Владимир Куц родился 7 ноября 1927 года — в день 10-летия Октябрьской революции. Особого счастья это ему не принесло — его угнали в Германию, в которой он выжил чудом, вернулся домой и только в 80-е признался, что судьба его уникальна. Он единственный гражданин СССР, воевавший против гитлеровцев в армии США.
Отец у Владимира, Терентий Митрофанович Куц, хоть и был из крестьян, но для уроженца Веприка достиг к 40 годам значительных высот — работал слесарем паросиловых установок «Мостотреста» на строительстве в Красноярске моста через Енисей.
Владимир появился на свет, когда ему уже было 32, а через 10 лет отца арестовали по доносу завистливой соседки. Она заявила, что тот распространяет антисоветские лозунги и якобы готовит покушение на самого товарища Сталина. Покушение следователи отмели, а вот с распространением лозунгов согласились, и старший Куц на 10 лет «заехал» на север строить Норильск, а его семья отправилась обратно в Веприк.
Без кормильца жить стали бедно: мать работала прачкой в больнице — стиральных машин тогда в Союзе практически не было. Спасались в основном за счёт домашнего хозяйства.
А потом пришла осень 1941 года, Полтавщину заняли немцы. Гарнизон в Веприке они не оставили, только назначили старосту, и стали местные крестьяне жить дальше. Скорее даже не жить, а выживать.
Семью Куцов спасал самогон, который мама Володи гнала из буряков. Он таскал их из оставшихся на полях колхозных буртов. И жили бы они, возможно, без проблем все два года оккупации, да только дёрнул Владимира чёрт притащить домой советские листовки на немецком языке.
До их содержания ему не было никакого дела — он позарился на бумагу, которой в селе был большой дефицит. Но объяснить это полицаям, которые как раз не вовремя пожаловали в хату к Куцам за очередной партией самогона, было невозможно. Увидев сушащиеся на бабушкином сундуке зловредные листовки, они поставили 14-летнего пацана перед выбором — либо его расстреливают как партизана, либо он едет в качестве остарбайтера в Германию.
С полицаев их «работодатели» как раз требовали провести очередной «набор» дармовой рабсилы, и кого-то с Веприка они были просто обязаны отправить.
Горек рабский хлеб. На разгрузке железнодорожных вагонов под Галле Владимир заработал две грыжи, а на рытье траншей под Гамбургом — эмфизему лёгких. И лежать бы ему в немецкой земле, не дождавшись прихода освободителей, если бы судьба не потрафила ему — добрые люди помогли устроиться к «гроссбауэру».
Парнишке повезло вдвойне — мало того что так или иначе на новом месте можно было откормиться, но и хозяин попался неплохой — человечный. Сначала он сам и его семья, одурманенные нацисткой пропагандой, считали своего славянского раба практически животным. Но вскоре с удивлением обнаружили, что он обладает живым умом, и, о чудо!, даже умеет сносно говорить по-немецки (спасибо школьным урокам иностранного языка).
Хозяин — Антон Старц — стал относиться к Вольдемару (так он и его семья звала юного Куца) по-человечески, сажала с собой за общий стал, а после «Сталинградской катастрофы» так и вообще зауважала. Володю тогда угнали на лесоповал. Работавшие с ним французы узнали, что русские разгромили немцев на Волге, и от радости бросились качать единственного попавшегося им русского, то есть Володю.
Юноша работал на хозяев в саду и в поле. Иногда власти собирали остарбайтеров и гоняли на лесозаготовки или на разборку завалов после авианалётов союзников. Однажды Штутгарт разбомбили так, что, казалось, немцам никогда не привести его в порядок, но они довольно быстро справились.
Чтобы узнавать новости, Володя приноровился слушать радио, пока хозяева всей семьёй ходили в церковь. Так он узнал об освобождении родных мест, об открытии Второго фронта, а в марте 45-го уже и никакого радио не надо было — орудийная канонада красноречиво свидетельствовала о приближении армии союзников.
Хозяйство Антона Старца располагалось в деревне у предгорий Альп в граничившей с Францией земле Баден-Вюртемберг. Немцы стали готовить рядом с ней оборону: рыли траншеи, вкапывали танки, маскировали пушки. Дорога в этом месте делала петлю, и выскочи американцы на неё, попали бы в огневой мешок. Свернуть тут было некуда — с одной стороны густой лес, с другой — овраг.
Юноша решил предупредить союзников о грозившей им опасности.
Его никто не охранял, так что он легко улизнул от своего «гроссбауэра», пробрался мимо окапывающихся немецких вояк и побежал вдоль дороги. Когда приблизился первый джип с американскими разведчиками, он закричал по-немецки, предупреждая об опасности. Однако его никто не понял. Через некоторое время появился человек, знавший немецкий язык, — Юджин Пэт Мейли. Юрист из Пенсильвании, он до войны учился в Бонне.
Юджин попросил обозначить на карте, где немцы устроили засаду, Владимир показал. Американцы вызвали по радио авиаподдержку.
Оказалось, что здесь наступала 4-я пехотная дивизии армии США, и Юджин командовал экипажем джипа, который осуществлял разведку. У него как раз выбыл стрелок, и он предложил Владимиру занять его место. Тот с радостью согласился — грех было не воспользоваться возможностью отомстить немцам за все понесённые муки.
Володю удивило, как легко решилось его зачисление в экипаж. Юджин просто привёл его к своему непосредственному начальнику — капралу Уильяму Риска, фермеру из Коннектикута, и сказал: «Билл, этот парень будет ездить со мной». Тот не возражал. Американцы выдали «русскому парню» отличные шерстяные штаны, рубашку с двумя карманами, суконный жакет, куртку Юджин отдал свою.
Была ещё каска, которую Билл заставлял Володю всё время надевать, особенно если их «осчастливливал» своим присутствием лейтенант. Она была тяжёлая и неудобная, но у американцев с ношением касок всё было строго.
Володю его «коллеги» окрестили Вилли. На следующий день пришёл капеллан, спросил, какой он веры. Тот, пожав плечами, сказал, что христианин. На этом все формальности закончились.
Так 17-летний полтавский паренёк стал стрелком разведки армии США. Его основным оружием был 12,7-миллиметровый станковый пулемёт «Браунинг», установленный в кузове «виллиса» на металлическом шкворне. Кроме него экипаж возил с собой три автомата «Томпсон» и ручной пулемёт винтовочного калибра.
Всё подразделение состояло из десяти бронетранспортёров и трёх джипов. Экипаж Володи обычно ехал в авангарде — его прикрывал огнём броневик капрала Раски. От разведчиков требовалось по возможности не терять немцев из поля зрения, постоянно нащупывать их передний край. Потеря контакта повышала риск подготовки противником засады.
В первый бой Володя попал уже на следующий день. Их джип выскочил из-за поворота, за которым обнаружился мост через небольшую речушку, который немцы как раз закончили минировать. Они даже успели поджечь бикфордов шнур. Юджин закричал: «Вилли! Стреляй!» Володя передёрнул затвор, но не дотянул его. Пока он разбирался, что к чему, немцы успели добежать до своего мотоцикла.
Наконец, «Браунинг» выпустил первую очередь. У сидевшего за водителем немца рука оторвалась прямо с рукавом шинели и отлетела в сторону. Мотоцикл перевернулся. Юджин побежал гасить шнур, а Владимир подошёл к раненому им человеку. Он умирал. Сквозь образовавшуюся на месте оторванной руки дыру виднелись колебавшиеся от дыхания лёгкие. Они дышали. Правда, недолго.
У второго немцы Володя забрал свой первый трофей — пистолет «Вальтер». После этого случая он стал взводить свой пулемёт заранее, а чтобы исключить случайный выстрел, подпирал гашетку стреляной гильзой, которую перед боем вынимал.
Начались военные будни: немцы отступали, американцы их преследовали. Впереди ехал джип с Володиным экипажем, который периодически вступал в бой. Еду возили с собой, потому что отвлекаться на кормёжку времени не было — в джипе стоял целый ящик, набитый консервами.
Однажды, когда Юджин направился в очередной немецкий дом за кастрюлей, чтобы разогреть их, Володя обнаружил в ящике упаковку каких-то разноцветных «бобов». На вкус они были сладкими, и он один за другим съел их, особо не разжёвывая, хотя жевать их было приятно.
Когда вернулся Юджин и спросил своего стрелка, куда он дел содержимое пакетика, тот признался, что съел. Начался переполох, бойца хотели везти в санчасть, ведь наверняка от проглоченной упаковки жевательной резинки у него должны были возникнуть проблемы с пищеварением. Однако всё обошлось — лужёный полтавский кишечник легко справился с чудом «союзнического» пищепрома. Над происшествием смеялся весь отряд.
Постепенно бывший полтавский мальчишка, а теперь боец американской разведроты, осваивался на новом месте. Он придумал военную хитрость, которая не раз выручала их взвод. Если они теряли немцев из виду, то заезжали в ближайший немецкий дом и требовали у хозяев позвонить в соседнюю деревню и спросить по-соседски, есть ли там войска, какие, с какими эмблемами на технике. Если нет, то куда они ушли.
Благодаря хорошему знанию Володей немецкого языка это не составляло особого труда. Немцы даже не пытались врать, поскольку понимали, что их запросто могут проверить и наказать. Володя говорил с ними, сообщал полученные данные Юджину, тот докладывал Биллу на английском.
Американцы в боях почти не пили. Единственный раз, когда Владимир пригубил с ними чарку виски, был 12 апреля, когда умер Рузвельт. Напиток ему совершенно не понравился, мамин самогон был значительно лучше.
Так немцы отступали, а экипаж Юджина их преследовал, сначала до Штудгарта, затем до Ульма. В апреле они достигли Дуная, где потеряли свой джип, а Володя — четверть своих зубов.
В городке Виблинген оставался мост, который немцы пока ещё не взорвали. Экипаж выскочил перед ним на открытое место и обнаружил, что на подступах немцы вкопали два «Тигра». До ближайшего танка оставалось всего 150 метров. Юджин включил заднюю передачу, Володя открыл огонь по танку, который завращал башней, наводясь на джип. Дульный тормоз танкового орудия полыхнул вспышкой. Звук выстрела никто не услышал — снаряд попал в здание за ними, экипаж вышвырнуло из машины, а её саму опрокинуло.
Володя очнулся от криков: «Вилли! Вилли!» Это его звали Юджин и их водитель — Ричард Фицсиммонс, электрик из Вермонта. Он приподнял голову, оглянулся. Оказалось, что его швырнуло на бруствер какого-то окопа. Из носа и ушей текла кровь. Во рту от неё тоже было солоно, и неудивительно — восьми зубов как не бывало. Володя встал — его шатало. Он оглянулся — мост немцы всё-таки взорвали.
Он потом ещё месяца два заикался, но в госпиталь не пошёл — что бы он там делал, не зная английского?
Наступление продолжилось.
Американцы знали, что Володя был в немецком лагере, а его отец сидит в советском. Когда им присылали посылки из дома, они старались подкормить своего не говорящего по-английски, но отлично знавшего немецкий русского стрелка.
Особенно они его зауважали, когда он разговорился по-польски с кем-то из бойцов их роты — потомком польских эмигрантов. Оказалось, что с ними в джипе катается настоящий чёртов полиглот. Ребята в экипаже, да и в роте, подобрались лет на пять старше Володи и относились к нему, как к младшему брату.
Разведчики были авангардом армии и могли выбирать себе жильё, где им заблагорассудится. Однажды они расквартировались в 2-этажном особняке. Хозяева уехали, но осталась группа девушек-француженок, которых немцы пригнали работать на ферме. С одной из них Володя разговорился.
Девушку звали Жаннет. Её отца и брата за содействие Движению Сопротивления немцы сослали в концлагерь Дахау, где они скорее всего погибли, а она попала сюда фактически в качестве рабыни. Разведчики накормили девушек, дали им приличную одежду из господских гардеробов.
Володя, которому ещё никогда не приходилось влюбляться, впервые испытал, что это за чувство. Как раз подвернулся случай проявить его — сильно подвыпивший капрал из 2-го взвода их роты стал приставать к Жаннет и получил отпор от 17-летнего русского стрелка. В результате юноша и девушка остались наедине. Много лет спустя Володя пытался отыскать её во Франции, но так и не нашёл.
Рота двинулась дальше.
Под Аугсбургом экипаж наблюдал, как взрываются и пылают подорванные немцами заводы, на которых они делали свои ракеты «Фау-2». Затем был Мюнхен. За ним роте поручили перехватить какую-то эсэсовскую часть, которая прорывалась в Альпы.
Здесь по недоразумению Володя обстрелял другую американскую часть. Его ввело в заблуждение, что у «виллиса», который он изрешетил, был поднят тент, чего сами они никогда не делали. Кроме того, приваренный к бамперу вертикально стальной уголок изменил силуэт машины. Это потом он узнал, что уголок был средством против проволоки, которую немцы часто натягивали поперёк дороги, чтобы она срезала головы едущим в открытых машинах американским разведчикам.
Обстреливаемые пустили зелёную ракету. Юджин стал кричать своему стрелку: «Хальт! Хальт!» Но было уже поздно.
«Дружественным огнём» Владимир уничтожил нескольких американцев и опасался, что попадёт под трибунал. Хоть Юджин и успокаивал его, но он засобирался к своим. Тем более что апрель был на исходе, и прошёл слух, будто их дивизию собираются отправить в Италию.
На прощание американцы подарили Володе трофейный «Мерседес» в камуфляжной раскраске. По их словам, на нём ещё недавно «рассекал» какой-то эсэсовский генерал. В него загрузили ящик продуктов, немецкий автомат, пистолет «Браунинг». Над машиной натянули оранжевый тент, чтобы её случайно не разбомбила своя же авиация. Вот с такой экипировкой 1 мая 1945 года Володя и отправился на восток.
Через неделю блужданий он добрался до расположения 5-й советской воздушно-десантной дивизии. Его привели к её командиру — генерал-майору Павлу Ивановичу Афонину. Тот удивился истории 17-летнего паренька и перенаправил его к своему СМЕРШевцу — капитану Шварёву. Володя уже подумал с испугу, что ему каюк, но капитан оказался на редкость умным и понимающим человеком.
Контрразведку интересовали царившие в американской армии порядки, так как она вполне вскоре могла стать противником, и Куц с этой точки зрения обладал очень ценными знаниями.
Порядки, кстати, разительно отличались. Володю неприятно поразило, что у американских офицеров любовниц и денщиков не было, а в Красной Армии это было сплошь и рядом. Форма, которую носили рядовые армии США, почти ничем не отличалась от полевой формы командного состава. Даже генералы носили те же штаны и рубахи. А у советских генералов в плотно подогнанные и до блеска начищенные сапоги можно было смотреться, в то время как солдаты ходили в основном в «кирзачах». Если у американцев все ели из одного котла, то советские офицеры находились на отдельном довольствии.
Четыре месяца Володя прослужил в 1-м батальоне 16-го полка дивизии, нигде не числясь, «щеголяя» своей американской формой, немецким оружием и пятнистым «Мерседесом». Фактически десантники выполняли функции пограничных войск, перехватывая пытавшиеся прорваться на запад отдельные отряды эсэсовцев и власовцев.
Через четыре месяца дивизию отвели на восток, и Володю отпустили домой. На прощание капитан Шварёв напутствовал своего «подопечного»: «Володя, нигде ни при каких обстоятельствах не вздумай сказать, что ты воевал за американцев».
Так 17-летний Владимир Терентьевич Куц вернулся домой и молчал о своих американских приключениях следующие 43 года.
Он добрался к отцу в Норильск (тот уже жил на поселении), сделал здесь карьеру: организовывал энергосистему Норильского промышленного района. Затем его перевели в Москву на должность уполномоченного Совета министров СССР по объектам первостепенной государственной важности — он курировал строительство Саянского и Таджикского алюминиевых заводов.
В 1988 году, лёжа в Кремлёвской больнице после инфаркта, Владимир Терентьевич испугался, что умрёт, и никто так никогда и не узнает о его боевой молодости. Времена уже были не те, что в 45-м, и когда он честно рассказал всё курировавшему его главк генерал-майору КГБ, тот не только не возбудил никаких дел, а, наоборот, посодействовал в получении ветеранского статуса и разрешения на поездку в США.
Американские однополчане приняли Владимира Терентьевича как родного. Он погостил у каждого из них, а на слёт ветеранов 4-й дивизии в Филадельфии привёз бутылку русской водки. Вспоминая былое, почти полвека спустя американцы сказали ему: «Вилли, да ты родился разведчиком».
