Хочу жить в России. Здесь государство не лезет в личную жизнь и не отбирает детей
Семья Серебряковых вернулась из Германии в Россию
04:20 18.06.2024 (обновлено: 10:28 18.06.2024)
© Валерия Емельянова
Екатерину и Семена Серебряковых с очаровательной дочкой Меланией мы встретили в ставропольском кафе. Их история не совсем типична
Обычно люди с немецкими корнями уезжали в Германию в 90-х в поисках лучшей жизни, но через 25–30 лет то ли разочаровывались в европейской мечте, то ли просто тянуло на Родину. В случае Серебряковых Екатерина действительно с конца 90-х жила в Германии, но затем вернулась домой в Ставрополь и вышла замуж, а ее муж Семен в один прекрасный день предложил попробовать заграницу еще раз…
"Считается, что в Европе демократия и свобода. А я бы сказал, что ничего этого там нет, что все там строго регламентировано. В России есть государство и есть твоя личная жизнь. Для государства главное, чтобы ты соблюдал законы, а в твою личную жизнь оно не лезет. В Европе же оно не просто лезет, оно контролирует все области твоей жизни, говорит тебе, что и когда ты должен делать. Так мы поняли, что в России, как бы это для кого парадоксально ни звучало, свободы и демократии больше".
Сад цветущий
Екатерина родилась в Ставрополе, но, имея немецкие корни, в конце 90-х вместе с семьей переехала в Германию, получила там образование, работала.
Семен в 1998 году перебрался в Ставрополь с Дальнего Востока.
Во время одного из отпусков Екатерина приехала на Родину и встретила Семена. На этом ее жизнь в Германии временно прекратилась. Пара осталась в Ставрополе, где в 2014 году у нее родилась дочка Мелания. Екатерина преподавала иностранные языки в университете, в декрете занялась онлайн-преподаванием. Семен по первому образованию учитель физики, но затем закончил инженерно-строительный факультет и работал в строительной сфере.
— В 2018 году, — говорит он, — я предложил: а не поехать ли нам в Германию?
— Казалось, что нас там ждет лучшая жизнь, — с долей иронии улыбается Екатерина.
— Много людей из нашего окружения, зная, что у нас есть возможность переехать за границу, крутили пальцем у виска и говорили, что мы…
— Странные.
— Да, странные — езжайте туда, зачем вам эта Россия, там хорошо, здесь плохо, здесь болото, а там сад цветущий.
© Валерия Емельянова
Нам говорили, что здесь болото, а там сад цветущий
Жозеп Боррель в то время еще не назвал Европу цветущим садом, а остальной мир — джунглями, но у многих даже в России до сих пор бытуют стереотипные представления о принципиально ином уровне жизни на Западе. Поэтому Боррель не столько придумывает новые западные стереотипы, сколько умело поддерживает наши родные. Впрочем, Семен с Екатериной особых иллюзий не питали, тем более Екатерина в Германии уже жила. Но поскольку им ничего не мешало попробовать, после череды дискуссий они приняли решение.
— Мы ехали даже не с целью заработка, — объясняет Семен, — а именно с целью попробовать, чтобы потом оставшуюся жизнь не кусать себе локти, не говорить, что не воспользовался возможностью. У людей есть такая черта — идеализировать то, чего они никогда сами не видели, а мы зато теперь, пройдя весь путь, может аргументированно участвовать в спорах и подтверждать свою позицию фактами из собственной жизни.
Так, в 2018 году Семен начал учить немецкий и готовить документы по программе воссоединения семьи для переезда вместе с Екатериной, у которой германское гражданство уже было. В 2020 году они приехали в Гамбург, Екатерина стала искать работу, а Семен пошел на языковые курсы, так как, во-первых, это требуется местным законодательством, а во-вторых, повышает шансы на рынке труда. Четырехлетнюю на тот момент Меланию определили в детский сад. В общем, начались обыкновенные будни.
© Валерия Емельянова
Люди идеализируют то, чего сами никогда не видели
Гитлер капут, а его идеи не совсем
Первое время после переезда в Германию Семен описывает как жизнь в двух реальностях. В том смысле, что для Екатерины, которая владеет немецким как родным, ничего, кроме перемены локации, особенно не изменилось, а он попал в совершенно незнакомый и, как оказалось, не всегда приятный мир.
— Первое время я ходил в магазин и не мог ничего ни сказать, ни спросить, — жалуется Семен.
— Кроме "Гитлер капут"?
— Нет, "Гитлер капут" нельзя говорить, потому что это наказуемо. Все, что связано с фашизмом, с нацизмом, там это табуированные темы, и немцы не любят об этом разговаривать, хотя... Хотя очень многие немцы придерживаются таких взглядов.
— До сих пор?
— До сих пор. Они видят, во что превращается их страна, и это подстегивает такие настроения. Где-то явно, где-то неявно, но везде это прослеживается.
— В чем это выражается?
— Кто-то тебе мило улыбается, а кто-то прям вот с яростью в глазах на тебя смотрит, и ты понимаешь, что это только в силу того, что ты не немец, — включается в разговор Екатерина.
— Ты не немец и все, — согласен Семен. — Я, допустим, ходил на прием к врачу, и врач постоянно, как мне супруга потом сказала, меня троллил, пользуясь моим плохим знанием языка.
— Да, с улыбкой на лице подкалывал, с издевкой.
© Валерия Емельянова
Семен и Екатерина: На тебя смотрят с яростью в глазах, потому что ты не немец
Семен обратил внимание, что в Германии много мусульман, особенно турок, и немцы испытывают к ним неприязнь. Законы, правда, не позволяют выливать эту неприязнь во что-то практическое, но эмоции бурлят, и во что это выльется в будущем — неизвестно.
Он приводит в пример и отношение к мигрантам в целом. По его словам, несмотря на то, что Германия провозглашает политику открытых дверей, многие немцы плохо отзываются обо всех приезжих, например, из-за того, что они якобы ничего не хотят делать и живут за счет больших налогов немецких налогоплательщиков, хотя практика показывает, что это часто несправедливо.
— В Гамбурге я устроился в компанию по монтажу и обслуживанию рекламных конструкций, — разъясняет мысль Семен, — и мне приходилось много ездить по городу, общаться как с немецкими коллегами, так и с иностранцами. И был у меня один коллега — поляк. Мы с ним отлично ладили несмотря на стереотип о том, что поляки не любят русских. Так вот он очень страдал от того, что ему нужно вставать на работу в 4 утра, а другие получают пособия по безработице и могут ничего не делать. Вот такой мигрант.
Миф про врожденную лень арабов и трудолюбие немцев он тоже опровергает.
— Был у меня коллега-араб, очень трудолюбивый, очень грамотный. И был у меня коллега-немец, который при каждой удобной возможности на работе старался выпить кофе, съесть булочку, срочно для чего-то уехать домой и т. д. Все зависит от конкретного человека, от его воспитания и характера.
Что касается себя, Семен вспоминает, что, когда он устраивался на работу, его работодатель был счастлив, что к нему попал такой специалист, и никаких проблем с дискриминацией на национальной почве он не ощущал.
— Хотя, честно признаюсь, на первом собеседовании я половины из того, что он мне сказал, я не понял, — смеется он. — Я понял только про зарплату.
В то же время социальный конфликт местного населения и мигрантов существует, отрицать его не имеет смысла. Семен объясняет, что приезжие из республик бывшего СССР чаще всего стараются интегрироваться в местные порядки, но те же турки этого не делают, живут в отдельных районах по своим привычным правилам и законам. И к тем, кто пытается интегрироваться, очень много требований, а тех, кто запирается в анклавах, оставляют в покое — живите как хотите.
Такая ситуация тоже не может не вызывать социальное напряжение. И непонятна в этом отношении позиция правительства, которое одной рукой законодательно борется против разжигания национальной ненависти, а другой рукой по факту ее поощряет.
— Это сложный вопрос, — на мгновение задумывается Екатерина. — Я в Германии работала как раз в области интеграции и могу сказать, что немецкое правительство очень надеялось, что, пригласив беженцев, Германия получит рабочую силу, когда те, естественно, выучат язык. Но, пожив на пособиях во время изучения языка, беженцы подумали, почему бы и дальше не продолжить получать пособия? Все, жизнь удалась, а план правительства провалился. Нет, многие, конечно, работают, но большая часть предпочитает благополучно сидеть на пособии.
© Валерия Емельянова
Семен и Екатерина: Миграционная политика Германии провалилась
С другой стороны, чтобы работать в Германии по профессии, нужно подтверждение квалификации и уровень языка С2, т. е. фактически уровень носителя. Семен считает это чрезмерным.
— Не считаю, что такой уровень владения языком реально требуется. Если говорить о моей сфере, инженерные термины везде одинаковые. А завышенные требования к языку служат одним из препятствий для полноценной интеграции, потому что человек бесконечно учится, потом ему это надоедает, он плюет и едет в другую страну, где попроще.
— Похоже на меру, которая создает преимущество для местных.
— Ну да, — соглашается Екатерина. — Пожалуйста, идите каким-нибудь вспомогательным персоналом работать, никаких препятствий не будет. Но чтобы попасть на должность высококвалифицированного специалиста, придется очень-очень постараться. И не у всех, естественно, хватает сил и желания.
— Очень многие люди, которые собираются переехать в Германию, — продолжает Семен, — читают прессу и интернет и думают, что раз они инженеры или врачи, то сейчас приедут и им всем сразу по 10 тысяч евро зарплаты дадут. А потом, когда оказывается, что это не так, что есть непреодолимые для многих препятствия, люди сильно разочаровываются.
Со мной на языковых курсах училась коллега из Красноярска — инженер-проектировщик с огромным опытом. Тоже этническая немка, решила по программе переселения приехать, надеясь, что после языковых курсов ее возьмут инженером и дадут зарплату в 5 тысяч евро минимум. Но сначала она увидела, что язык надо не просто выучить, а выучить на очень высоком уровне. А затем оказалось, что российского диплома мало. На собеседованиях ей сказали, что без местного образования на работу инженером ее не возьмут. Ну у нее и опустились руки. Не знаю, как сейчас, а тогда она жила на пособие, и с работой ничего не выходило.
Без "орднунга" жизни нет
— Насколько сложно стать в Германии своим? Есть ли культурные особенности, усложняющие интеграцию?
— Люди, в принципе, везде как люди, — пожимает плечами прожившая много лет в Германии Екатерина, — есть хорошие, есть плохие.
Для Семена же западная культура в новинку, и он кое-что интересное таки подметил.
— Для супруги люди везде одинаковые, потому что она уже с конца 90-х годов жила там, и в этот приезд ничего для себя нового не увидела, — говорит он. — А для меня, как человека, который на Западе никогда не жил, конечно, было очень много интересного. Я обратил внимание, что немцы очень взрывные люди, если их не ограничивать. Они могут тебе наговорить всякие гадости в лицо, и причем совершенно не переживая по этому поводу. Если, допустим, мы скажем человеку что-то неприятное, то потом размышляем, а не погорячились ли, может быть, зря, а для них это нормальным считается. Но в силу того, что их зажали в очень жесткие рамки, они многое не могут себе позволить, чего бы на самом деле хотели. И еще я заметил, что многие механически следуют всем законам и нормам просто потому, что они есть.
— То есть не думают о смысле этих норм?
— Не думают. Сказали во время ковида везде носить маски, везде и носят. Идешь, например, по парку, начинается какая-то пешеходная зона, за два метра до нее без маски можно, а через два метра уже нет, и все маски надевают. Вроде бы какой смысл, если одна улица, все то же самое, но никто об этом не думает. С одной стороны, это неплохо в плане порядка, но с другой — накладывает серьезную ответственность на власть, на качество принимаемых законов, которые все будут беспрекословно соблюдать и не ставить под сомнение их адекватность. Вообще, у немцев вся жизнь идет как по рельсам. Они все любят планировать на 10, на 20 лет вперед.
— У них это своего рода ритуал, — добавляет Екатерина. — Все должно быть распланировано и идти своим чередом, а если жизнь вносит какие-то свои коррективы, например, не позволяет поехать в запланированный отпуск, они теряются, начинаются стрессы.
— Я у себя на работе даже такое наблюдал. Если что-то надо сделать срочно вне графика или где-то задержаться, мой немецкий коллега такое очень болезненно воспринимал, вплоть до того, что выходил из машины и говорил мне дальше ехать самому, у него якобы дела еще есть. Перемены в жизни очень страшат немцев.
© Валерия Емельянова
Семен и Екатерина: Перемены очень страшат немцев
— А что-то однозначно позитивное есть?
— Очень порадовало отношение к природе. Я бы хотел, чтобы у нас было такое. Немцы берегут свою природу, трепетно к ней относятся. Дорожное движение в лучшую сторону отличается от нашего, потому что все ведут себя спокойно, терпеливо. Хотя и в России есть регионы, где люди ведут себя на дороге очень спокойно и очень корректно. А в Германии, супруга говорит, 20 лет назад было с этим лучше, сейчас же из-за мигрантов ситуация меняется.
"Медицинские туры" в Калининград
— Очень не понравилось в Германии то, что считается базовым, — прежде всего здравоохранение, — рассказывает Екатерина.
По ее словам, представления об общем высоком уровне медицинских услуг в Германии связаны с высоким уровнем услуг по частной страховке, которая доступна далеко не всем. Что касается обычной государственной страховки, консультации у врача приходится ждать по полгода, а к узким специалистам — еще дольше.
— Нет такой возможности, чтобы ты пришел к врачу и попросил платно пройти какое-то обследование. Только по страховке в порядке очереди. Поэтому от трех до восьми месяцев ожидания это вполне обычная ситуация. А потом уже и надобность отпадает.
Столкнувшись с такими сроками ожидания, семья стала ездить в "медицинские туры" в Калининград. С двойным гражданством это не составляло больших проблем, но сам факт получения медицинских услуг жителями Германии в России — интересный феномен.
— Мы из Гамбурга на машине приезжали на несколько дней в Калининград, гуляли там, отдыхали, покупали продукты и очень много лекарств, — говорит Семен.
— Потому что дешевле?
— Потому что они просто есть. Однажды я заболел герпесной ангиной, у меня в горле образовался ком, дышать мог только носом. А так как у меня нос периодически закладывало, это представляло серьезную угрозу для жизни. Я пошел к врачу. Поликлиник в Германии нет, только частные практики. Поскольку я не был записан заранее, пришлось ждать в живой очереди. В первый день я не успел, потому что до меня было много людей, а срочных больных принимают только до 9 утра. Пришел к 7 утра на следующий день, врач посмотрел и что-то прописал.
— Когда мы пошли в аптеку получать лекарство, оказалось, что это пенициллин. Мы были очень удивлены, — возмущается Екатерина, — потому что, ну, простите, мы же все уже давно устойчивы к пенициллину.
— Это столетний антибиотик! — Семен даже повышает голос, вспоминая эмоции, которые испытал тогда. — В итоге мы в интернете почитали про болезнь, взяли нужные антибиотики из калининградских запасов, я несколько дней их пропил, и все нормализовалось.
© Валерия Емельянова
С семьей Серебряковых в Ставрополе
Семен говорит, что всех знакомых тоже пришлось снабжать калининградскими лекарствами и… конфетами.
— У меня есть одноклассник, он в Испании живет. И мы ему постоянно конфеты российские отправляли. А коллеги все спрашивали: "Как там у вас в России? Наверное, же ничего нет, люди голодают?" Я им отвечаю: И" стиральные машины из Украины краденные, и унитазов нет". Казалось бы, Калининград окружен со всех сторон странами НАТО и первым должен был бы испытать на себе последствия санкций, но ничего подобного там незаметно, никаких перебоев со снабжением нет. Спрашиваю у коллег, откуда они взяли про голод? Они: из телевизора и газет, там говорят, что Россия на фоне СВО умирает, люди недоедают, превращаются в варваров и прочее. Вот такая пропаганда.
Просто они верят телевизору
— Много в Гамбурге украинских беженцев?
— Да, я по работе с ними часто сталкивалась, — говорит Екатерина. — Действительно видно было людей, которые потеряли все и по крупиночке собирали, как-то обустраивали свой быт на новом месте. Но были и люди, по которым откровенно видно, что они просто-напросто уловили момент, чтобы получить пособие и не работать.
— Гамбург — один из экономических центров Германии, поэтому, конечно, беженцев туда стекалось много, — развивает тему Семен. — И вот интересный факт. Автовокзал, мы провожаем родственников в Калининград. Рядом стоят автобусы с украинскими номерами, отправляющиеся на Украину. Там вроде бы война, а в автобусы загружаются счастливые люди с грудными детьми. На месте немецкого правительства и немецкого общества я бы подумал, как так получается, что люди, которые бегут от войны, через время снова едут обратно. Но нет, никто не задумывается.
— Всем настолько все равно?
— Просто они верят телевизору и газетам, — отвечает Екатерина, — и редко задумываются о том, что СМИ могут говорить неправду или не совсем правду.
© Валерия Емельянова
Семен и Екатерина: В Гамбурге много украинских беженцев
— И как верящее телевизору немецкое общество отреагировало на СВО?
— Многие были в шоке в связи со взлетом цен на энергоносители, — рассказывает Семен. — Понимаете, люди не столько пытались вникнуть в причину конфликта, сколько зацикливались на личных бытовых проблемах, связанных с конфликтом. То же поднятие цен. Стало очень много банкротств, закрылись мелкие предприятия.
— Семейный бизнес, который передавался из поколения в поколение. Булочные, например, которым более 100 лет, вынуждены были закрыться.
— Пивоварни многие. В Баварии мы видели одну из таких старейших пивоварен, которая 200 или 300 лет проработала и обанкротилась теперь из-за роста тарифов. На жилье цены выросли, на коммунальные услуги. В связи с этим начались масштабные забастовки с требованием повысить зарплату: железнодорожники, городской транспорт, авиационный. Все это сильно взаимосвязано и оказывает влияние на жизнь буквально всех.
Екатерина говорит, что после повышения тарифов их семья стала платить около 700 евро только за коммунальные услуги.
— А что с отношением к русским после начала СВО?
— Лично мы на себе ухудшения не ощутили, — утверждает Екатерина. — Но мы слышали рассказы других людей, что блокировали банковские карточки до выяснения. Ну и был единственный случай, когда в классе в Мелании появились два мальчика из Украины, они пару раз позволили себе оскорбления в ее адрес. Не сказать, что уж очень грубо, но было. Я пошла поговорить с учительницей, а та мне: "Вы понимаете, у них проблемы с языком, у них стресс, давайте, может быть, мы этот инцидент как-то пропустим". Я говорю, ну, хорошо, если вы не можете никак на это повлиять, давайте я поговорю с родителями этих мальчиков. На что мне было сказано, что лучше мне этого не делать, потому что неизвестно, как они могут отреагировать. Но тем не менее я все равно подошла к маме мальчика. После этого оскорбления прекратились.
— То есть родители детей из Украины отреагировали адекватно?
— Да, вполне, не было такого, что, ах, вы тут из России…
Мальчики с накрашенными ногтями
— Мы достаточно быстро влились в местную среду. Просто когда человек там постоянно живет, то вроде все так, как и должно быть. Моя старшая сестра как в 1999 году переехала, так до сих пор в Гамбурге и остается. Она ассимилировалась, привыкла, и у нее все нормально. А я постоянно ездила туда-сюда, мне было с чем сравнить. И я поняла, что мне и моей семье комфортнее в России.
По словам Екатерины, они с Семеном в принципе не планировали оставаться в Германии всю жизнь.
— У нас был план прожить в Германии 10–12 лет, где-то до окончания школьной учебы ребенка, посмотреть, как пойдет, и, может быть, перебраться еще куда-то, — соглашается с ней Семен. — Но буквально через полгода мы уже поняли, что так долго не протянем.
— Мелания перешла в так называемый нулевой класс, или подготовительный класс школы, и с того момента мы начали всерьез задумываться о возвращении в Россию.
© Валерия Емельянова
Мелания в Ставрополе
Екатерина объясняет, что в Германии нет единой образовательной программы, в каждой земле она своя. А Гамбург по качеству образования далеко не среди лучших.
— В нулевом классе, который посещал ребенок, мне казалось, что вместо учителей, которые учат, работают пастухи, которые просто смотрят, чтобы дети не изувечили себя, друг друга и ничего не сломали. На этом функция их и заканчивается.
Такое отношение не только в младших классах, но и на протяжении всего государственного школьного обучения. В первом классе домашнего задания нет вообще, во втором можно тратить на его выполнение не более 20–25 минут в день. Если родители хотят для ребенка чего-то большего, нужно либо заниматься самим, либо идти в частную школу. Применять же дисциплинарно-воспитательные меры просто опасно.
— Если ребенок скажет в разговоре с учителем о том, что на него дома накричали или заставили что-то делать, учитель может моментально позвонить в ведомство по делам несовершеннолетних, и у родителей начнутся проблемы. Причем чем семья более социально адаптированная, нормальные работающие граждане, тем больше у них проблем может возникнуть. Потому что с мигрантами власти негласно предпочитают не связываться.
Екатерина вспоминает, как перед началом осенних каникул семья собралась посетить родственников в Ставрополе.
— Моей ошибкой было сказать дочке, что в пятницу, прямо накануне каникул, она не пойдет в школу, я возьму ее с собой на работу, а оттуда мы сразу поедем в аэропорт.
Мелания, конечно, рассказала учительнице, что в пятницу ее в школе не будет, и в четверг та отвела Екатерину в сторону, чтобы предупредить, что у нее будут проблемы, если она так поступит. И неважно, что это последний день перед каникулами.
— Пришлось в пятницу вести ребенка в школу, перекраивать свои планы.
Семен вспоминает случай, который неприятно удивил их в еще большей степени. В нулевом классе у Мелании была воспитательница из Ирана. Засевшие в сознании стереотипы сразу могут нам нарисовать мусульманку в соответствующем традиционном облачении, но эта иранка была из прогрессивных.
— И вот, однажды, возвращаясь из школы, ребенок спрашивает, а почему в семье папа и мама? Я говорю, что так положено. А она — нам воспитательница сказала, что это не обязательно. И это иранка. Я был очень удивлен и воспринял это как звоночек. "Понимаешь, — сказал я ребенку, — бог создал семью, в которой папа и мама, мужчина и женщина, Адам и Ева, других вариантов нет. Но ты в садике об этом не говори, чтобы у нас не было проблем, но и не слушай, что говорят тебе".
© Валерия Емельянова
Однажды Мелания спросила, почему в семье папа и мама
А однажды Мелания пришла из школы и спросила, можно ли ей накрасить ногти и ходить так в школу. Родители поинтересовались, зачем ей это, а она сказала, что мальчики ходят в школу с накрашенными ногтями.
— Я говорю, нет, не надо, — рассказывает Семен, — ты еще маленькая. А то, что мальчики ногти красят или в юбках ходят, такое тоже было, это их личное дело.
Такие эпизоды подстегнули уже вызревавшее решение о возвращении в Россию. По словам Семена, семья решила, что ребенок должен пойти в первый класс там, где все более понятно и привычно, чтобы не ломать ей жизнь. Готовиться к переезду стали заранее, часть вещей отправили по почте, часть отвезли в Калининград на машине, а еще часть уже везли с собой сначала в Москву, а потом в Ставрополь. Сложнее всего было вывезти ребенка.
— Мы не говорили в школе, что уезжаем в Россию, — объясняет Семен. — Мы сказали, что переезжаем в Сербию. И причем ребенок остается в Сербии учиться, а мы вернемся. Мы даже сделали специальный документ с печатью сербской школы…
— Опасаясь, что могут быть проблемы с истинным местом нашего переезда, что могла появиться опека и сказать, что мы подвергаем ребенка опасности, вывозя его в тоталитарное государство, что из-за этого может нарушиться психика и прочее.
© Валерия Емельянова
Сложнее всего было вывезти ребенка
Главное, не пенициллином!
Екатерина и Семен считают, что легко отделались по сравнению с теми, кто прожил в Германии 20–30 лет, взял ипотеку, купил машину. Они снимали квартиру в Гамбурге, поэтому просто собрались и уехали. 9 апреля 2023 года Семен, Екатерина и Мелания приехали в Ставрополь.
Родители уже работают, а ребенок ходит на миллион кружков, в том числе на немецкий, чтобы сохранить владение двумя языками.
В России с кружками, кстати, оказалось гораздо проще, чем в Германии, где существует лист ожидания, чтобы туда попасть, а после того, как записался, если вдруг не понравилось, нельзя просто перестать ходить — придется в любом случае платить за три месяца занятий.
© Валерия Емельянова
В России больше детских кружков
— С одной стороны, это дисциплинирует, а с другой стороны, ограничивает выбор, — считает Семен. — Ну и, честно говоря, там очень много примитивных кружков. По сравнению с нашим дошкольным образованием все это было похоже на клуб энтузиастов, а не на профессиональную работу с детьми. У нас отчасти осталась система с советских времен, а там все построено на коммерческой основе — что пользуется спросом, то и есть, а государство ничего не спонсирует.
Размышляя о германской миграционной политике в ставропольском кафе, Семен приходит к выводу, что немецкое правительство хотело выстроить ее так, чтобы в Германию приезжали образованные, интеллигентные люди, способные выучить язык и быстро выйти на работу, но получилось все наоборот. Желаемый контингент поехал в очень ограниченном количестве из-за тяжелых бюрократических препон.
— Я свой диплом подтвердил, — объясняет он, — но в некоторых местах мне говорили, что мой диплом неинтересен, нужно местное образование. Я спрашиваю, а чем оно лучше, чему вы меня можете еще научить с моим опытом работы, с моими знаниями?
Они пожимали плечами и продолжали твердить одно и то же про необходимость местного образования. И это одно из больших препятствий для переезда специалистов, профессионалов. Местные бюрократы считают, что у нас ниже уровень, но я бы не сказал, что это так. Взять хотя бы наших врачей, они гораздо лучше подготовлены, чем немецкие, просто отношение к работе разное. Но суть-то болезней одинаковая и лечат их примерно одинаково.
— Главное — не пенициллином! — смеется Екатерина.
Ещё об опыте жизни в Германии, и о том, чем всё обернулось: Хочу жить в России. Марина Фишер о том, что русские для немцев всегда будут чужими и "нетолерантными"
