Вся история с поездкой в Париж 101 год назад до боли напоминает сегодняшнюю украинскую политическую повестку.
Вслух провозглашая величие собственных идей и накал борьбы за общее дело, каждый имел заднюю мысль, отчаянно интриговал против коллег, а все вместе делегаты не могли объяснить представителям европейских держав и США, чего они, собственно, хотят. В том числе и потому, что никто из 70 с лишним украинцев не говорил как минимум по-французски.
Впрочем, они и доехали-то до Франции с большим опозданием, посланников УНР никто не приглашал решать судьбы планеты, а потому проблема с пропуском через границу решалась чрезвычайно долго.
Так что поначалу на конференции находились только глава делегации, министр почт и телеграфа УНР Григорий Сидоренко с секретарем Антонием Петрушевичем. Заместителем главы стал Васыль Панейко, государственный секретарь иностранных дел ЗУНР, и смешанный состав высокого собрания должен был отражать единство двух Украин.
Но как-то само собой получилось так, что два мира и два образа жизни, формально соединившись в одном государстве, оказались жуткими антагонистами, что в целом определило итог и без того безнадежного дела.
Рассмотрение судьбы Восточной Галичины началось еще 21 января, и в рамках переустройства Европы всех интересовали прежде всего земли бывшей Австро-Венгрии, такие как Буковина и Закарпатье, а также западные окраины Российской империи: и Бессарабия, и еще Волынь.
Соответственно и галичане, которых уже безо всякого уважения к молодой государственности приписали к Польше, переживали только о своём. Как раз во время конференции Украинская галицкая армия билась с поляками, которые пользовались полной поддержкой Франции и активно наступали.
Кроме того, поставьте себя на место новорожденной украинской дипломатии: нет согласованного внешнеполитического курса, нет ни одного заранее подготовленного общего документа, переведенного на английский и французский, нет никаких инструкций из Киева, с которым и связи-то нет.
А поскольку интернет в те времена тоже отсутствовал, сами по себе члены делегации мало что смыслили в обстановке не то что в Европе — в собственном государстве, для которого они собирались добыть «мировое признание».
Уже в феврале 1919 года большевики вышибли УНР из Киева, а к марту из крупных городов под ее контролем находились только Житомир и Винница.
Галичанин Михаил Рудницкий, к этому времени ставший секретарем делегации УНР, отмечал, что «они приехали в Париж как новички, не зная сферы деятельности, лишенные всяких связей, веруя в саму «чистоту» справедливого дела» и каждый «имел цифры, даты, данные, «факты» — «в голове» и не удивительно, что чужаки не раз слышали или вычитывали на бумаге что-то совсем другое от разных (в оригинале — «ріжних») українських делегатів».
Нетрудно догадаться, что никакой карты «исконных украинских земель» участникам Парижской конференции на согласование никто не привозил.
Хотя самое честное в мире радио «Свобода» в наши дни утверждает, будто «над картой «Соборная Украина» работала группа историков, и на основе архивных материалов они воссоздали границы государства на момент первого провозглашения независимости в 1918 году».
«Мапа Украінськоі Народньоі Республіки» 1918 года на самом деле существует, она издана в Харькове, и выглядит иначе. Но даже в этих, весьма оптимистично изображенных границах, восточный рубеж заканчивается примерно на той же линии, где теперь начинаются «неподконтрольные территории».
То, что представляют нам как некий предмет переговоров на международном уровне, — не более чем схематическое изображение ареала расселения украинского этноса. Тоже довольно оптимистичное.
А если уж говорить про какие-то игры с картами, то их у представителей «единой страны» в Париже было не менее трех. Как и мнений относительно того, что нужно делать Украине: дружить с поляками, дружить с белыми, дружить с красными.
Чем хуже становились дела в Галичине, тем более путанной становилась деятельность украинцев.
А кроме того, по первоначальному соглашению о «Злуке» УНР и ее западная область, ЗОУНР, могли вести собственную внешнюю политику, если «сього вимагають спеціяльні інтереси сеї чи іншої частини і там, де се дійсно потрібне (напр. в державах, утворених на території бувшої австро-угорської монархії)» (этого требуют специальные интересы той или иной части и там, где это действительно необходимо (например в государствах, созданных на территории бывшей австро-венгерской монархии).
В целом с границами Польши Высший совет Парижской мирной конференции определился еще в середине февраля, и далее военные представители в миссии Антанты были вынуждены вмешаться в боевые действия — в пользу поляков естественно.
Тогда в этом углу международной арены появился еще один центр генерации хаоса — командующий УГА, бывший офицер Русской императорской армии Михаил Омелянович-Павленко.
Он категорически отказывался подчиняться каким-либо распоряжениям о прекращении огня и отводе войск за предложенные демаркационные линии, требуя распоряжений правительства ЗОУНР. Петлюра, прибывший в миссию, наоборот, склонял галичан принять предложение отказаться от всего (в первую очередь от нефтяного района), поскольку это «поможет Украине получить признание в Европе» и помощь военными товарами для борьбы с большевиками.
Но что галичанам большевики, если их главным врагом была Польша?
Галицкая часть делегации в Париже ввиду нависших угроз тут же забыла про недавно обретенное украинское единство. По инициативе Панейко был создан отдельный офис для рассылки своих документов. Для этого они пользовались украденной у секретаря делегации печатью, и пока представитель УНР узнал о происходящем, успели отравить 87 нот представителям других государств.
Правительство же ЗУНР обратилось с просьбой к Франции, Англии, США и Италии направить независимую отдельную миссию в Галичину в противовес полякам. А в Высший Совет полетел проект Устава, в котором предлагалось создать независимое галицкое государство под протекторатом Лиги Наций.
В апреле 1919 г. в Париж противостоять «польской агрессии» прибыли галицкие заместитель госсекретаря иностранных дел Михаил Лозинський и госсекретарь военных дел Дмитрий Витовский. Васыль Панейко и его советник Степан Томашевский, увидев на их бумагах титул «Западная Область УНР», были очень недовольны.
«Мы тут всех сил прилагаем, чтобы переубедить Мировую Конференцию, что мы есть отдельная Западно-Украинская (республика — ред.), а вы тут приходите с этим идиотизмом», — возмущался Томашевский.
Концентрированное отношение ко всей указанной бурной деятельности лучше всего демонстрирует реплика премьер-министра Франции Жоржа Клемансо, который в итоге принял украинскую делегацию. Первый министр иностранных дел УНР Александр Шульгин требовал признания надднепрянского правительства и просил помощи в борьбе с большевиками, на что усач Клемансо ответил, что сам Петлюра «почти большевик».
Генеральную линию, обозначенную старшими товарищами, криками, беготней и перформансами, в итоге покачнуть не удалось.
Антанта подтвердила за Чехословакией право на Закарпатье, за Румынией — на Северную Буковину, а 26 мая признала генерала Александра Колчака правителем России (с остальной, негалицкой, Украиной включительно). На очередную ноту надоевших всем украинских делегатов никакой реакции не последовало.
25 июня Польше было дано добро забирать Галичину до реки Збруч, предоставив населению политическую, религиозную и личную свободу. Это на самом деле вопреки трактовкам современных передергивателей содержалось в «14 пунктах» президента США Вудро Вильсона, но осталось только добрым пожеланием.
Великий борец за Украину Петлюра подтвердил права поляков владеть галицкими братьями уже в следующем году — в обмен на призрачные перспективы своего фантомного государства и более весомые — свои личные. Каковые и были реализованы в виде переезда в Варшаву, когда в ходе летнего наступления Красной армии 1920 года прекратила существование и сама УНР.
Большой любитель злой иронии, сама история, распорядилась так, что объединение украинцев в максимально широких границах состоялось не благодаря, а вопреки усилиям тех, из кого сейчас натужно лепят героев борьбы за соборность. Руками тех украинцев, которые выбрали иной путь и в отличие от бестолковых делегатов в Париже точно знали, чего хотели.
