Выборы в первую Государственную Думу империи в значительной мере отразили эту специфику. И хотя сама Дума просуществовала недолго — с 27.04 по 9.07 (по новому стилю) 1906 г. — но то, кто представлял в ней Волынь и Подолию довольно показательно.
Волынь
Яркий эпизод избирательной кампании в I Думу сохранился в мемуарах Василия Шульгина, пожалуй, самого знаменитого волынского помещика, сделавшего политическую карьеру. В первый созыв русского парламента он не попал, но вынесенный урок позволил ему вскоре избраться уже во II Думу.
Вот как Шульгин описывает собрание крупных волынских землевладельцев в городе Острог:
«Польские помещики явились породистые, изящно одетые, уверенные в себе. Русские перед ними показались мне каким-то мерюхрюдками. Они робко жались к стенам, жался и я, должно быть.
Председателем избрали Могильницкого. (…) он начал свою речь так: «После сорокалетнего невыносимого гнета…»
Что он говорил дальше, не помню. Помню, однако, что я отжался от стены и заговорил, невольно подражая Могильницкому, примерно нижеследующее:
— Здесь было сказано: «сорокалетний невыносимый гнет». Чей гнет? Русской власти. Кого она угнетает? Польских помещиков. Однако это сорокалетнее угнетение не очень на угнетаемых отражается. Когда проезжаешь мимо красивых и уютных усадьб, получаешь впечатление, что польские помещики живут недурно. Кроме того, слова, здесь сказанные, о невыносимом гнете — это речь свободных людей. А гнет унижает, пригибает. Угнетаемые молчат.
Поэтому если мы желаем до чего-нибудь договориться, то нельзя начинать нашу беседу о невыносимом сорокалетнем гнете. Этот «невыносимый» гнет еще можно как-нибудь снести, принимая во внимание, что на нас сегодня надвигается. Из этой черной тучи скоро грянет гром, и новый гнет раздавит нас новыми методами угнетения, то есть отнимет от нас все наше достояние и развеет пепел сожженных наших жилищ.
Меня выслушали, но выводов не сделали. Классовые интересы нас не соединили. Победила национальная рознь».
Впрочем, Шульгин оговаривается, что в полной мере эта тенденция касалась уже следующих выборов, на которых поляки попытались лишить русских помещиков представительства, но в итоге сам Василий Витальевич своей яркой избирательной кампанией сорвал эти планы.
Однако, помимо мемуаров Шульгина, записанных полвека спустя, есть и более подробный источник, повествующий о выборах на Волыни. В Ровенском областном архиве сохранился уникальный документ, составленный анонимным крестьянином-выборщиком, в котором подробно описан ход голосования.
Социальный бэкграунд депутатов от Волыни удивительно наглядно отражал в миниатюре как старые порядки, царившие на этих землях, так и преобразования, которые провела в регионе Российская империя.
Волынскую губернию представляло 13 депутатов, из которых было 2 графа-поляка (Иосиф Потоцкий и Владимир Грохольский), 2 уездных предводителя дворянства из числа потомков русских переселенцев или обрусевшей шляхты (Михаил Журавский и Дмитрий Андро), поляк-землевладелец (со сложным именем Щенсный Понятовский), православный священник Авдий Концевич, а все остальные 7 волынян-думцев были крестьянами-малороссами.
Похоже, что на выборах в I думу волынские помещики все же смогли договориться, сперва преодолев национальную рознь в своей среде, а затем и классовый антагонизм с крестьянами. Что же заставило их так поступить?
Поляки
Диспропорционально большое присутствие в Думе владетельных богатых поляков (23% депутатов при доле поляков около 6% населения губернии в целом) — вполне закономерный результат того, что польская аристократия с давних пор занимала в этих районах положение «расы господ». И хотя за XIX век ее позиции в значительной степени были подорваны, накопленный материальный и политический капитал был достаточен для того чтобы конвертировать его в депутатские места.
В воспоминаниях знаменитого юриста Анатолия Кони настроения этой группы аристократии хорошо иллюстрирует эпизод, в котором граф Грохольский вел политические переговоры «мешая ненависть к русскому правительству с кровожадными шутками по отношению к евреям».
Ненависть к русскому правительству «лучших представителей польского общества» была легко объяснима — среди их предков было трудно найти кого-то, кто не сражался бы с Россией с оружием в руках. Прадед Потоцкого был сподвижником Костюшко и генералом Наполеона, дед — участник восстания 1830 г. Отец Понятновского был одним из организаторов польского восстания на Волыни в 1863 г. и умер в ссылке в Сибири. В ссылке в Ярославле проживал дядя, архиепископ Варшавский (недавно канонизирован), в честь которого Щенсный Понятовский получил имя.
Грохольский и Понятовский сами были среди основателей тайной организации поляков Украины, целью которой была защита положения польских помещиков в регионе. Потоцкий же был, выражаясь сегодняшним языком, «интеллектуальным националистом»: без экстремизма поддерживал польские школы, активно занимался благотворительной деятельностью и организацией обустройства сельской жизни.
Университет Иосиф Потоцкий закончил во владениях Габсбургов (его коллега по фракции Грохолький, по одной из версий, получил там гимназическое образование), затем работал в министерстве внутренних дел Австрии. Лишь в 1887 г. этот будущий российский парламентарий принял русское подданство по личному указанию императора Александра III.
В Думе Грохольский, Потоцкий и Понятовский вступили в т.н. группу Западных окраин, или Краевое коло Руси и Литвы, объединившую польских депутатов, избранных вне земель Царства Польского. Понятовский стал единственным поляком в президиуме, получив должность «товарища» (т.е. заместителя) секретаря Государственной Думы.
Русские
Волынские депутаты Журавский и Андро олицетворяют политику русификации края, которая тянулась 70 лет и периодически происходила скачками (как правило, катализатором для форсированных мер по русификации становились восстания поляков). Любопытно, что оба они имели отношение к Новороссии.
Михаил Журавский был принят в ряды волынского дворянства только в 1905 г, а происходил из дворян Херсонской губернии. Его дед был предводителем дворянства Херсонского уезда, прадед — служил на Черноморском флоте. Можно предположить, что этот род русифицировался уже на юге, а его представитель вернулся на земли далёких предков, которые когда-то направились осваивать Новороссию с правобережья Днепра.
Дмитрий Андро был прямым потомком графа Александра Андро де Ланжерона, соратника знаменитого Ришелье, который сменил «Дюка» на посту градоначальника Одессы и генерал-губернатора Новороссии. Вскоре после прибытия в Россию Ланжерон был направлен на службу в Брест-Литовский, где польская красавица Ангелина Джунковская родила от него незаконнорожденного сына — Федора Андро. Титул графа де Ланжерона был признан за ним только во Франции.
Большая часть дальнейшей жизни Федора Андро оказалась связана с Западным краем — он был адьютантом командующего армией графа Паскевича в польскую кампанию 1831 г., награжден медалями за взятие Варшавы и подавление польского мятежа. Паскевич стал польским наместником, а Андро в 1842 г. при нем чиновником по особым поручениям. В 1847 — 1862 гг. он занимал пост президента Варшавы, где и скончался в 1885 г. Его сын, полковник Федор Федорович Андро в 1895 г. был внесен в родословную книгу дворянства Волынской губернии, а внук стал депутатом Государственной Думы.
Дмитрий Федорович Андро служил в лейб-гвардии казачьем полку, вращался в высшем петербургском обществе, но выйдя в отставку в чине сотника, вернулся в своё волынское имение. Он был назначен предводителем дворянства Ровенского уезда и занялся активной общественной деятельностью.
В Думе Журавский и Андро сперва не присоединились ни к одной из фракций, а затем вступили в правоцентристскую Группу мирного обновления, близкую партии Демократических реформ.
В отличие от двух помещиков, православный священник о. Авдий Концевич записал себя малороссом, однако в его случае речь шла об общерусской идентичности. Выступая во время дебатов по проекту обращения к императору в ответ на тронную речь (т.н. ответный адрес) отец Авдий сказал: «в этом адресе почетное место должно быть отдано русскому языку и народу, как тому народу, который имеет на то право, как творец России».
В ответ, на вопрос об «удовлетворении требований отдельных национальностей» Отец Авдий иронически предложил не останавливаться на этом, и внести в текст адреса слова о том, что «Государственная Дума озаботится о широком удовлетворении этих нужд, чтобы Россия, населенная многочисленными племенами и народностями, потеряла своё своеобразие, и даже своё имя». Эти слова историк Сергей Ольденбург называет «единственным выступлением "справа" во время прений об адресе». Реплика вызвала смех части депутатов и требование одного из лидеров кадетов, петербургского профессора и польского дворянина Льва Петражицкого призвать Концевича к порядку.
Депутатство Концевича выглядит закономерным итогом 120 лет продвижения православия в Юго-Западном крае в ущерб католикам и униатам. Что характерно, он был одним из шести священников в Думе I созыва (из других южных областей империи священники в Думе были еще из Бессарабии и Области Войска Донского). Там отец Авдий присоединился к самой правой из представленных в первом созыве парламента фракций — «Союзу 17 октября».
Учитывая роль, которую церковь сыграла на выборах на Волыни, наличие в числе депутата священнослужителя закономерно. Роль эта объясняется не только глубокой консервативностью местных крестьян, но и деятельностью митрополита Волынского и Житомирского Антония Храповицкого.
Митрополит Антоний — одна из наиболее крупных фигур Русской Церкви первой трети ХХ века, а его пребывание на Волынской кафедре достойно отдельного рассказа. Упомянем только, что митрополит Антоний был одним из основателей Союза русского народа, волынское отделение которого было самым многочисленным в стране, за счет массового вступления в организацию тамошних крестьян.
Выборы депутатов, на которые съехались выборщики со всей губернии должны были проходить в Житомире. Прибывшие представители сословий держались обособленно. Большинство помещиков поселились в гостинице «Рим», мещан — в «Национале», а крестьяне поселились в специально отведенном им доме в монастыре на окраине города. Остальные выборщики расселялись на квартирах в городе, но два отеля и монастырь стали своеобразными «избирательными штабами» сословных «партий».
Иногда встречаются утверждения, что представители церкви чуть ли не силой изолировали волынских крестьян-выборщиков, но это не так. К собравшимся в монастыре крестьянами присоединились и те, кто остановился на квартирах, и такая сплоченность позволила крестьянам стать хозяевами положения — к ним в монастырь отправлялись ходоки от помещиков и мещан, которые никак не могли повлиять на консолидированную позицию и потому вынуждены были идти крестьянам на уступки.
Анонимный волынский крестьянин, отчет которого о выборах хранится в ровенском архиве, однозначно полагал, что только изоляция от «панов» позволила крестьянам провести в Думу большинство своих представителей.
Крестьяне
За девять лет до выборов, начинающий писатель Александр Куприн написал повесть «Олеся», события которой разворачивались «в глухой деревушке Волынской губернии». Тамошних крестьян автор описывает следующим образом:
«…увидев меня, они еще издали снимали шапки, а поравнявшись со мной, угрюмо произносили: «Гай буг», что должно было обозначать: «Помогай бог»…Когда же я пробовал с ними разговориться, то они глядели на меня с удивлением, отказывались понимать самые простые вопросы и всё порывались целовать у меня руки — старый обычай, оставшийся от польского крепостничества…
…мне претило это целование рук (а иные так прямо падали в ноги и изо всех сил стремились облобызать мои сапоги). Здесь сказывалось вовсе не движение признательного сердца, а просто омерзительная привычка, привитая веками рабства и насилия».
Возможно, это литературная гипербола, к тому же речь шла о крестьянах наиболее глухих районов губернии, а в Житомир съехались специально избранные из крестьянской среды лучшие из лучших, но определенное представление о местном социальном ландшафте сочинение Куприна всё же даёт.
Другой русский классик, уроженец Житомира Владимир Короленко, описывая времена своего детства и отмены в России крепостного права, передаёт специфическое отношение волынских крестьян к представителям более высоких ступеней социальной иерархии. Испытывая «инстинктивную вражду» к «панству вообще», крестьяне различали «настоящих панов» — богатых польских помещиков-латифундистов, достойных почтения, и «панов ненастоящих» — малоземельных или вовсе безземельных дворян (таких как отец писателя — уездный судья), которых крестьяне презирали.
Крестьяне в принципе были самым многочисленным сословием в I Государственной Думе, однако, во-первых, доля депутатов-крестьян разнилась от губернии к губернии, а во-вторых, и сами депутаты, формально причисляемые к крестьянству, были отнюдь не однородны.
Почти все депутаты-крестьяне относились к верхам крестьянского общества — это часто были судьи или старшины (или как минимум писари). Т.е. представители всех тех слоев крестьянства, через которые верхи управляли этим сословием.
В принципе, это вполне закономерно — крестьянство Правобережья, благодаря столетиям угнетения шляхты, оставалось в массе своей примерно на уровне черного населения Юга США того времени: практически полное отсутствие денег и образования. В таких условиях первыми кандидатами на политическую деятельность могли быть только те, кто уже прошел определенный интеллектуальный ценз.
Признаком прогресса населения Волыни можно считать то, что там вообще могли появиться грамотные и обученные политики из числа крестьян — по меркам времен Речи Посполитой это было вообще что-то невероятное. Так что крестьяне-депутаты были скорее продуктом деятельности Российской империи в регионе: Петербургу была нужна образованная и хотя бы минимально окультуренная рабочая сила и пул призывников, пригодные для реализации сложных задач (стереотипный отсталый крестьянин плохо подходит для армии и промышленности современного типа).
В этом плане характерно то, что самым популярным из крестьянских депутатов был натуральный ветеран колониальной армии с боевыми наградами Авксентий Гринюк, воевавший в Китае (1900) и потом на фронтах русско-японской. Понятное дело, что когда такие ветераны возвращались в родную провинцию, они очень быстро становились агентами политических изменений и проявляли немалую активность. Один депутат от каждой губернии избирался напрямую крестьянами, и им с общего согласия стал Гринюк.
Оставшиеся 12 мандатов помещики решили разделить пополам. Крестьян это не устроило, поскольку еще 1 место в Думе они хотели получить для представителя духовенства, игравшего определяющую роль в их консолидации. Тогда мещане предложили крестьянам любые более выгодные условия, вплоть до того, что были согласны за 1 единственный мандат отдать крестьянам остальные 11. Однако, после того после того, как помещики согласились удовлетвориться 5 местами, крестьяне, казалось бы, в ущерб себе, вступили в коалицию именно с «эксплуататорами» — «настоящими панами».
Причина такого выбора проста — выборщики и кандидаты от мещан были не только «ненастоящими панами» но и преимущественно евреями. Национальный фактор действительно сыграл в первых думских выборах на Волыни более важную роль, чем классовый. Но совсем не так, как об этом писал Шульгин.
По завершению выборов помещики прибыли к крестьянам в монастырь, где горячо благодарили их за сделанный выбор, «обещали никогда не обижать», сфотографировались на память и помолились под началом свежеиспеченного депутата отца Арсения. Естественно, что такая коалиция была бы невозможна, если бы предварительно польские и русские помещики не смогли бы договориться между собой.
Подолия
Но даже на фоне электорального успеха волынских крестьян результат выборов в Подольской губернии можно считать уникальным.
Здесь особенного разнообразия в социальном составе депутатов нет — из 13 депутатов все кроме одного были крестьянами. Подольские крестьяне настаивали на переделе земли и отчаянно не любили поляков.
Паны, естественно платили той же монетой. Например дальний родственник волынского депутата Грохольского будучи Подольским гражданским губернатором в 1823 г. лично осудил знаменитого украинского разбойника Устима Кармелюка к 101 ударам кнута и каторге в Сибири. А в 1884 г. в аграрные беспорядки во владениях Грохольских под Винницей пришлось усмирять войскам.
В принципе такие настроения были свойственными всем крестьянам Правобережья, но в Подолье они здорово соорганизовались и не пустили от губернии в Думу ни одного польского помещика. Подольские крестьяне проявили самую высокую во всей России избирательную активность на первом этапе выборов.
Как и на Волыни во всех городских избирательных собраниях в Подольской губернии численно преобладали евреи, которые поддерживали выходцев из своей среды. Это вызвало в губернии недовольство и власти, испугавшись погромов, укрепили местные силы правопорядка. В Каменец-Подольский, Балту и Немиров для защиты евреев были введены дополнительно по сотне казаков.
Поляки составляли 2,3% населения губернии, 61% дворянства и ровно половину из 76 выборщиков-землевладельцев. Они попытались договориться с евреями, но те поставили цель провести от губернии 4 представителя и на переговоры не пошли.
В результате подольские крестьяне не только сумели провести большинство выборщиков, но и добиться солидарного голосования. В их электоральном триумфе поучаствовали и власти, которые сняли с выборов нескольких довольно популярных радикальных интеллигентов, не оставив крестьянам особого выбора. Голосовать за поляков и евреев они не были готовы даже за деньги, которые, по некоторым данным им предлагали.
Очень интересно что целых 2 депутата были неграмотными (единственные во всей I Думе) — очевидно, что отсутствие квалификации крестьяне Подолья компенсировали боевым задором. Весьма характерно, что все 12 депутатов-крестьян занимались земледелием.
13-й депутат — адвокат Иван Заболотный, как это ни парадоксально, получил прямой крестьянский мандат в Думу. Его пример демонстрирует изменения, которые могли произойти в регионе только при Российской империи. Сын крепостного крестьянина, сохранивший в родном селе небольшой надел, он поступил в гимназию, а после ее окончания на юрфак Киевского университета св. Владимира.
После получения диплома Заболотный работал присяжным поверенным, репетитором и вел дела помещиков (как сегодня сказали бы «образованный профессионал»). И да, здесь тоже были колониальные войны — Заболотный повоевал волонтером в Южной Африке на стороне буров. Как и волыньский Гринюк, Заболотный занялся политикой именно после возвращения с войны.
Харьковский профессор Ковалевский, основатель Партии демократических реформ, у которого до возвращения в Россию он работал секретарём, так писал о избирательной кампании Заболотного: «он разъезжал с рекомендацией губернатора, выступал против польских панов и, наконец, прошел в депутаты, после чего сделался «непримиримым»».
В парламенте Заболотный развил бурную деятельность. Он неоднократно выступал по самым острым вопросам. Требовал с думской трибуны политической амнистии, запрета смертной казни, равноправия для женщин и конечно же земли для крестьян. Он стал не только безоговорочным неформальным лидером 12 подольских крестьян, но и одним из лидеров Трудовой группы — самого левого политического образования в Думе.
Заболотный был довольно характерным для I Думы, и особенно для ее левого крыла, персонажем — амбициозный, с ярко выраженными демагогическими наклонностями.
Кого не взяли
Выборы в I государственную думу стали настоящим триумфом леволиберальной кадетской партии. Однако ни одного своего представителя от Волыни и Подолии она не провела.
Среди депутатов от этих губерний вообще не было евреев. При том что и на Волыни, и в Подолии евреев было заметно больше, чем поляков, и в каждой из губерний они составляли больше 12% населения. При этом в первой Думе евреи были представлены (2.8% от общего числа всех депутатов).
Евреи губерний оказались между молотом и наковальней — две наиболее заметные силы этого края латифундий (немногочисленные, но все еще очень влиятельные польские помещики и бедное, но многочисленное крестьянство) не слишком хорошо относились к ним.
Поляки евреев Правобережья в лучшем случае недолюбливали за то, что те были лояльны петербургским властям на протяжении XIX века. Малоросским крестьянам евреи в лучшем случае были безразличны, поскольку крестьян волновал земельный вопрос — евреи как преимущественно городские и окологородские жители не были особенно активными и заметными факторами сельской жизни региона на тот момент. Ну а русскому чиновничеству не было смысла больше делать ставку на евреев как контрабаланс против поляков — города Украины успешно русифицировались благодаря притоку лояльных Петербургу малороссов из сельской местности, уже прошедших «начальную идеологическую подготовку» в православных церковно-приходских школах.
Евреи в новых реалиях были предоставлены сами себе и как политический актив имперскую администрацию интересовали меньше, чем те же малороссы (за которыми нужно было следить чтобы их перераспределительские стремления были направлены только на польских помещиков).
Второй силой, которая потерпела поражение на Волыни и в Подолии стали украинцы — т.е. представители тех украинских политических партий, которые решили принять участие в выборах.
Не сумев провести в Думу напрямую заметное число представителей, украинцы стали вербовать сторонников из числа уже избранных депутатов. Так, в Украинскую думскую громаду вошел волынский депутат-фронтовик Гринюк. На второе ее заседание во главе своих подольских крестьян явился и Заболотный, который, при этом самоидентифицировался как русский. Видимо, познакомившись предметно с украинским движением только в Петербурге, Заболотный предпочел от Громады дистанцироваться.
В результате в реальной работе украинской национальной фракции приняло участие намного меньше депутатов, чем то суммарное число, которое обычно фигурирует в публикациях.
После Думы
То, как сложились дальнейшие судьбы депутатов от Волыни и Подолии, также весьма показательно. При этом мы почти ничего не знаем о большинстве из них, а именно о множестве депутатов-крестьян, затерявшихся в перипетиях бурных события начала века.
Лидер подольских крестьян Иван Заболотный после роспуска думы подписал Выборгское воззвание, в котором оппозиционные парламентарии призывали к неповиновению властям и, как и все, кто поставил под документом подписи был предан суду и лишен политических прав. После этого он увлёкся конструированием подводной лодки, проект которой даже заинтересовал военное ведомство. Однако ни его реализации, ни будущей Великой войны и революции Заболотный уже не увидел. Он умер в 1912 г.
Старший брат Ивана Заболотного выбрал медицинскую карьеру, стал учеником знаменитого микробиолога, нобелевского лауреата Ильи Мечникова и уже при советской власти стал академиком.
Из троих депутатов-поляков Грохольский скончался в 1914 г. так и не увидев возрождения польской независимости. Потоцкий до этого счастливого для всех поляков дня дожил, однако предпочел жить во Франции, где вскоре стал жертвой автокатастрофы.
Лишь Понятовский продолжил деловую и общественную деятельность после обретения Польшей независимости. Часть своих земель он передал «осадникам» — ветеранам польской армии, которых правительство целенаправленно переселяла на Волынь, для укрепления в крае польского элемента. Однако ни нового падения Польши, ни последовавших событий, включая «Волынскую резню» он уже не увидел. Щенсный Понятовский скончался в 1936 г.
Политическая биография Федора Андро заслуживает отдельного разговора, а потому лишь кратко упомянем наиболее показательные эпизоды. После разгона Думы он вернулся на Волынь и в парламент уже не избирался, но, когда в западных губерниях по инициативе Столыпина было введено земство, Андро активно участвовал в деятельности местного самоуправления.
В первую мировую он занимался поставками продовольствия, в 1918 году участвовал в съезде «хлеборобов», утвердившем генерала Скоропадского на посту гетмана, и получил должность Волынского губернского старосты. После падения гетмана Андро очутился в оккупированной французами Одессе, где вернул к своей фамилии титул графа де Ланжерон и незадолго до эвакуации союзников сумел возглавить гражданскую администрацию. Через Париж Андро вернулся на Волынь, принадлежавшую теперь Польше, где продолжил общественную деятельность уже как русский политический эмигрант. Умер он в 1938 г.
Ветеран Русско-Японской крестьянин Авксентий Гринюк после разгона Думы перебрался в Киев, где с ним произошли, пожалуй, самые разительные перемены. Став железнодорожником он в 1917 г. вступил в партию Большевиков, участвовал на стороне красных в гражданской войне, затем был на партийной работе и погиб в 1942 г. в рядах киевского подполья, будучи уже 70-летним стариком.
***
Депутатский состав I думы довольно неплохо отражает социальную и культурную ситуацию в регионе. В каком-то смысле депутатов Волыни и Подолья того времени изучать гораздо интереснее чем их коллег-земляков сегодняшней Украины.
В начале ХХ в. Волынь и Подолия представляли собой отдельный регион со своей спецификой. Политическими субъектами здесь выступали не партии, а по сути, еще традиционные сословные и этнические группы.
Основным двигателем политической модернизации здесь выступало государство, а её агентами русские националисты, такие как митрополит Антоний Храповицкий или Василий Шульгин. Конкурирующая модерная украинская идентичность на тот момент им явно уступала. Однако, этот естественный процесс модернизации региона был прерван глобальными катаклизмами начала ХХ века.
При этом на Волыни влияние поляков оказалось сильнее. Так что не удивительно, что по итогам гражданской войны, в отличие от Подолии, этот регион вошел в состав возрожденной Польши. Это, в свою очередь, вновь законсервировало здесь архаику, которая стала одним из факторов чудовищной этнической чистки, вошедшей в историю как «Волынская резня».