Напомним, что большевистское Январское восстание началось 29 января (по новому стилю) и было подавлено украинскими войсками 4 февраля 1918 г. Хотя в восстании приняли участие и солдаты (в том числе из ранее «украинизированных» полков), и красногвардейцы с других заводов, ядром его стали рабочие завода «Арсенал».
С одной стороны, это было восстание в поддержку советской власти против «буржуазной» Центральной Рады, с другой — в поддержку центрального петроградского правительства, Совета народных комиссаров, против сепаратистов, провозгласивших «самостийность» Украины.
«Самостийность сделала противниками украинства даже многих из тех, кто в прежнее время сочувствовал украинцам, — писал журнал "Малая Русь". — Большевики же воспользовались провозглашением самостийности как новым приемом во время агитации в среде простого народа, как всегда прежде, так и теперь в своей массе отрицательно относившегося к отделению Малой Руси от остальной России».
Киевский публицист Александр Абакумов в статье, посвященной восстанию на «Арсенале», сообщает следующее:
«В Январском (1918 г.) восстании приняли участие не только большевики, левые эсеры, меньшевики-интернационалисты, максималисты и анархисты, но и остатки арсенальских организаций черносотенных партий "Союза Русского Народа" и "Союза Михаила Архангела". Это был едва ли не единственный случай, когда "белая" и "красная" стороны Второй Русской Смуты оказались в 1917—1919 гг. по одну сторону баррикад».
Кроме того, на просторах Интернета можно встретить и другие утверждения об участии черносотенцев в Январском восстании. Так, например, в «Живом журнале» киевский историк Андрей Плахонин пишет:
«Мой прадед рассказывал историю несколько иначе. Он во время Первой мировой и Революций был мастером на "Арсенале", а в 80-е в заводском музее еще висело его фото, так что должен был знать, о чем говорил. По его словам, большая часть рабочих завода была сторонниками Черной сотни, и восстание против Рады подняли именно они. Представители левых партий, разделявшие их антиукраинские взгляды, лишь примкнули к этой массе черносотенцев. Впрочем, когда обстоятельства начали складываться против восставших, черносотенцы побросали оружие и ушли, оставив леваков воевать одних».
Но возникает вопрос: можно ли принимать все это всерьез?
Статья в газете, в которой не приводится ни одной ссылки, и комментарий, пусть и не анонимный, в «Живом журнале» — не слишком-то серьезные источники (и это мягко говоря!) для того, чтобы делать какие-то выводы. В советских мемуарах о Январском восстании ничего о черносотенцах, конечно же, не писали.
Для начала обратимся к киевской прессе начала 1918 г. и посмотрим, как она характеризовала «арсенальцев».
В украинской газете «Нова рада» мы можем прочесть о том, что власти УНР действительно обвиняли восставших, среди прочего, и в «черносотенстве». Так, Рада народных министров УНР заявила, что к восставшим большевикам сразу же присоединились «черносотенно-монархические организации города Киева», что среди пленных и убитых противников украинцев есть «большевистские агитаторы с Петрограда» и «черносотенные деятели». Самих же восставших украинские власти именовали «черносотенно-большевистскими бандами».
Меньшевики высказались мягче, но примерно в том же духе:
«Кто на стороне восставших? Присмотритесь, и вы увидите здесь самых разнообразных людей. Здесь большевики, уже давно объявившие из Петрограда войну Украине и теперь идущие в Киев под лозунгом "вся власть народным комиссарам" большевикам (так в тексте — Авт.). Здесь и явно черносотенные элементы, которые при царе давили всякое национальное движение, а теперь готовы кровью рабочих залить движение украинское. Здесь и рабочие — не-большевики, но недовольные политикой Рады».
Украинская социал-демократическая рабочая партия (УСДРП) 25 января 1918 г. опубликовала в своем печатном органе «Робiтнича газета» воззвание к рабочим Киева (примечательно, что оно было написано на русском языке, хотя сама газета была украиноязычной — видимо, авторы ясно понимали, что если писать этот текст на украинском, то целевая аудитория обращения может ничего не понять).
ЦК УСДРП утверждал, что «восстание подогревалось и поддерживалось черносотенными элементами; среди большевистских отрядов обнаружено их очень много, даже гораздо больше, чем самих большевиков». Действия восставших, по мнению украинцев, открывали широкую дорогу для контрреволюции.
«Ведь недаром к большевизму присосалось так много черносотенных элементов и бывших охранников. Контрреволюция отлично понимает, что в той гражданской войне, которую несут большевики, выиграет только она. Черносотенцы и уголовные преступники пользуются гражданской войной и примазываются ко всякому движению в своих контрреволюционных погромных целях. Особенно благоприятную почву для контрреволюции представляет большевистское восстание, и большевики, несмотря на их заявления, что они борются с контрреволюцией, по существу помимо своей воли помогают контрреволюции».
В завершение воззвания украинские эсдеки обращались к восставшим киевским рабочим: «Вы не должны быть империалистами, для вас не должно быть "единой неделимой России"».
Но были ли под этими заявлениями хоть какие-то реальные основания? Или слово «черносотенец» использовалось просто как ругательство? Попробуем разобраться.
Конечно, дыма без огня не бывает, и, наверное, украинские социал-демократы не стали бы обвинять рабочих в приверженности «единой неделимой России», если бы те начисто отрицали подобные идеи. Но все же обращение УСДРП — это пример контрпропаганды, да и приверженность идее «единой неделимой России» не является прямым доказательством участия черносотенцев в восстании.
До революции в Киеве количество рабочих-черносотенцев было в разы больше, чем рабочих, состоявших в левых партиях.
Только киевский Союз русских рабочих во второй половине 1900-х гг. насчитывал по разным данным от 3000 до 6500 членов. Кроме того, рабочие также состояли и в других черносотенных организациях — Союзе русского народа, Союзе Михаила Архангела, «Двуглавом Орле».
Официальная советская «История завода "Арсенал" имени В.И. Ленина» неохотно признавала, что до революции на «Арсенале» «пыталась распространить свое влияние черная сотня. На груди у некоторых отсталых рабочих можно было видеть значки погромных организаций. Появлялись черносотенные газеты "Вече" и "Двуглавый Орел"». Там же сообщается, что, создав училище при заводе, «власти с самого начала его существования стремились обеспечить там религиозно-монархическое воспитание. С этой целью много часов отводилось "закону Божьему". В то же время на заводе усиливалась реакционная пропаганда». А в начале Первой мировой войны рабочих «Арсенала» и вовсе захватила "патриотическая" волна».
Так обстояло дело в предреволюционное десятилетие. Что же изменилось в 1917 г.?
После Февральской революции все черносотенные организации прекратили свое существование. Куда же подались их бывшие члены? «Арсенал» уже с весны 1917 г. становится одним из оплотов РСДРП(б), в остальной части города особым влиянием не пользующейся. Небольшая группа большевиков смогла увлечь за собой подавляющее число рабочих завода, в том числе и бывших черносотенцев.
Лучше понять произошедшее нам поможет статья рабочего «Арсенала» и при этом сторонника украинского движения Ф. Дорошко «Киевский Арсенал и большевики», опубликованная уже после восстания. Он писал:
«Со всех сторон можно услышать, что "Арсенал" — это цитадель киевских большевиков. Вот и я хочу сказать кое-что про этих большевиков.
В "Арсенале" работало более трех тысяч рабочих, из них идейных большевиков было аж 2 (если их можно так назвать), это А. Иванов и Фиалек, да еще и третий был, наиразумнейший и наихитрейший из них, — Косяков, октябрьский большевик (то есть присоединившийся к партии уже после октября 1917 г. — Авт.), с начала революции был беспартийный месяца три, потом меньшевик, далее интернационалист, даже в одно время называл себя эсером, ну а в октябре сделался совсем большевиком.
И вот эти три большевика потянули за собой весь "Арсенал".
Как же так получилось, что большинство арсенальцев пошло за тремя людьми? Я думаю, это получилось, потому что, во-первых, эти три добродия наилучшие ораторы из всех арсенальцев, наиболее смелые. Другие социалистические партии хотя имели подходящих, разумных людей, но люди то были слишком несмелые, да еще и здоровьем слабые, что до нас, украинских с.-д., то нам еще и приходилось бороться с тем, что нас называли националистами, шовинистами и т.п.; у меньшевиков было почти то же самое, что и у украинской партии, только что их не называли шовинистами; социалистов-революционеров как партии не было — как российской, так и украинской. <…>
Что же до сознательности «большевистской» массы, то это видно из таких примеров: когда к нам приезжало какое начальство, а особенно бывшая царица Мария Федоровна, то эти самые теперешние большевики прыгали через станки <…> да забегали вперед, чтобы, как говорил Шевченко, «хоть дулю, хоть полдули, лишь бы в самую рожу» дала та цаца. А какие веселые были лица у тех, кому это удавалось».
Хотя бывшие черносотенцы и пошли за большевиками, они, очевидно, не смогли за такой короткий срок перестроиться и полностью отказаться от своих прежних взглядов. Да и вряд ли они как-то серьезно пытались понять большевистскую идеологию, идя скорее за броскими и радикальными лозунгами, а не за сухими строчками из «Капитала» Карла Маркса. Итогом подобного «синтеза» порой становились ситуации, выглядящие достаточно абсурдно.
Так, например, во время выборов во Всероссийское Учредительное собрание на избирательных записках встречались такие надписи: «Да здравствует № 12. Большевики. Долой жидов» (12 — номер большевистского избирательного списка в Киевской губернии — Авт.). И это притом, что значительную часть сторонников большевиков в Киеве составляла как раз еврейская беднота, а руководящий состав партии был поистине интернационален!
Условный «большевистско-черносотенный» синтез имел место не только на «Арсенале», но и на других киевских предприятиях. В конце 1917 года в популярной газете «Киевская мысль» была опубликована заметка с интригующим названием «Монархисты-большевики»:
«В последнем заседании Думы гласный Левин (социал-демократ меньшевик) во время речи о требованиях служащих и рабочих электрического предприятия между прочим остановился на одном из вожаков этого выступления — бухгалтере Глобе-Михайленко.
— Выступление служащих электрического предприятия, — сказал г. Левин, — было проникнуто большевистской демагогией. Угроза забрать предприятие в случае неудовлетворения требований представляет типичный большевистский лозунг, ничего общего с социализмом не имеющий. Кто же выдвинул среди них этот лозунг? Кто их вожак? Это — Глоба-Михайленко, который не только во время революции, но и в начале революции (так в тексте — Авт.) был самых правых убеждений. Бухгалтером в электрическое предприятие он был посажен старой городской управой, несмотря на протесты. И вот этот монархист в настоящее время ведет большевиков из центральной электрической станции по пути анархизма… Рабочие должны знать, куда они идут и кто их ведет!.. Несомненно, монархист Глоба-Михайленко не удовлетворяется постановлением Думы, которая призывает к жертвам… Он их доведет до захвата предприятия.
По поводу указания, что монархисты и правые превратились в большевиков, интересное заявление делает от имени «внепартийной русской группы» гласный Щеглов:
— История с Глобой-Михайленко — явление не единичное. Я знаю, что во многих заводах и фабриках рабочие, бывшие члены Союза русского народа и Союза Архангела Михаила, теперь стоят в рядах большевиков. Но эти господа ничего общего не имеют с теми политическими течениями, которые мы здесь представляем. Они мечтают о том, чтобы произвести полную реставрацию, положить конец всем свободам, всем конституционным гарантиям и в первую очередь повесить Шульгина и Родзянко».
Сам Василий Шульгин, которого эти самые бывшие черносотенцы за участие в отречении Николая II считали «февралистом» и хотели повесить, также полагал, что большевистско-черносотенный альянс вполне реален.
В декабре 1917 г. он опубликовал статью под заглавием «Большевики и монархисты», в которых доказывал, что крайне правые и ленинцы имеют много общего, и высказывал предположение, что большевизм может эволюционировать в сторону монархизма:
«Мы думаем, что искренние фанатики большевизма весьма легко перейдут на сторону монархии и притом монархии абсолютной, самодержавной.
Черта, характерная для большевизма наших дней, состоит в презрении прежде всего к буржуазным взглядам. А что же может быть «буржуазнее», чем парламенты и парламентаризм и все с ними связанное? Ведь даже Учредительное собрание Российской республики, избранное по архидемократическому закону, уже признается большевиками «кадетским измышлением».
Да и по существу дела большевики не могут не понимать, что большевизм масс весь состоит из элемента нетерпения. Немедленный мир и немедленная дележка всего добра — вот сущность большевизма.
Но ведь каждый, даже глупый, человек может понять, что коллектив, а в особенности коллектив в восемьсот человек, быстро работать не может. Ленин за месяц испек столько декретов, что Учредительное собрание не «обговорило» бы их и за пять лет. Очевидно, что для «немедленности» декреты — единственная система.
Но что такое декреты? Декреты есть «указы» самодержавной власти. «Быть по сему», — на подлинном собственной его ленинской рукой начертано: Ульянов.
Таким образом, большевики не своем собственном опыте убеждаются в истине, впрочем, старой, как свет, что представительные собрания годны только для критики, проводить же реформы может только сильная власть. Если же реформирование должно идти особенно быстро (например, в военное время), то власть по необходимости должна быть диктаторская или самодержавная.
Отсюда только один скачок до Царя».
Вообще тема связи большевиков и монархистов в конце 1917 г. активно обсуждалась в прессе, причем не только киевской. И как будто поводы для этого были.
В Петрограде полуподпольно выходила черносотенная газета «Гроза», которая поддержала Октябрьский переворот и доказывала, что «большевики имеют врагов в лице жидовского кагала, предателей и изменников из помещиков, генералов, купцов и чиновников».
Один из лидеров Союза русского народа академик А.И. Соболевский на выборах в Учредительное собрание голосовал за большевиков, так как те «уж больно здорово… расправляются с либеральной слякотью».
Как пишут историки А.А. Иванов и Д.И. Стогов, «вполне можно допустить, что бывшая инертная социальная база многотысячной черной сотни в изменившихся политических условиях действительно могла переориентироваться, как это не покажется на первый взгляд парадоксальным, с крайне-правых на крайне-левых — ведь в социально-экономических доктринах и антибуржуазном пафосе этих двух политически противоположных течений было немало схожего».
М.С. Агурский в своей книге «Идеология национал-большевизма» также отмечал «частичную общность взглядов либо психологии обоих движений» — черносотенного и большевистского, и указывал на легкость перехода от крайне правых к крайне левым и наоборот.
Киев, похоже, не был исключением, и какая-то часть черносотенного низового актива действительно поддержала большевиков, почувствовав их силу и предпочтя «февралистам» и украинским сепаратистам комиссарское «самодержавие».
При этом симпатии к «арсенальцам» испытывали многие киевляне, в том числе и монархисты, оставшиеся верными своим убеждениям.
Анатолий Бинецкий, в то время учащийся киевской Лесной гимназии, вспоминал о настроениях начала 1918 г.: «Население города Киева крайне враждебно относилось к украинской власти. Многие лица, далеко не большевистского лагеря, соглашались скорее принять власть большевиков, чем украинцев. Шовинизм и глупость последних бросали в лагерь большевиков даже монархистов.
Правда, редкие смельчаки становились открыто на сторону большевиков, но они делали т.н. общественное мнение. Это общественное мнение было враждебно Центральной Раде. Киевские обыватели так думали: "Справиться бы с украинцами, т.к. они для всей России представляют большую опасность, а большевики сами пропадут… Дни их власти сочтены…"»
Подобные настроения были не только в Киеве, но и в других городах самопровозглашенной УНР, в частности, в Одессе.
Лидер одесского Русского народно-государственного союза (патриотической организации умеренного толка, впрочем, включавшей в свои ряды и некоторых бывших черносотенцев) Иван Дусинский вспоминал:
«…По отношению к Украинской Раде позиция союза все время была отрицательной, так как самостийническая политика Рады стояла в прямом противоречии с основной общерусской платформой союза. Поэтому в периоды столкновений между украинцами и большевиками симпатии руководителей союза были определенно на стороне последних. В частности, например, совет союза дебатировал даже вопрос о посылке приветствия главковерху Муравьеву по случаю взятия им Киева, и приветствие не было послано лишь вследствие более быстрого, чем ожидалось, прибытия Муравьева в Одессу, а приветствовать в Одессе было неудобно, так как могло быть истолковано как заискивание…»
Впрочем, такая позиция Дусинского не спасет — годом позже он будет расстрелян одесской «чрезвычайкой».
Есть и другие свидетельства, подтверждающие, что в конце 1917 — начале 1918 г. многие большевики, действовавшие на Украине, если и не состояли ранее в черносотенных союзах, то вполне разделяли некоторые из их идей.
Так, например, генерал В.А. Мустафин вспоминал, что после вступления войск М.А. Муравьева в Киев в феврале 1918 г. пожилой большевик, проводивший обыск в его квартире, сообщил, что надо стоять за «единую Россию»: «Мы, большевики, ее сделаем вовсе великой и отобьем охоту у хохлов и других растаскивать ее по частям!»
Подведем итоги.
На наш взгляд, говорить, что в Январском восстании участвовали члены черносотенных дружин, некорректно, так как к этому времени никаких рабочих черносотенных организаций уже не существовало.
Но при этом представляется не только теоретически допустимым, но и весьма вероятным, что многие бывшие члены киевских монархических союзов действительно примкнули к большевикам, при этом не отказавшись от каких-то элементов своих прежних воззрений. Их могли к этому подвигнуть и склонность к радикальным лозунгам, и авторитарный характер ленинской партии, и слабое понимание основ большевистской идеологии, и приверженность идее «единой неделимой России» — в противовес сепаратистам из украинской Центральной Рады.
Кроме того, некоторые деятели монархического движения в январе 1918 г. также сочувствовали большевикам, считая их меньшим злом, чем либералы-«февралисты» и украинцы.