Однако хитрый изменник его переиграл, убедил царя в собственной невиновности и расправился с доносчиками. Впрочем, при ближайшем рассмотрении вся эта история начинает походить на настоящий детектив.
Имя генерального судьи Василия Леонтьевича Кочубея знакомо каждому школьнику, внимательно изучавшему курс отечественной литературы. Он является одним из героев поэмы Пушкина «Полтава». Великий поэт дал однозначную трактовку противостоянию судьи и гетмана: Кочубей — патриот, пытавшийся предупредить царя об измене, Мазепа — сластолюбец и предатель, коварством своим погубивший противника. В то же время литература — это одно, а история с ее сухими фактами — другое. И чтобы понять, какая кошка пробежала между двумя этими людьми, нужно попытаться восстановить картину целиком.
Род Кочубеев впервые упоминается в XVII веке, а основателем его и прямым предком генерального судьи был вовсе даже не малоросс, а пришлый ногаец Кучук-бей. При этом, корень «бей» указывает на знатное происхождение этого человека, хотя, вполне возможно, уйдя «в казаки» он сам добавил его к своему имени для пущего шика. На Сечи ногаец крестился в православную веру, став Андреем Кочубеем.
Василий Леонтьевич Кочубей, приходившийся тому самому Андрею внуком, родился около 1640 года. В молодые годы он еще не был «богат и славен», как говорил о нем Пушкин — напротив, не принадлежавший к шляхте, выходец «из хохлов», Кочубей не мог рассчитывать на какое-то серьезное образование, однако всегда отличался прилежанием и усердием, благодаря чему в итоге стал регентом войсковой канцелярии.
Первые же серьезные деньги он получил благодаря приданому своей супруги — Любови Федоровны, в девичестве Жученко, дочери полтавского полковника. Вряд ли тогда Кочубей знал, какую печальную роль этот брак сыграет в его дальнейшей судьбе. Супруга писаря отличалась крутым нравом и большими амбициями, которые сыграют не последнюю роль в роковых событиях 1708 года.
Доподлинно неизвестно, когда Василий Леонтьевич близко сошелся с другим фигурантом того «дела» — Иваном Мазепой, однако очевидно, что они как минимум приятельствовали уже к 1687 году, когда Кочубей и получил должность генерального писаря Войска Запорожского, проще говоря — начальника гетманской канцелярии.
А в это время на Украине назревали большие перемены, и главным режиссером грядущего спектакля был неугомонный Иван Мазепа.
Сложно сказать, что случилось раньше — назначение Кочубея, за которым последовало сближение с ним Мазепы, стремившегося заручиться лояльностью начальника канцелярии, или, наоборот, друг Мазепа помог другу Кочубею получить повышение, тем самым закрепив стратегически важный пост за верным себе человеком. Как бы то ни было, в произошедшем летом того же 1687 года заговоре против гетмана Самойловича Василий Кочубей однозначно принимал участие.
После успеха «переворота» Мазепа, ставший гетманом, не забыл о своем соратнике, благодаря чему Кочубей быстро пошел вверх по службе, став в 1694 году генеральным судьей Войска Запорожского, а в 1700 году — стольником. Так же выросло и его материальное благосостояние — опять же, за счет подарков Мазепы.
Зачастую считается, что причиной разлада между четой Кочубеев и Мазепой стали чувства последнего к их младшей дочери Мотре (Матрене), что имело место незадолго до перехода гетмана на сторону Карла XII. Однако в действительности союз двух приятелей-заговорщиков дал трещину еще во времена, когда Матрена ходила под стол пешком.
Впрочем, со стороны казалось, что Мазепа крайне расположен — еще в 1688 году, вскоре после заговора, вознесшего их обоих, он стал крестным отцом той самой Мотри Кочубей, новорожденной третьей дочери генерального писаря. Первые трещины на их дружбе пошли спустя пару лет и были связаны с восстанием Петра Иваненко, также известного как Петрик. Мало того что Петрик числился в канцелярии, заправлял которой Кочубей, так мятежник был еще и женат на его, Василия Леонтьевича, племяннице.
Но как же это вяжется с тем фактом, что спустя годы после этого Мазепа не выказывал враждебности, — более того, он активно способствовал укреплению положения Кочубея?
Вполне возможно, что гетман проявлял показное дружелюбие, попутно пытаясь укрепить лояльность Кочубея, однако вряд ли он впредь считал его товарищем. Косвенные подтверждения данной версии будут приведены ниже.
Наконец, настал тот самый судьбоносный 1704 год, с которым принято связывать окончательный разлад четы Кочубеев с Иваном Мазепой. Гетман полюбил ту самую Матрену, свою крестницу, которой в ту пору исполнилось уже 16 лет. Самому Мазепе было уже за 60, он два года как овдовел, и все бы ничего, однако это была его крестная дочь, что делало подобный союз недопустимым с точки зрения церкви. Активно выступала против отношений своей дочери с Мазепой Любовь Федоровна Кочубей. Девушка, однако, сбежала к любимому, невзирая на протесты родителей. И вот здесь началось самое интересное.
Мазепа крестницу не тронул, вместо этого вернув родителям, и страсть юной девы к нему, так воспеваемая литераторами, со временем поутихла, а вскоре ее вообще выдали замуж. Казалось бы, всё…
Принято считать, что скандал вокруг Матрены стал последней каплей в крепкой некогда дружбе между Кочубеем и Мазепой. Но при этом считается, что уже в 1706 году гетман посвятил генерального судью в планы по отделению Гетманщины от России. Но зачем посвящать в планы сепаратистского заговора своего недруга, зная, что тот может на тебя донести? Неужели старый гетман выжил из ума?
Отнюдь. Ни в какие планы Кочубей посвящен не был — это совершенно ясно из логики событий, которые последовали вскоре.
17 сентября 1707 года в Монастырский приказ прибыл монах Никанор, который привез донос на Мазепу, составленный и написанный Кочубеем. В доносе, помимо прочего, говорилось, что гетман — «бездельник, де он, блядин сын и беззаконник», который «хочет изменить и отложиться к ляхам». И — никакой конкретики. «Отложиться к ляхам» — старый политический прием, актуальный для всей истории Малороссии.
Вероятнее всего, Кочубей не знал ничего о планах Мазепы и просто собрал в кучу все возможные обвинения, поскольку ставит ему в вину сразу и измену, и безделье с беззаконием. Возможно, генеральный судья действительно ожидал от бывшего друга какого-то фортеля и, таким образом, блефовал, рассчитывая на то, что Мазепа все равно к кому-нибудь перебежит в итоге, и тогда он, Кочубей, окажется прав.
Любопытно также, что инициатором доноса выступила его жена Любовь, — фактически именно амбициозная супруга и втравила Василия Леонтьевича в опасную политическую игру.
Из полного незнания конкретики относительно замыслов Мазепы естественным образом напрашивается вывод — тот его ни в какие планы не посвящал. И действительно, с чего бы? Более того, до самой осени 1707 года гетман не рассказывал о своих сепаратистских идеях даже наиболее приближенным людям, в том числе своему племяннику Войнаровскому. Кочубею же Мазепа не верил еще со времен восстания Петрика.
Любовь Кочубей впоследствии описывала сцену, имевшую место в гетманской столице Батурине 1 января 1707 года, то есть более чем за полгода до рокового доноса.
Мазепа пришел к Кочубеям на празднование именин Василия Леонтьевича и в ходе застольной беседы, когда все захмелели, поинтересовался у Любови Федоровны, почему она всё-таки не отдала за него дочь. Та, разойдясь, ответила: «Полно-де тебе коварничать! Ты не только нашу дочь изнасиловал, но и с нас головы рвешь, будто мы с мужем с Крымом переписывались». Насчет насилия никаких доказательств нет, однако куда интереснее тут фраза про Крым. Хитрый Мазепа тут же за нее ухватился: «Откуда вы знаете, что я об этом знаю?» Супруге Кочубея пришлось на ходу выдумывать какую-то историю, однако было поздно — она «сдала» мужа с потрохами.
Значит, генеральный судья и его жена вели переписку с крымским ханом, очевидно, копая под самого Мазепу. Вполне возможно, что Любовь Федоровна рассчитывала путем заговоров и союзов сжить со свету гетмана, своего заклятого врага, что позволил бы возвыситься самому Кочубею. Очень вероятно, что это была многоходовая комбинация, которая позволила бы тому в итоге овладеть гетманской булавой.
Так или иначе, но Мазепа раскрыл этот заговор. И тогда Кочубеи и решились на новый трюк, на этот раз — с доносом. Удивительно, но постфактум они оказались правы, хотя ушел Мазепа не к полякам, а к шведам. Тем не менее, это было случайным совпадением. Что же касается якобы опороченной Матрены, то она к тому времени была замужем за высокопоставленным чиновником.
Сам Мазепа в письме к Меншикову от марта 1708 года описывал мотивы Кочубея, побудившие того на доносительство, так: «…Кочубей исконный мой есть враг, который от начала моего хлопотливого гетманства всегда был мне противный и разные подо мною рвы копал, советуюсь непрестанно с враждебниками моими, которые иные уже давно, а иные в недавнем времени поумирали и исчезли. Писал он на меня пасквильные подметные письма, а будучи писарем генеральным, имеючи у себя печать войсковую и подписываясь за меня часто, так как я из-за хироргической болезни не всегда могу подписывать письма и универсалы, издал ложные некоторые, именем моим рукой его подписанные и под печатью войсковою… Потом и во второй раз он же Кочубей по приказу моему взят же был за караул в тот самый час, когда близкий его родственник проклятый Петрик передался до орды Крымской и великий мятеж в народе малороссийском учинил».
Довольно любопытные обвинения. Скорее всего, насчет подлога подписей Мазепа лукавил — это тяжкое преступление, и непонятно, зачем ему, уже изобличившему явного вредителя, оставлять его на должности, вместо того чтобы передать под суд? Скорее всего, это такое же нарочитое сгущение красок, как и обвинения в безделии и беззаконии, выдвинутые Кочубеем в доносе. А вот Петрик в письме к Меншикову фигурирует не просто так, и мы об этом уже говорили выше. Именно Петрик стал тем «водоразделом» в отношениях двух бывших заговорщиков, после которого Мазепа никогда более не доверял Кочубею и наоборот. А «кризис» с Матреной стал лишь своеобразным спусковым крючком, когда стороны сбросили маски учтивости и перешли к открытой вражде, что только подтверждается январской беседой 1707 года.
То, что было после, общеизвестно.
Петр Василию Леонтьевичу не поверил. В 1708 году, после второго неудачного доноса, об интригах Кочубея сообщили, наконец, Мазепе, и тот получил законный повод расправиться со своим давним недругом. Под пытками и в обществе царских посланцев бывший генеральный судья сказал, что оговорил гетмана. После чего был отправлен в лагерь Мазепы, где с ним, по понятным причинам, не церемонились вовсе. 26 июля 1708 года Василия Кочубея и его доверенного человека полковника Ивана Искру казнили.
А осенью случилось то, что косвенно предсказал, пусть и сам того не зная, бывший товарищ Мазепы — гетман изменил царю. Семье Кочубея вернули все конфискованное имущество, а сам он был обласкан в истории как верный присяге сподвижник царя, пытавшийся предупредить того об измене петровского любимца.
Истина же, как это нередко случается, была где-то посередине. Мазепа действительно планировал отколоться, Кочубей действительно допускал такой вариант, сам при этом о сепаратизме не думая и мечтая лишь о булаве. А все остальное оказалось лишь старой как мир историей о двух товарищах, которые, будучи обласканными судьбой, захотели вознестись еще выше. И в стремлении этом обернули оружие друг против друга.
