В настоящее время в мире происходит сразу несколько региональных процессов, которые осложняются общемировыми. «Черный бунт» в США сопровождается сносом исторических памятников и фактическими требованиями пересмотреть моральные выводы истории прошлого США (например, раньше Вашингтон — первый президент и отец нынешней государственности США, а теперь — рабовладелец, угнетатель и плантатор). В Европе на протяжение последних лет заурядным событием стали бунты арабов, турков, вообще представителей крайних течений ислама. Вместе с тем, США конфликтует с Германией, Великобритания вышла из ЕС (Брекзит), у России конфликт с Украиной и намечается такая же ситуация с Белоруссией. Китай и США также постепенно превращаются из партнеров в противников.
- Как вы считаете, конфликты, которые в последние годы приобрели антагонистический характер (США–Россия, США–Китай, Россия–Запад, Россия–Украина, Запад–Сирия) — это просто череда локальных конфликтов или они имеют общую геополитическую природу? Что общего у этих конфликтов? Какова их природа? Что их объединяет и роднит?
— Разумеется, локальные конфликты не происходят просто так. В их основании заложены определенные противоречия, которые в зависимости от многих факторов то затихают, то вспыхивают вновь. В этом смысле существуют внутренние факторы (конкуренция элит, смена поколений, экономические флуктуации и др.) и внешние факторы, которые оказывают мощное воздействие на внутренние процессы разных стран, решающих старые проблемы и реагирующих на новые вызовы в зависимости от степени своей суверенности и общего развития.
Но учащение локальных конфликтов говорит о том, что в мире происходят серьезные изменения — устойчивое равновесие нарушено. Сегодняшнюю ситуацию можно сравнить с активацией огромного вулкана, который пока выпускает пар через локальные конфликты. Вопрос в том, произойдет ли извержение и какой силы оно будет.
Как известно, существующий миропорядок был утвержден по итогам Второй мировой войны и закреплен Ялтинским соглашением. Страны-победительницы — члены антигитлеровской коалиции тогда договорились между собой. Но затем началась холодная война, как следствие конфликта двух систем. И в общем наше «апокалиптическое» противостояние с США, флагманом западного мира, родом именно оттуда.
Холодная война закончилась крушением СССР по вполне объективным причинам, и прежде всего из-за неспособности советской партийной элиты и номенклатуры адаптироваться к меняющейся реальности. То есть попытки, конечно, были. Но коммунистическая идеология уже выдохлась и, утратив свой военно-мобилизационный потенциал, стала тормозом развития страны. Можно ли было по-другому выйти из состояния стагнации — отдельный вопрос. Но то, что в решающий момент был допущен ряд важных стратегических просчетов, совершенно очевидно. Так что одни только ссылки на происки врагов не объясняют всей кризисной картины и грешат инфантилизмом.
В итоге в отсутствие конкуренции в конце XX века мировым гегемоном и монополистом успешной цивилизационной модели становятся CША. Однако важно не только взять вес, но и удержать его. Тем более, что проигравшие конкуренты никуда не исчезли и, более того, в лице Евросоюза и Китая на мировой арене появились новые сильные игроки. В то же время Россия начала сосредотачиваться.
В общем, пока дядя Сэм кряхтел со штангой под софитами, другие участники соревнования продолжали тренироваться и набираться сил. Так что вскоре гегемония США оказалась под вопросом. И, собственно, все локальные конфликты последних лет — это попытка США сохранить и укрепить свою гегемонию, используя soft и hard power ("мягкую" и "жесткую" силу. — Ред.).
- Особую роль в происходящем в мире, похоже, играют личностные данные лидеров государств, таких как Путин, Трамп, Макрон, Меркель, Си Цзиньпин, Борис Джонсон и т.д. Большинство из них претендуют на роль вершителей не просто судеб своих государств, но и судеб мира. Не всегда и не у всех из них это получается, но в мире явно переизбыток сильных политических личностей. Как вы считаете, какова в нынешнем мире (интернета, мобильной связи, особой роли медиа, тончайше разработанных систем манипулирования общественным сознанием) роль личности?
— Тут есть интересная особенность. Перечисленные лидеры (за исключением Макрона) — это, по сути, представители модерна переходного периода, сформировавшиеся в контексте холодной войны, в доцифровую эпоху. И этот факт, безусловно, накладывает отпечаток на их мировоззрение. Поколенческий маркер вообще имеет большое значение, поскольку отражает определенный набор ценностей, влияющий на принятие решений. А понятие «сильный лидер» или «сильная рука» свойственно индустриальной милитаризированной эпохе, в которой роль государства была определяющей. В зависимости от того, является режим демократическим или авторитарным, варьируется степень его вмешательства в частную жизнь и возможность граждан влиять на принятие государственных решений.
Персональный бэкграунд политических лидеров также важен. Посмотрите на самого старшего — Дональда Трампа и самого молодого — Эммануэля Макрона. Притом что оба естественно разделяют ценности западной цивилизации, у них абсолютно разное понимание перспектив ее развития. В этом поколенческом разрыве связующим звеном могут быть только жены. Но такая «свингер-политика» вряд ли будет иметь воплощение, так что каждый останется при своей. В то же время Владимира Путина, помимо знания немецкого языка, объединяет с фрау Меркель общее комсомольское прошлое, так же как и Си Цзиньпина. Харизматичный Борис Джонсон мог бы стать поколенческим медиатором в компании ведущих мировых лидеров, но именно он показал английскую фигу Евросоюзу. В общем, все сложно.
Приход к власти в ряде стран консервативных политиков-изоляционистов обозначил отрицательную реакцию общества на слишком радикальные либеральные перемены последних лет. Но консерваторам не приходиться почивать на лаврах, поскольку время работает на их конкурентов и сейчас уже наступила эпоха миллениалов, для которых новая технологическая и культурная реальность — естественная среда обитания.
Пока наши доблестные традиционалисты спасают радугу от неверных ассоциаций, трансгуманизм и глобализация набирают обороты, меняя окружающую действительность. И вряд ли удастся спрятаться от перемен, зарыв голову в архаический песок. Очевидно, что надо искать более адекватные методы реагирования, чем исторический эскапизм и идейная криотерапия.
Новые вызовы формируют новый политический ландшафт. Мало кому у нас в стране известно имя премьер-министра Новой Зеландии. Между тем именно Джасинда Ардерн сейчас рекламируется либеральными западными СМИ в качестве образца для подражания как эффективный руководитель и потенциальный лидер «всего прогрессивного человечества».
Разумеется, роль личности в истории велика, вопрос только в том, какие индивидуальные качества будут востребованы в изменившемся мире, да и будет ли в нем сама личность нацлидера реальной. В этом смысле украинский «эксперимент» показателен. Актер, играющий роль президента в сериале, победил на выборах, чтобы продолжить играть роль президента в реале. Постмодерн, акционизм в чистом виде. Живая иллюстрация к «Обществу спектакля» Ги Дебора. Не удивлюсь, если с учетом современных технологий политическая сцена вскоре заполнится голограммами, управляемыми искусственным интеллектом. Хотя некоторые энтузиасты утверждают, что именно тогда наступит мировая гармония.
- Скорость и объем информации, которая обрушивается на нынешние индустриальные общества, не сравнимы ни с каким из предыдущих периодов, которые пережило человечество. Интернет стал неотъемлемой частью жизни человека и при этом уже трудно отличить, где интернет и где человек, это реально часть личностной жизни людей. Как вы считаете, при тех технологиях, которые существуют, какова роль общества — статическая, активная, управляемая (создание человеческих конгломератов для решения политических вопросов, как было на Майдане в 2014 году) или какая-то другая? Или все осталось по-прежнему?
— Безусловно, современные технологии, скорость передачи информации и эффективность ее воздействия совершенно изменили нашу реальность, так что «виртуальность» играет в ней чрезвычайно важную роль с перспективой доминирования. Я исследовала историю вопроса в одной из своих статей о создании Интернета, поскольку многие до сих пор не понимают, что советский проигрыш в холодной войне был не только идеологическим, но и технологическим, что взаимосвязано. Но пространство идей подвижно, и идеологии могут изменяться, мутировать или возрождаться заново.
А вот технологический провал на рубеже XX-XXI веков имеет судьбоносные последствия, именно в силу уникальности новой технологической революции, бенефициары которой, по сути, становятся властителями постиндустриального мира в долгосрочной проекции, сужая остальным поле для маневра.
В этой связи, возвращаясь к теме локальных конфликтов. Понятно, что эти конфликты возникали и раньше, но их раскрутка занимала гораздо больше времени с менее предсказуемым результатом. Сегодняшнее ускорение связано как раз с новыми технологиями, обеспечившими массовый доступ к информации и создание социальных алгоритмов на основе Big Data (больших объемов данных. — Ред.). Сейчас, в глобальную цифровую эпоху, такие конфликты проще стимулировать, контролировать и направлять в нужное русло.
Притом, что я отрицательно отношусь к цензуре и позитивно оцениваю современное развитие общественных коммуникаций и свободный доступ к информации, невозможно игнорировать усиление разного рода манипуляций, что уже является серьезной проблемой. Особенно если учесть, что мир стал «большой деревней» в точности по прогнозу Маршалла Маклюэна. И то, что происходит на другом конце света, при определенной конфигурации имеет непосредственное влияние на каждого жителя нашей планеты. Ковидиада — очевидное тому доказательство. В конце концов, мы все оказались невольными участниками пандемического «эксперимента», последствия которого будоражат умы футурологов.
Поэтому вопрос взаимодействия в цепочке "индивид — общество — государство — надгосударственные образования" сейчас является самым актуальным. Старая модерн-система окончательно демонтируется, но в то же время новая постмодерн-система, уже имеющая солидный технологический и финансовый базис, только вырабатывает критерии этого взаимодействия и новые культурные коды, внедрение которых вызывает сопротивление. Причем происходит это в условиях обострившейся глобальной конкуренции за монополию на будущее.
Что неизбежно выливается в радикализацию идейных взглядов, которую мы наблюдаем в США и Европе, находящихся на передовом рубеже этого процесса. Все это, безусловно, отражается на других участниках глобальной политической игры, преследующих собственные интересы. Так что говорить сейчас о какой-то стабильности не приходится, но выиграет тот, кто проявит максимум политической гибкости и инновационной мобильности для адаптации к новым условиям, в то же время сохранив рычаги влияния на ситуацию.
