А ведь всего за десять лет до этого провинциальный город стал свидетелем небывалых торжеств с участием самого государя и парадом на поле воинской славы русского оружия в честь двухсотлетия знаменитой битвы. С тех пор в Ворскле много воды утекло, многие участники парада пали на фронтах Великой войны, а затем в кошмарах революции и частой сменой властей разного окраса.
Врач-кадет Александр Несвицкий констатировал: «Со времени царского правительства, т.е. за 2 1/2 года. Полтава переходит от одних властей к другим в 12-й раз. Нечего сказать, хорошее положение всего населения!…»
Зверствовали все, но в отличие от других городов и местечек, где можно было бесчинствовать «по-тихому», без широкой огласки, в Полтаве жил человек, который не молчал никогда. Это был знаменитый писатель и правозащитник Владимир Галактионович Короленко. Все пришельцы боялись его трогать, кроме немцев и местных украинствующих. И это привело к международному скандалу.
Газета «Возрождение» от 30 апреля 1918 года писала: «Немцы могли, конечно, в поисках оружия, по неведению, прийти с обыском к В. Г. Короленко, имя которого, может быть, ничего не говорит их уху… Что же касается украинского офицера, участника обыска, то он не мог не знать, кто такой Короленко… Поступку этому нет оправдания. Едва ли может Украина, претендующая выступить на историческую арену как нация, приобрести себе симпатии сознательного населения, если деятели ее… будут позволять себе оскорблять насилием достойнейших, окруженных славой, всеми чтимых представителей интеллигенции».
Короленко не молчал и при красном терроре. Если ему не давали писать в местную прессу, то он писал главе украинского Совнаркома Христиану Раковскому. 34 письма! Как ни странно, этот румынский подданный болгарского происхождения отвечал (17 писем) уважаемому полтавскому старцу, в отличие от наркома Луначарского, с которым Владимир Галактионович пытался переписываться позднее.
В интервью корреспонденту РОСТА Н. Лебедеву 26 июня 1919 г., за месяц до прихода белых, Короленко говорил не стесняясь: «Знаю, что вся жизнь проникнута теперь каким-то озверением. К представителям всех сменяющих друг друга на глазах режимов я обращаюсь с призывом к человечности и с выражением уверенности, что знаменем партии, которой суждена победа в настоящей свалке, будет обращение к человеческим приемам борьбы…
После гетманского режима с хорошими лозунгами и словами некоторых представителей наверху и оргиями реакции на местах, после петлюровцев, производивших также много жестокостей, когда к нам пришли большевики, мне казалось, что именно им, несмотря на огромные основные ошибки программы, суждено стать правительством, которое возьмет на себя ответственность за дальнейшее будущее России… К сожалению, время постепенно разрушало то впечатление спокойной силы, которое получалось в первые моменты занятия Полтавы…»
В день, когда большевики спешно покидали Полтаву, Владимир Галактионович отмечал своё 67-летие.
«Полтава пережила еще один переворот. К вечеру 15/28 июля большевики спешно эвакуировались. Это было более похоже на паническое бегство, чем на отступление… Отошли с Киевского вокзала последние эшелоны… Потом — небольшая канонада по городу, трескотня ружейных и пулеметных выстрелов. Над домами в темноте разорвалось несколько снарядов. Трудно сказать, были ли при этом жертвы и сколько их было. Кажется, во всяком случае, немного… И вот, в истории нашего города, пережившего так много переворотов, — открывается новая страница.
Начало ее — нерадостно. Когда я, на второе утро после занятия города, писал эти строки, — кругом шел сплошной погром и грабеж. Врывались в квартиры, населенные евреями, обирали семьи даже последних бедняков, уходили одни, приходили другие, забирали, что оставалось от прежних посетителей, и уходили… А на смену шли опять новые. В совещании, которое происходило в Думе на второй день, было заявлено, что в некоторых семьях грабеж повторялся по семи и более раз. Сегодня (на третий день) вести опять нерадостные: сплошной грабеж еще продолжается на некоторых улицах. Впрочем, появился приказ, воспрещающий грабежи и грозящий расстрелами грабителей на месте. Два случая таких расстрелов уже имели место на третий день…
…жители ждали скорейшего занятия города, надеясь на защиту войск. Надежда не оправдалась: военные отряды дают тон, а худшие элементы города идут навстречу погромному течению. Вещи, выкидываемые из еврейских жилищ, подхватываются «штатскими», даже подростками, которые водят казаков от двора к двору, указывая евреев… Это много обещает для нравственности этой молодежи на ближайшее будущее. «Грабят только евреев… И при этом никого не убивают»… Это правда, — но какое это жалкое оправдание, напоминающее худшие времена того прошлого, к которому нет и не должно быть возврата…» — писал он.
«Из Полтавы всё в панике бежало. Все мосты остались целыми, что дало возможность в бою участвовать все время нашим бронепоездам, сыгравшим громадную роль при наступлении и лихо работавшим. В Полтаве вновь в руки белых попала громадная военная добыча. Всюду на улицах города брошенные повозки со снарядами и патронами, очень много брошенных автомобилей и походных кухонь и всякого добра. Захвачено: 20 орудий, пулеметы, 4 эшелона со снарядами, санитарный эшелон с ранеными красноармейцами, несколько броневых площадок и много разных складов с разным имуществом и среди них склады с летними рубахами и палатками», — вспоминал штабс-капитан Владимир Кравченко в книге «Дроздовцы от Ясс до Галлиполи».
«В ночь с 28 на 29 июля Полтаву заняли добровольцы. Вошла кавалерия. Всю ночь шла стрельба из орудий и пулеметов. Ночью было много грабежей. Добровольцы вошли в составе 5 сотен казаков: терских, уральских и кубанских, 1 батальон пехоты и артиллерия.
Большевики отстреливались с монастыря и Институтской горы. Начальником гарнизона назначен генерал Штокельберг. Казаки грабят евреев. На Каменной улице убита Стишинская, жившая в доме ветеринарного врача Юркова, убита случайною пулей, когда стояла у окна (жена члена Государственного Совета)… При взятии Полтавы генералом Бредовым взято было 20 орудий, бронепоезд, много пулеметов, 35 паровозов, 1500 вагонов», — записал в свой дневник Несвицкий.
Окончание грабежа и погрома чудесным образом совпало с приездом в Полтаву генерала Владимира Зеноновича Май-Маевского. От этого события сохранился любительский фильм, в котором можно увидеть и генералов, и жителей города, и даже ставшего прототипом киношного капитана Кольцова адъютанта Павла Макарова.
Отпраздновав победы минувшую и нынешнюю, жители Полтавы оплакивали жертв красного террора. «Ходил я с писателем В. Г. Короленко смотреть на вырытые в саду Билевича на Келинской площади трупы 17 расстрелянных здесь по приговору ЧК. Все трупы без верхней одежды, в одном белье, у всех руки связаны назад веревкой или проволокой, рот заткнут тряпкой. Расстреляны в затылок. Картина ужасная. На осмотре присутствовали прокурор окружного суда Борисов, товарищ прокурора Кравченко, судебный следователь Войцеховский, судебный врач Мариниченков. Уходя из этого сада, мы с Короленко долго не могли прийти в себя от всего виденного. «Какой ужас, какой ужас!» — говорил он всю дорогу. Очень много расстрелянных зарыто за кладбищем в общих могилах. Живущие вблизи кладбища рассказывают с ужасом о производившихся там по приговорам ЧК расстрелах».
Ответный белый террор не заставил себя долго ждать. Начали наказывать всех, кто сотрудничал с большевиками. Директор педагогической школы на Шведской Могиле Григорий Ващенко вспоминал, что среди заключенных были и учителя его школы, и просто люди, работавшие на своих местах при «неправильной» власти.
«Молчаливым казался и Козловский, тоже сидел в камере. Это был юноша лет 22-23. Он выступал часто в любительских спектаклях на Полтавщине и был известен как хороший певец. Затем он поступил в Московскую оперу и славился как лучший тенор СССР», — писал Ващенко.
Бывший подчинённый директора Ващенко товарищ Немировский в старые времена был учителем русской словесности, при немцах и петлюровцах украинизировался, а при большевиках стал «большой шишкой». Поступил донос о том, что «якобы он был председателем революционного трибунала и подписал более 100 (!) смертных приговоров!»
В. Г. Короленко вспоминал: «…а тем же вечером явились в контрразведку местные обыватели с просьбой охранить арестованного от возможных случайностей. Наутро было с точностью установлено:
1) Что военно-революционный трибунал в Полтаве не вынес ни одного смертного приговора.
2) Что Немировский не был его председателем.
3) Что он сам судился в этом трибунале за то, что во время первой эвакуации, состоя членом тюремной инспекции, освободил всех политических заключенных, которые благодаря ему избегли "случайностей" замешательства при эвакуации и теперь живы и свободны…»
Белогвардейцы пробыли в Полтаве недолго и, в отличие от Харькова или Киева, не остались в памяти местного населения как освободители и просто как дельная власть. Более того, одни и те же люди делали своё черное дело.
«Особенно характерны доносы разных хищников, которые, когда у них требуют отчета в израсходованных по должности деньгах, отвечали при большевиках:
— А!.. Вы контрреволюционеры. Хорошо же!..
И бежали в чрезвычайку… Теперь (я знаю такие случаи) они же заявляют с апломбом:
— А! Вы большевики! Хорошо же!..
И бегут в контрразведку…» — описывал атмосферу в Полтаве Короленко.
Когда вновь придут красные, на сей раз «всерьёз и надолго», кровавая вакханалия продолжится.
