После того как Добровольческая армия была остановлена под Тулой, началось движение белых частей вспять. Многие местные жители понимали, что второе занятие города и губернии большевиками грозит для них большими неприятностями, а то и гибелью. Ведь все хорошо помнили, как вели себя красные в прошлый свой приход. Особенно запомнились палач Степан Саенко и начальник местного ЧК Сильвестр Покко.
Вот что писала гимназистка Ирина Кнорринг, жившая возле концлагеря, в своём дневнике о последних днях перед приходом белогвардейцев: «24 июня 1919. Вторник. Сижу на балконе и слушаю выстрелы. Добровольцы в Мерефе. (Слышны мелкие выстрелы). Большевикам (залп) все пути отрезаны. За последнее время Саенко (залп) особенно (залп) жесток. Он расстрелял 197 (залп) человек. Их расстреливали (залп) у стены нашего дома (залпы сильнее), так что на стене (залпы) осталась запекшаяся кровь и на ней волосы. На днях этот Саенко у себя в (залп и выстрелы) кабинете (выстрелы) на глазах жен (пулемет) зарезал двух офицеров и окровавленные руки вытер о портьеры. Ему некуда бежать. Он говорит: меня все равно повесят, так я хоть сейчас буду наслаждаться убийствами (мелкие залпы). И наслаждается. Я не видела человека более злого.
Харьков взят сегодня вечером. И.М. Лебедев затащил нас в город. Все улицы были запружены народом. Всюду слышались объятия, поздравления и поцелуи. Мы пошли на Павловскую площадь. Там мы видели настоящих добровольцев с настоящими погонами, с настоящими орденами. Около каждого солдата или офицера собралась кучка. К нам подошел один офицер, и мы обступили его, жали ему руку, благодарили, задавали вопросы, и он на все отвечал очень охотно. Все добровольцы были усталые, загорелые и все с большими букетами жасмина. На Metropol взвился настоящий русский флаг, бело-сине-красный. Когда я увидела его, у меня сердце так и перевернулось».
Кадетская газета «Свободная Речь» так характеризовала отношение харьковцев к Добрармии: «К Харькову из всех освобожденных за минувшее лето городов скорее всего может быть приложено название «добровольческого» по преимуществу. Здесь отряды освободителей встретили с самого начала восторженный прием, молодежь тысячами хлынула в ряды войск, самое занятие города прошло очень гладко, совместная работа власти и общества сложилась сносно. Этому, вероятно, немало способствовала наличность в Харькове, в отличие от других южных городов, довольно обширных кадров русской культурной интеллигенции, способной воспринять добровольческую идею в полной ее чистоте, без ограничительных оговорок областного или национального происхождения».
Уже в 20-х числах ноября в городе начались панические настроения. Вот что писала Ирина Кнорринг: «8 (по нов. ст. 21) ноября 1919. Пятница. Мамочка собирается бежать. Хотят продать пианино. Ужасное, ужасное положение! Я никуда не поеду! Не все ли равно, где умирать, в Харькове или в каком-нибудь Ростове или на Кавказе. Если красные возьмут Харьков, то, конечно, и Ростов, а там опять воцарится большевизм. Положение на фронтах ужасное. В теперешние морозы солдаты ходят босиком, полуодетые. Между тем, как здесь, в Харькове, в кабаре, в театрах толпа буржуев в дорогих мехах, в бриллиантах!!! Но что, если Харьков возьмут?!?! 25 ноября (по нов. ст. 8 декабря) Понедельник. 17-го ноября бежали. Вот уже несколько дней, как мы в Ростове».
22 ноября институт благородных девиц, отслужив напутственный молебен и захватив только часть имущества, покинул Харьков. В составе 157 воспитанниц, 38 человек персонала и 46 членов семей служащих он был эвакуирован в Одессу. Однако там он долго не задержался. Свое последнее пристанище Харьковский институт благородных девиц нашел в Сербии, где и оставался центром эмигрантского образования до своего окончательного закрытия в 1932 году.
3 декабря Корпус генерала Мамонтова попытался нанести контрудар на стыке 8-й и 13-й советских армий, а также во фланг Первой Конной армии Буденного. Но операция эта завершилась неудачей для белых. Наступление советских войск на Харьков было продолжено. В Харькове вышел последний номер газеты «Новая Россия». Формально она была закрыта большевиками после их прихода в город. Ее редактор профессор В. Даватц выбрался из Харькова вместе с городской управой 8 декабря (по новому стилю).
5 декабря в связи с полным провалом Московской кампании генерал А. Деникин сместил с поста командующего Добровольческой армии генерала В. Май-Маевского, назначив на его место барона П. Врангеля. На освободившееся после ухода Врангеля место командующего Кавказской армией назначен генерал В. Покровский.
6 декабря сформированный харьковцами 3-й Корниловский полк полностью погиб во время боев с частями РККА в лесах северо-восточнее Змиёва (осталось 86 человек личного состава). Памятник ему был установлен в 2011 году в поселке Кочеток Чугуевского района.
8 декабря РККА, продолжая наступление на Харьков, силами 13-й армии заняла Волчанск. Ввиду угрозы скорого падения Харькова главноначальствующий Харьковской области Май-Маевский со штабом покинул город. Приказом по ВСЮР от 10 декабря 1919 года № 2688 вместо В.З. Май-Маевского главноначальсвующим Харьковской области был также назначен П.Н. Врангель. Выехавший из Ростова-на-Дону 8 декабря, он не успел прибыть в Харьков и вступить в должность, расположившись со своим штабом 10 декабря в Змиёве.
Мариупольский историк Ю. Рябуха констатировал: «Несмотря на то что среди населения Украины сразу же выдвинулось героическое и жертвенное меньшинство, готовое до смерти отстаивать не классово-корыстные материальные интересы, а сверхличные, патриотические, государственные и культурные ценности, основная масса после нетерпеливого ожидания белогвардейцев с таким же нетерпением ожидала уже советскую власть».
День спустя конница Буденного заняла Валуйки, а 14-я советская армия — Валки, а 11 декабря красная кавалерия под руководством В. Примакова взяла с утра Мерефу и отрезала деникинцев с юга от Харькова. К концу дня подразделения 8-й Червоноказачьей и Латышской дивизии вступили в Харьков, окончательно овладев им на следующий день.
Мой дед, Иван Иванович Ушаков, 17 лет, вместе со своим братом Павлом, был призван в дни суматохи в Добровольческую армию. Жили они в ближнем пригороде Харькова — Липовой Роще. Они получили в городе шинели, и, как рассказывал дедушка, им было дано время попрощаться с родными перед уходом на передовую. Пока они ездили из Харькова к себе, город захватили. От шинелей пришлось отпарывать погоны и шевроны. Другой мой дед, Яков Фёдорович Губин, доучивался вместе с будущим архитектором Душкиным последние дни в 1-м харьковском реальном училище.
Вот как вспоминал этот день писатель Яков Тайц: «Однажды мы пять суток не выходили из дому. Неподалёку, на станции и на путях, шли бои. Красные наступали. Мы всё время слышали где-то совсем рядом то беглый винтовочный огонь, то пулемётное «так-так-так», то пушечное «бабах»…
Наконец на шестой день стало тихо. И в этой замечательной тишине вдруг послышался стук копыт. Всё громче, всё ближе… Я набрался храбрости и выглянул в окно. Я увидел у нас во дворе всадника».
Сразу же были закрыты все некоммунистические газеты, окончательно замолк и некогда самый популярный газетный бренд «Южный край». Приближалось «уплотнение».
Большевики сделали город столицей советской Украины вплоть до 1934 года. В этот же день советские партизаны совместно с махновцами взяли Полтаву. Тогда же в Москве был создан Всеукраинский ревком, председателем которого был назначен бывший депутат Государственной Думы Г. Петровский, а в его состав, помимо большевиков, были включены «боротьбисты». В своем первом манифесте к украинскому народу ревком пообещал сразу по освобождению Украины созвать 4-й Всеукраинский съезд Советов.
В те же дни была разгромлена усадьба Лансере-Серебряковых Нескучное в окрестностях Харькова. С начала 1920 года художница Зинаида Серебрякова рисовала таблицы исторических находок для археологического музея при Харьковском университете, где с трудом сумела устроиться на постоянную работу, которая была чрезвычайно скучной, но она позволяла художнице содержать детей и престарелую мать. В декабре 1920-го, спасаясь от голода и нужды, Зинаида Серебрякова уехала из Харькова в Петроград, а затем в Париж. Воспоминание о тех страшных днях — картина «Карточный домик» — ее самое трагическое произведение, показывающее четверых осиротевших после смерти мужа детей в марте 1919 года.
В 1923 году уехали в Петроград Н. Дудинская-Тальори с дочерью Наталией. Хореографическая студия во дворе дома №7 на Конторской закрылась навсегда. Ее воспитанницы Клавочка Шульженко и Ирочка Бугримова больше не занимались балетом. Муж и отец, полковник М. Дудинский, воевал в Добровольческой армии, затем эмигрировал. Народная артистка СССР, четырежды лауреат Сталинской премии Н.М. Дудинская до конца дней не упоминала ни отца, ни бабушку по матери — начальницу харьковского института благородных девиц Александру Гриппенберг.
Так Харьков терял свой культурный «золотой фонд». Дома заселялись новыми жильцами, и постепенно истаивал дух старого Харькова. Харьковцы превращались в харьковчан. А на место балерин-дворянок и антрепренеров-купцов приходили австрийские военнопленные и «кухаркины дети», выброшенные на поверхность революцией и украинизацией.
Те из «бывших», которые не погибли в мясорубке гражданской войны и не эмигрировали, переделывали документы и переквалифицировались в учителя. Я помню этих старушек, свободно говоривших по-французски и по-немецки, и их квартиры с кроватями под балдахинами, этажерками и чудом уцелевшими фолиантами в кожаных переплетах. Все эти осколки старого мира канули в Лету где-то к середине 70-х годов прошлого века…
Автор благодарит за помощь в подготовке статьи В. Корнилова.
