- Марат, на ваш взгляд, случайно ли выход на улицы европейских городов массы агрессивно настроенных людей совпал с ослаблением карантинных мер?
— Абсолютно случайно. То, что люди переживали в процессе карантинной истории с коронавирусом, конечно, простимулировало определенные фобии и социальные процессы. Это не связано напрямую с заболеванием.
Природа процессов, которые стимулируют протесты в США и во Франции, совершенно разная. Во Франции не переживают из-за мифической истории про рабство, в отличие от США, потому что во Франции основа разногласий связана с политикой, в первую очередь.
Ваш вопрос подразумевает, что эти протесты подрывают политические основы. Вот в США это действительно подрывает основы, а во Франции и Бельгии нет.
- Чем различны протесты во Франции и Бельгии?
— Во Франции — это тематика, связанная с профсоюзами, а в Бельгии несколько иная ситуация, потому что в Бельгии нет продуманной социальной политики, нет опоры на профсоюзы.
Если ты темнокожий выходец из Алжира, за тебя во Франции заступаются профсоюзы. В Бельгии ты живешь в определенном районе, у тебя есть минимальный социальный доход, и, занимаясь бизнесом, не можешь опереться на госинституты.
Там очень маленькая территория и мало возможностей для частного предпринимательства. Поэтому и там, и там в протестах участвуют люди, очень похожие друг на друга, но мотивы у них разные.
- К чему приведут эти протесты? Не укоренится ли у белого населения Европы и США чувство вины за прошлое?
— Конечно, нет. Та часть населения, которая встает на колени, кается, — это очень незначительные проценты, максимум 2% во Франции, в Бельгии еще меньше, там люди очень рациональны.
Поэтому это выхлоп на короткой дистанции. Как только это начнет раздражать основную часть населения, власти это подавят.
А вот в США история более сложная, там все завязано на выборах президента, поэтому там все будет продолжаться до декабря и января будущего года.
- Смогут ли какие-либо силы использовать эти протесты в качестве политтехнологии?
— Сейчас нет. Потому что та элита, которая есть, очень старая, и в Соединенных Штатах, и в Европе, и у нас тоже, кстати. Поэтому они опираются на традиционные средства воздействия: СМИ, вброс денег, но не вброс идей.
А вот лет через пять-семь, когда начнется процесс смены лидеров, тогда эти технологии, которые используются в соцмедиа, будут уже серьезно влиять.
- Усилит ли это позиции левых радикалов, антиглобалистов?
— Антиглобализм — это, на самом деле, искусственная история. Те, кто говорит про антиглобализм, говорят о некой универсализации принципов продажи товаров, идей и технологий, равенстве при перераспределении денег.
Это касается не радикалов, а основополагающих сил, у которых есть депутаты, министры. И вот когда они это возглавят, тогда наступят перемены, о которых вы говорите.
- Как бы вы оценили недавнее решение Дональда Трампа сократить воинский контингент в Германии? Связано ли это с предвыборной борьбой в США?
— Это такая мелкая месть Меркель за то, что она сорвала G7.
Продолжается история с «Северным потоком-2», Меркель говорит, что он очень важен для Германии, для ее промышленности, для Европы. Трамп говорит: нет, давайте покупайте наш газ. Меркель говорит: не поеду я на ваш саммит. Саммит срывается. Соответственно, Трамп пытается делать хорошую мину при плохой игре. Все очень просто. Газ, который важен для США и для Европы.
- Опасается ли Вашингтон усиления Германии?
— Нет, Германия и так правит Европой.
- На ваш взгляд, насколько серьезна конфронтация НАТО и России в свете недавнего заявления Йенса Столтенберга о том, что угрозами для НАТО являются военная активность России и ее сотрудничество с Китаем?
— Для стран, которые находятся на передовых рубежах, это в первую очередь Прибалтика, да.
Имеется в виду, что если вдруг Россия — это, конечно, мифическая история — захочет захватить Прибалтику, то сделает это за три дня. Поэтому, когда в НАТО описывает эти риски, чтобы получить бюджет, то они, в принципе, правы.
Когда НАТО говорит о столкновении Европы и России, это невозможно, потому что это самоуничтожение. Причем это приведет к непоправим последствиям для тех членов НАТО, которые находятся за океаном.
Поэтому боестолкновение невозможно, но истории про фобии, про риски можно рисовать и еще долгие годы получать деньги.
- А желание Польши разместить у себя ядерное вооружение это тоже последствия «исторической фобии»?
— Нет, это про деньги. Вы понимаете, что нанесение ядерных ударов маловероятно, а деньги можно получить. Поэтому вы рассказываете про риски, получаете деньги и тратите их. А риски не случаются.
