковным вопросом, на мой взгляд, это отсутствие представления, что это приоритетная тема и вторая причина, отсутствие у нас понятных и легко применимых рычагов.
А вот в случае Украины в целом это более сложный вопрос: российская элита остается заложником иллюзий относительно того, что в случае смены власти в Киеве после президентских выборов или еще каких угодно выборов может измениться баланс сил в сторону более договороспособных политических фигур. В этой роли тут, в Москве, видят Юлию Тимошенко.
Мне кажется, это ошибка, которая неоднократно совершалась. Кроме того, она связана не с неверной оценкой тех или иных персоналий. Она связана с неверной оценкой тех ситуаций на Украине, которая структурно такова, что политиков договороспособных по отношению России и готовых слышать ее аргументы в ближайшей перспективе быть просто не может.
Россия также, и не надо это забывать, до сих пор остается ключевым инвестором Украины. Россия по отношению к ней не применяла экономических санкций, экономических мер воздействия. Она не сформировала последовательной политики давления на Киев и на украинские элиты. Она занимает выжидательную позицию, ожидая ходов, ошибок и инициатив со стороны Вашингтона и Киева, Парижа, Берлина и других столиц.
Вот пока готовность играть первым номером на украинском направлении и занимать активную позицию, к сожалению, нет.
-Смотрите, человек, который боится дать сдачи своему обидчику, из-за своей трусости видит мир и решение проблем в нем совсем по-другому, чем сильный человек, который не боится в ответ ударить, если бьют его. Слабый говорит, не надо драться, давайте жить дружно, надо подождать, потерпеть, может, проблема сама рассосется, «не надо отвечать на провокации», «если ответим, будет Третья Мировая».
Вот вам не кажется, что Россия не способная дать серьезный ответ, после которого в следующий раз ее побоятся провоцировать, потому что ее элита слаба и труслива? К тому же она зависит от Запада: у многих из ее представителей дома и квартиры в Лондоне и в Испании, жены ездят отовариваться в бутики Милана и Парижа, дети учатся в западных ВУЗах, а многие уже и имеют тамошнее гражданство. Элита из-за всего этого боится просто рвать с Западом, боится, что ей аннулируют шенгенские визы и арестуют имущество. Вот отсюда и такая трусливая политика. Что вы думаете?
— Я согласен с вами в том отношении, что иллюзия относительно возможной смены власти на Украине и появление договороспособных партнеров дополняются другими иллюзиями более важными, а именно тем, что все-таки интеграция в Северо-Атлантический мир будет продолжаться пусть не на уровне страны в целом, не на уровне элиты, а на уровне отдельных ее представителей.
Уже всем вменяемым людям понятно, что ту позицию в глобальных элитах, на которую рассчитывали в начале нулевых годов, российские элиты занять на смогли. Однако устроиться по одиночке и видеть свое будущее по одиночке на уровне семей и детей, на уровне отдельных бизнес-проектов — вот эти чаяния остаются еще в силе и деструктивно влияют на позицию правящего слоя.
Кроме того, большую роль играет то, что основным партнером и адресатом украинской политики для России остаются украинские олигархи, которые разделяют ту же систему ценностей и приоритетов, которые, в общем-то, заинтересованы структурно в единстве Украины, несмотря на всю свою коррумпированность. И вот эта позиция передается и их российским коллегам.
- А вам не кажется, что если бы в российском руководстве в ключевых структурах, которые отвечают за принятие решений, усилились позиции военных и выходцев из спецслужб, людей по своему психофизиологическому типу смелых и мужественных, то политика России была бы более жесткой, а не конформистской? Как вы полагаете?
— На мой взгляд, силовики в России не представляют какой-то однородной элитной группы, элитную консорцию. Они принадлежат к каким-то разным клановым группам в российской элите, и они являются носителями разных мировоззрений, разных стилей и разного образа мышления, поэтому объединять под общим лейблом силовиков — выходцев из ФСБ, внешней разведки, армии, МВД — не всегда корректно. Особняком среди силовиков стоит армия. Взгляды армейского офицерства и генералитета более патриотические, чем взгляды российского политического мейнстрима.
Но, к большому сожалению, на протяжении десятилетий в нашей стране за редчайшими исключениями армия не является поставщиком управленческих кадров высшего звена.
Думаю, что это один из факторов общей слабости российской элиты. Военное сословие не формирует некую значимую часть управленческой элиты. А что касается силовиков, как-то связанных со спецслужбами, то да, их влияние гораздо больше, но я как раз бы не преувеличивал степень априорной патриотичности их убеждений.
- Вот приведу вам в пример ситуацию в Азовском море с нашими судами — «Норд» и «Механик Погодин», которые были фактически захвачены Украиной. Как решать эту ситуацию, да так, чтобы она не повторилась? Гражданский управленец будет предлагать сугубо гражданские методы: выступить с протестом, надавить по дипломатической линии, провести пресс-конференцию и прочие, на которые Украина плевала. А военный сразу же предложит силовой ответ: отправить спецназ, шандарахнуть ракетами, потопить что-нибудь и другие подобные силовые методы, на которые наплевать трудно. Будет больно. И в следующий раз украинская элита, которая постоянно сидит и думает, какую же еще гадость сделать в отношении России, получив серьезно по голове, больше не будет этих гадостей делать, так как серьезный силовой российский ответ, образно говоря, отразится на ее здоровье.
Не кажется вам, что сугубо гражданский облик нашей элиты не способствует нашей серьезной реакции?
— Да, в основе лежат психологические свойства элиты и ее жизненные приоритеты. Военные в нашей системе координат способны выполнить тот или иной приказ, но на который они не всегда способны в ситуации неопределенности взять на себя политическую ответственность.
Откровенно говоря, вот политическую волю из нашего военного сословия вытравливали долгие десятилетия и императоры, и генеральные секретари. Просто они боялись такой вещи как бонапартизм.
Поэтому еще на ранних подступах, на уровне воспитания военного сословия предпосылки вот такой самостоятельной воли из военных выкорчевывались. И это одна из причин того, что офицерский класс недопредставлен в российском правящем классе. Но в целом такие решения, безусловно, должны принимать политики, независимо от того, это политики в погонах или без погон.
- Хорошо, а вот провокация с нашим самолетом, сбитым сирийской ракетой, но из-за провокации израильских ВВС. Погибло 15 российских военнослужащих. Я вот читаю многих наших известных деятелей, которые говорят: надо израильтянам за это врезать. Просто продумать ответ, но врезать обязательно, чтобы таких провокаций больше не было. Но судя по всему, российская элита силовой ответ на эти вероломные действия Израиля давать не будет.
В свой время мы простили Турции, что она сбила наш самолет. Теперь вот Израиль сбил, а через год еще кто-нибудь что-то нам сделает нехорошее. По-моему, о Россию вытирают ноги. Что надо сделать для того, чтобы все это не происходило?
— Безусловно, на Ближнем Востоке и не только там надо отвечать на такие публичные демонстративные вызовы. Отвечать непосредственным ударом не всегда эффективно. Иногда надо создавать ситуацию, которая бы привела оппонента к сдаче своей позиции. Мне кажется, что в таком случае таким нелинейным решением было бы максимально плотно закрыть небо над Сирией, над всей подконтрольной Асаду территории. Это не есть прямое нападение на Израиль. Это сигнал о том, что если Израиль продолжит наносить удары, то он столкнется со всеми возможностями российской системы ПВО и может начать нести неприемлемые потери.
