Если Россия вовремя не сможет сейчас дать противнику серьезный отпор, если вовремя не поставят резервы, если не проведет могучую, мощную воздушную операцию, то может быть поставлена на карту даже судьба Донецка, считает военный обозреватель газеты «Комсомольская правда», полковник в отставке Виктор Баранец.
Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
— Виктор Николаевич, причинами ситуации на Харьковском направлении, теперь и на Южном фронте в Херсонской области, называют в первую очередь нехватку людей. Сколько потребуется держать оборону и на каких рубежах, пока мобилизованные не будут готовы, и какие точки сейчас для нас наиболее критические?
— Итак, триста тысяч мобилизованных. Вопрос, хватит ли этого? Я прежде всего хочу сказать, что ядро этих мобилизованных — люди, которые, может быть, несколько лет в руках держали оружие или боевую технику. Это ядро. Этих людей не надо полтора или два месяца готовить на наших полигонах. Они поработали, недельку на наших полигонах — их руки, мозги, глаза хорошо знают то оружие, которое они получили снова в руки. Эти люди уже выдвигаются на боевые позиции.
Как вы знаете, министр обороны России на селекторном совещании сказал, что они уже поступают туда. А еще ста тысячам потребуется подготовка — может быть, месяц, может быть, и полтора, потому что их надо очень хорошо, интенсивно, занимаясь по 10-15 часов в день, учить боевой подготовке, тактике. В общем, напоминать им даже простейшие азы поведения или действий на поле боя.
Вы спрашиваете меня, хватит ли этих людей в той ситуации, которая сложилась на Краснолиманском направлении. Я думаю, что нет. Потому что что бы ни говорили, даже человек, который отслужил в армии — контрактник он или офицер ли он, — ему все равно надо освоиться, понять, где он находится, влиться в боевой состав тех подразделений, где ему приказано находиться.
Я думаю, что может сложиться такая ситуация, когда нам потребуется и вторая, и третья мобилизация. Вы абсолютно правильно сказали, что одной из причин этого нашего отступления и под Балаклеей, под Купянском, и под Изюмом, конечно, была недостача личного состава.
Приведу только один факт. Например, на Балаклейском направлении — там были такие участки фронта, где противник в личном составе превосходил наши войска в восемь раз. Преимущество на Красном Лимане тоже было, но тут, как говорят наши специалисты, в три, в четыре раза. Но недостаток личного состава — это лишь одна из причин того, что мы стали откатываться.
Причины здесь комплексные, несколько причин. Я бы просто врассыпную сейчас назвал те причины, которые роятся у меня в голове. Во-первых, надо упрекнуть разведку. Разведка, которая вовремя не обнаружила, что противник концентрирует большие силы на направлении главного удара… Это направление не было вовремя разгадано. Это очень серьезно.
Даже тогда, когда разведка уже обнаружила сосредоточение войск противника, крупный кулак, реакции со стороны нашего командования на том же Харьковском направлении, да и на Краснолиманском — не было. На направлении Красного Лимана противник терзал нас примерно 7-8 дней. У нас были беспилотники, была авиационная разведка, была легальная и нелегальная разведка, которая докладывала в штабы, что противник собирает кулак. Была реакция? Не было. Вот вам еще одна причина.
Ну и, конечно, люди (нехватка. — Ред.) — это раз, во-вторых, у нас обнаружились недостатки вооружений, которые позволяли, даже находясь в численном меньшинстве, оказывать противнику серьезное сопротивление.
Вы слышали, Кадыров, упрекая генерал-полковника Лапина, говорил: «А где связь?» Я отвечаю: у генерала Лапина радиостанции и другие средства связи в карманах не лежали. Генерал Лапин воевал с теми средствами связи, которые дали его войскам.
Кадыров говорит: а где, почему боеприпасы вовремя не привезли? На Красный Лиман вела только одна «дорога жизни» — со Сватово. Она находилась под плотнейшим артиллерийским огнем украинских войск. Там не то что машина с боеприпасами, там мышь не могла проскочить непотрепанной.
Когда мы начали подбрасывать резервы, уже первые машины с нашим личным составом были уничтожены. Генералу Лапину что, надо было посылать на смерть эти тысячи или сотни людей? Да нет же! Он сделал абсолютно правильный вывод, что в той ситуации надо откатиться — ради того, чтобы спасти тысячи людей.
— Какие точки для нас сейчас наиболее критические? За Красным Лиманом у нас Лисичанская и Северодонецкая агломерация, на Артемовск мы вроде как продвигаемся, но довольно долгий период, можно сказать, несколько подзастряли. И с Южного фронта поступают довольно тревожные новости, там мы тоже на какое-то расстояние отступили…
— Я уточню, не на какое-то расстояние, а более, чем на двадцать километров мы отступили. И противник, поймав кураж, поймав хайп, сейчас продолжает напирать и напирать.
Мы, естественно, сейчас выбрали выгодные для обороны позиции. И сейчас главный враг для нас уже не украинские войска, а время. Время — наш главный враг, потому что от времени зависит, как быстро мы туда поставим резервы.
Вы абсолютно правильно назвали те точки или направления, по которым движется противник. Конечно, я бы здесь поставил на первое место Лисичанск, а там уже маячит Херсон. У противника разыгрался аппетит, он говорит: еще неделька, и я уже захвачу Херсон.
Меня другое настораживает. Если мы вовремя не сможем противнику дать по зубам, дать отпор, если мы вовремя не поставим резервы, если мы не проведем могучую, мощную воздушную операцию, чтобы там выпало все, что прет на нас, я очень робко вам скажу: может быть поставлена на карту даже судьба Донецка. Я не паникую, я просто выставляю соотношения сил, которые есть, техники противника и т. д.
Здесь еще один момент надо уточнить. На украинской стороне есть подразделения, которые на 50%, а то и на 80% состоят из профессиональных наемников. Это вам не дяденьки, которые приехали бабла заработать, покуражиться, сафари там устроить, — это матерые люди, которые прибыли зачастую из войск, переодетые, правда, в украинскую форму. Это люди, которые в разных частях света уже немало повоевали.
Это люди, которым в режиме онлайн поставляются через космические средства Америки информация. Эти люди управляют украинскими подразделениями, и там очень легко улавливается тактика их действий.
Вот видите, мы сейчас для себя открытие сделали — о боже, мы этого не знали! Оказывается, успех был предопределен, что они действуют мелкими тактическими группами при поддержке бронетехники. Понимаете, они какие плохие, они не стали наступать сразу целым батальоном и бригадой — видите, какие они хитрые, они мелкими тактическими группами прощупывали нашу оборону, и там, где было слабо, они рвали, где было тонко — они рвали и просачивались.
Знаете, я думаю о чем: противник нас учит. Вы знаете, он преподает нам уроки. Сегодня у нас для наших войск лектором, учителем выступает украинская армия.
— Изменится ли после присоединения регионов к Российской Федерации характер боевых действий? Потому что теперь не только фактически, но и юридически боевые действия ведутся на российской земле, а это уже совсем другой коленкор — и применение совсем других доктрин?
— Вы знаете, так и хочется сказать, что и Донецкая, и Луганская области стали российскими, что Запорожские края, Херсонские стали российскими. Так и хочется сказать: конечно, изменится. Так и хочется сказать: мы в этом случае будем бить врага сильнее, потому что он прет фактически на территорию Российской Федерации. Но это слова. Это красивая патетика.
Если у нас не будет, чем защитить эти регионы Российской Федерации, то нас ждет еще не один Красный Лиман. Так что, спрашивайте у меня: изменится ли? Изменится — если мы подбросим туда значительно больше войск. Может быть, не двести, не триста тысяч — а, может быть, девятьсот, на защиту земли российской. Если мы перебросим туда вооружение. Если мы будем требовать от разведки работать более эффективно и реагировать сразу на ее сигналы, если там обнаружилось полторы тысячи группировка, которая прет в этом направлении.
Если мгновенно не будет вызвана авиация, если мгновенно артиллерия, ракетные войска не получат указания нанести удары и все перепахать к чертовой матери. Я не знаю, как мы будем защищать эту землю.
Потому сегодня вопрос стоит, да, красиво: мы будем защищать? Конечно, будем защищать, но какими силами и средствами — вот вопрос. И, я думаю, не мне учить Генеральный штаб, что сейчас, после этих обиднейших пощечин под Балаклеей и под Красным Лиманом, наши генералы очень серьезно чешут репу для того, чтобы переосмыслить то, что происходит на поле боя. И менять тактику и стратегию тоже.
Я думаю, что в Кремле тоже задают им вопрос: товарищи генералы, а что мы будем делать дальше? Как будем воевать с учетом тех ошибок, которые мы допустили?
— Близятся холода. Боевые действия в зимний период имеют свои особенности. Кроме зимней формы, что сейчас потребуется бойцам? И вне сезонов — что надо улучшить? Беспилотники, комплектация аптечек, связь — основные проблемы, которые называют. Есть ли что-то еще?
— Мне смешно вам говорить об этом, даже стыдно, что мы на правительственный уровень вынесли содержание солдатских аптечек. Я удивляюсь, уже третий день у Мишустина правительство обсуждает, какой формы должна быть аптечка, у нее углы должны быть закруглены или прямоугольные? Сколько сантиметров в ширину, длину, высоту? Может быть, министры обсуждают, чем эту аптечку начинить? Даже в этой мелочи… Вообще вопросов об аптечках не должно быть, вообще не должно ставиться! Мне стыдно, что этот вопрос до сих пор не решили.
Как мы можем говорить о беспилотниках? Как мы можем говорить об использовании стратегической авиации, артиллерии, «Торнадо», если у нас аптечек не хватает? Если мы заставляем мобилизуемых за свой счет покупать обмундирование?
Давайте прямо говорить! Правильно одна журналистка сказала: давайте перестанем себе врать… Обнаружилось гигантское количество прорех в законодательстве России. Оно не то что к полной, а к частичной мобилизации оказалось не готово. И сейчас Государственная дума в режиме ошпаренной кошки латает законы о мобилизации. А у людей возникают миллионы вопросов. Мы тридцать лет, наверное, думали, что мы никогда мобилизацию не объявим.
Это нам расплата за ту либеральную позицию, которую нам навязали люди и власти, которые стояли в начале девяностых годов — и в Кремле, и в МИДе, я имею в виду Ельцина и Козырева. Нас же убеждали, что на нас никто не нападет, нас же убеждали, что кругом друзья, что НАТО — это чепуха и т. д.
Отвечу на ваш вопрос. Сегодня армии нужно многое, начиная с его величества хорошо подготовленного солдата… Нет, отставить — от умного командира-стратега, прежде всего управления. И еще раз управления.
Вот как мы выпутаемся из этой ситуации, будет зависеть, прежде всего, от ума генералов или полковников. Потому что в этой ситуации кто может принять хорошее решение — тот, мы видим, умнее, видим, кто переигрывает противника.
Дальше, конечно, их величества солдаты и офицеры, дальше — техника, средства связи, беспилотники, эффективные боеприпасы. Далее — современное оружие, которое надо уже на всю катушку запускать.
Видите, как нам много надо! Давайте отдадим должное военно-промышленному комплексу, который сегодня пашет в три смены. И не надо паническим возгласам провокаторов поддаваться — «нам не хватает ракет и снарядов». Сколько у нас ракет и снарядов — противник должен узнать. Я не думаю, что для этого потребуется месяц… Гораздо больше. Еще армии нужно, чтобы ей не стреляли в затылок. Вот что еще нужно армии.
Мы сегодня зачастую… Вернее, в определенном сословии так называемого общественного мнения, у нас есть люди, которые вытирают ноги о свою армию, которая попала в непростое положение. Это одна из очень серьезных болячек нашего российского общества.
— К теме военной цензуры и информационной войны. Они идут рука об руку. Некоторые сейчас стали говорить, что требуется жесткая цензура по типу украинской, с ограничениями на информирование. Некоторые считают, что наше «созвездие военкоров» — это единственная отдушина и главное оружие в информационной войне. Интересует ваше мнение. Насколько необходимы ограничения и до какой степени, насколько необходима и, опять же, до какой степени, правда в освещении событий, через какие источники?
— В этом отношении мы не должны действовать как хреновые артели — сорок лет без урожая. Во-первых, цензура объявляется, когда объявляется военное положение. Мы должны делать все по закону, а не так, что поковырялся кто-то в носу или в ухе и сказал: а давайте объявим цензуру.
Да, если страна будет на военном положении, там, вы знаете, у нас в законах все прописано, надо будет действовать строго. Там очень много ограничений, когда будет введено военное положение.
Во-вторых, вы спрашиваете меня об информировании общества о ходе нашей военной специальной операции. Что мы видим в целом? В целом Министерство обороны каждый день отчитывается в строгой хронологии: что мы уничтожили, сколько врагов уничтожили. Статистика — хорошо. Народ хочет знать больше.
Ну что наши военкоры? Военкоры показывают те участки, где происходят боевые действия. Да, они мужественные люди, они вместе с солдатами жуют в окопах песок, дышат пороховой гарью.
Российское общество сегодня, после Краснолиманского события, услышало от верхов честную оценку того, что произошло? Нет! И когда у общества нет достоверной информации, или она дается дозированно, что не поймешь, что на самом деле, — тогда начинаются слухи, домыслы. То есть в бой пускаются родные сестры дезинформации.
Тогда народ начинает выдумывать, тогда начинают распространяться слухи, а слухи порождают панику. Паника порождает низкое моральное состояние общества, которое начинает с сомнением смотреть на свою армию. Я вспомню чеченскую войну, теперь за этим наблюдаем. Мы же все время плачемся, рыдаем, пускаем сопли — мы проигрываем информационную войну.
А вот тут я вам задаю вопрос как человек, который пятьдесят два года участвует в информационной войне. Я задаюсь вопросом: а как там у противника? Вот как там? А там еще в первые дни, как только началась наша спецоперация, было мобилизовано шесть тысяч блогеров, которые загадили российское информационное пространство, — они вам пикнуть не дадут, что-то плохого сказать про украинскую армию или власть. Они вам моментально голову снесут в информационном пространстве.
Я веду тут передачу, за мной закреплено три или четыре специалиста из ЦиПСО, Центрального управления по специальным операциям украинского. Они не дают людям, которые у нас, поддерживать армию, сопереживать армии. Они моментально набрасывают дерьмо на вентилятор. Вы понимаете, наша информационная сфера живет под очень мощным прессом вражеской пропаганды.
А у нас что? У нас есть Генеральный штаб ведения информационной войны? Его нет! У нас нет. А ведь он должен ежедневно, в режиме онлайн, давать указания бойцам информационного фронта, где надо наступать, где надо обходить противника — справа или слева. Где ему надо наносить удары в тыл.
Вот вам простой пример, элементарный. Офис президента Украины вызвал своих специалистов и сказал: немедленно распространить фейки о серьезном заболевании Путина. И куда оно попало? Попало в наши сети. Я посмотрел — сотни тысяч людей, которые поверили в эту брехню. Как только я один запустил фейк о том, что Зеленский болен раком, что у него там вообще четвертая степень кокаина в крови — это же на Украине моментально было заблокировано. А у нас информационная сфера — как голая девка. У нас информационная сфера не защищена.
Так тут вы правильно привели слово «цензура». Да, у нас нет военного положения, а у нас должны быть средства, которые должны затыкать каналы вражеской пропаганды. Но это не делается факультативно. Это не делается на любительском уровне. Тут должно включаться Его Величество Государство. У нас есть средства дыхалку вонючей западной пропаганде украинской перекрыть? Есть. Мы до сих пор этого не сделали, а воюем уже который месяц.
У нас нет переосмысления механизма управления информационной войной, информационной пропагандой. Я бы просто сказал: честного информирования нашего населения. Тогда у нас властвует не правда, а ложь и домыслы, а это очень важный элемент ведения войны.
Армия должна знать, что у нее за спиной народ, который поддерживает, а не сомневается в ее боевых возможностях. Эта специальная операция обнаружила и состояние военной машины государства, и состояние наших законодательных структур, и морального состояния общества.
А вы думаете, мне приятно слышать, что на казахстанской границе около 80 тысяч перебежало россиян, на финской границе — 20 тысяч, в Грузию успели проскочить пять тысяч. А мы спрашиваем, где же патриотическое воспитание? Патриотическое воспитание в алма-атинском кабаке, где мордовороты краснорожие гладят коленки голые своим девкам, которых они притаранили из России, пьют пиво и виски и говорят: пусть лохи повоюют за Россию.
Я думаю, что после спецоперации, когда эти люди вернутся из окопов, они поставят очень серьезные вопросы, и какая у нас Конституция, какое у нас государство, какая у нас система управления, в конце концов, какая у нас армия.
Мы же доигрались, что сейчас чешем репу и говорим: один миллион (человек. — Ред.), это мало. А кто же за горло Кремль ельцинский хватал и говорил: нет, у нас нет врагов, зачем нам массовая армия, нам достаточно двести тысяч человек! А сейчас говорят: о, видите, Кремль просчитался в количестве армии.
Ельцинский Кремль… Ради того чтобы удержаться в кресле, Ельцин даже пошел однажды на то, что дурил народ и сказал: «Я отменю призыв вообще». А потом почему-то Борис Николаевич забыл об этом. Но армию нашу уменьшили до миллиона человек, а теперь оказывается, что вам мобилизация нужна! А мы же хвастали, что у нас армия — вторая в мире!
У меня, правда, есть один аргумент. Мы свою армию готовили не к такой войне. Хотя народу разве докажешь, к какой войне? Народ знает, что армия должна защитить государство, и народу все равно, какие противник использует тактики, стратегии, кто помогает противнику. Народ хочет победы. Вот и все, он платит за то, чтобы у нас была армия и чтобы эта армия защищала Родину.