В 1928 году публикацией в журнале «Тридцать дней», входящем, как бы теперь сказали, в медиа-холдинг «Земля и фабрика», начало свое хождение по читателям выдающееся литературное произведение «Двенадцать стульев». Выдуманные уроженцами Одессы писателями и журналистами Ильей Ильфом и Евгением Петровым похождения обаятельного пройдохи Остапа Бендера и потерявшегося в завихрениях истории бывшего уездного предводителя дворянства Ипполита Матвеевича Воробьянинова имели громкий успех. Который и теперь, через 90 лет, надо сказать, не утих.
После того, как «Двенадцать стульев» в виде рассказа с продолжением вышел в 7 номерах журнала, в том же 1928 году он был издан отдельной книгой. Затем случилось еще множество переизданий, точеные остроумные цитаты Ильфа и Петрова рассыпались по миру, их знание долгое время являлось чуть ли не пропуском в шальные компании, с претензией на интеллигентность. Разумеется, закрученный, полный веселого авантюризма сюжет, симпатичные персонажи, буйство страсти и погоня за сокровищами изначально делали текст лакомой основной для киносценария.
Съемочная группа перетащила действие из Советской России в Польшу. И внесла в сюжет несколько концептуальных моментов, которые еще долго влияли на последователей польских кинематографистов. Один из главных героев, известный нам как Киса Воробьянинов, в первой экранной версии зовется Фердинанд Шуплатко. И он парикмахер, а вовсе не служащий уездного ЗАГСа. Любопытно, что эта профессия, с подачи поляков, закрепилась за персонажем во многих последующих кинолентах со схожим сюжетом.
У пана Шуплатко умерла, но не теща, а тетя. Случилась эта беда в Варшаве, куда стремительно стартовал наш герой, не без оснований надеясь на хорошее наследство. На деле оказалось, что тетушка оставила после себя лишь дюжину старых стульев. Их раздосадованный цирюльник снес варшавском антиквару Камилу Клепке. Вот этот последний типаж — польская версия Остапа Бендера, первое воплощение великого комбинатора на экране.
Только незадачливый наследник избавился от тетиного барахла, как ему в руки попалась ее записка. Так, мол, и так, в одном из стульев спрятаны страшные деньги — 100 тысяч долларов. Парикмахер и антиквар — это сила. Они решают вместе ринуться в погоню за стульями, которые к тому моменту, понятный случай, распроданы по одному.
Пройдя сквозь всевозможные каверзы, пара ловцов удачи добралась до последнего стула, попавшего в сиротский приют. Там баснословную сумму нашли раньше, сочли, что это благодеяние анонимного мецената и все тетушкины сбережения истратили на детский дом.
За поляками последовал английский фильм с отлично узнаваемыми находками Ильфа и Петрова, но с оригинальным названием «Пожалуйста, сидите!» Он вышел в свет в 1936 году. Погоня за богатством протекала в Манчестере.
Как полагается, публику развлекли цепью приключений, финишировавших в детском приюте. Но такая безжалостная по отношению к Кисе и Осе… в смысле, к Феликсу и Алоизу концовка аферы показалась создателям ленты неуместной. В смысле, это же черт знает, что такое — столько усилий, изворотливости, а на выходе шиш с маслом? Нет! Немецкие ценители стульев разбогатели, но только при помощи изобретенного ими средства для роста волос.
Важное обстоятельство: в германском фильме фигурируют сладкие грезы о несметном богатстве. Этот прием или нечто на него смахивающее, много лет спустя использовал режиссер Марк Захаров в своей интерпретации «Двенадцати стульев». Кстати, немцы свою кинокартину назвали «Тринадцать стульев». Что у них позже позаимствовали прочие постановщики «охоты на табуретки» и даже некогда невероятно популярный советский, но с польским антуражем, телевизионный «Кабачок «13 стульев».
Итальянцы попались в сеть обаяния поиска сокровищ в стульях в 1939 году. Близкая к Ильфу и Петрову задумка легла в основу фильма «В бегах за наследством».
В 1945 году в США на экраны вышла картина «Все дело в мешках!» Причем, как настаивают кинокритики, живительную идею искать сокровища в сиденьях режиссеру Ричарду Уоллесу подсказал неподражаемый король экранных жутиков Альфред Хичкок. Начитанный оказался человек, знакомый и с советской классикой тоже. Кстати, славно, что сам не взялся снимать, воображаю, что искателей сокровищ ждало бы в последнем сиденье.
Все в том же 1945 году свой парикмахер, рыщущий в поисках 100 крон в одном из 13 (спасибо немцам) стульев, появился у шведов. Но куда более пикантная трактовка сюжета, рожденная одесситами Ильфом и Петровым, была снята шалунами-шведами в 1954 году. На этот раз по-бендеровски обаятельный прохвост, к тому же еще и дамский угодник, ищет бриллиант, зашитый неким отчаянным ворюгой в лифчик. Картина называется «Семь черных бюстгальтеров». Да, не стулья. Но так даже пикантней.
В 1957 году парикмахер Феликс и его компаньон антиквар были снова отправлены на экран немцами. Кинокартина на сей раз называлась «Счастье лежит на улице».
В 1962 году замечательную модификацию «Двенадцати стульев» сняли кубинские товарищи. Они исключительно скрупулёзно подошли к тексту. В смысле, от исходного канонического варианта практически не отклонялись. Что не помешало им развернуть действие на Кубе.
Мэл Брукс, замечательный юморист из США, в 1970 году надумал снять собственную вариацию на тему «Двенадцати стульев». Кстати, сам Брукс выступил и в качестве режиссера, и вжился в образ дворника Тихона.
Американцы придерживались оригинала, как могли. Хотя по фильму и заметно, что делать это им было крайне сложно. Но, во всяком случае, действие происходит в 20-е годы в России, которую снимали в Югославии и Финляндии. Персонажи классические, от Ильфа и Петрова. Правда, порой через гротеск советской действительности пробиваются балканско-цыганские мотивы — но это ничего. Художник имеет право на легкий творческий вымысел или нет? Вот видите…
Советский кинематограф добрался до материала, который просто криком просился на экран, откровенно поздно. Лишь в 1966 году случилась первая советская экранизация романа, пусть и в модном тогда формате телеспектакля. Режиссер Александр Белинский поставил свои «Двенадцать стульев» с Игорем Горбачевым в роли Остапа, Николаем Боярским в образе Кисы и Алисой Фрейндлих, сыгравшей Эллочку-людоедку.
В 1971 году появилась лента Леонида Гайдая, где пару ловцов удачи исполнили Арчил Гомиашвили и Сергей Филиппов. В 1976 году собственным видением «Двенадцати стульев» с публикой поделился Марк Захаров. У него Остапа и Кису сыграл блистательный дуэт Андрей Миронов — Анатолий Папанов. Каждая из экранизаций по-своему прекрасна, публика полюбила каждую из них. Понятно, что своих зарубежных коллег наши мастера превзошли многократно. Что и понятно, материал они понимали гораздо глубже и тоньше. Впрочем, это совсем другая история.
Из все закордонных постановок, которых, как мы уже имели возможность убедиться — уймища, особняком стоит любопытнейший фильм, где, как это не парадоксально, в каком-то смысле сбылась хрустальная мечта Остапа Бендера. В несколько внезапном виде, но он попал-таки в Рио-де-Жайнеро. В 1957 году комедию «Тринадцать стульев» (проклятые немцы все же смогли заложить стереотип) выпустили в Бразилии.
Действие начинается в диковатом провинции, где влачит жалкое существование цирюльник Бонифацио Боавентура. Намеки излишни, это бразильский Киса Воробьянинов — почти нищий, зато неунывающий брадобрей. Как и полагается всякому парикмахеру, выросшему из книжки Ильи Ильфа и Евгения Петрова, но на иностранной почве, наш герой мечтает о счастливом зигзаге судьбы. Тот, вроде бы, и случается вместе с убытием его тетушки в мир иной. Старушка оставила племяннику наследство в Рио-де-Жанейро.
Принарядившись, Бонифацио отправляется за сладкой жизнью и встречает по дороге девицу по имени Ивона, с которой и делится своими планами на будущее. Танцовщица и певичка в варьете, а именно этим искусством промышляла новая знакомая парикмахера, наверное, в каком-то смысле, хороша собой. Гренадерский рост, крепкая конституция тела, выдающийся чувственный нос. Но главное, она решительна, инициативна и любит деньги.
Сложно сказать, заворочались ли писатели в своих могилах — Илья Ильф на мемориальном Новодевичьем кладбище в Москве, а Евгений Петров на скромном погосте села Маньково-Калитвенское Ростовской области — но их Остап в Бразилии трансформировался в женщину. Причем, далекую от обаяния и ловкости великого комбинатора.
Стоит ли говорить, что размечтавшийся о кренделях небесных племянник впал в отчаяние. Утлую мебель он снест старьевщику (бразильский привет антикварам всех прочих импортных «Стульев»). На портрет своей тети Бонифацио наорал по пьяной лавочке, но вдруг обнаружил на тыльной стороне записку, мол, в одном из стульев спрятан миллион крузейро.
Ход дальнейших событий угадать не так и сложно. Бонифацио и снова воспылавшая к нему неподдельным интересом Ивона бросаются в погоню за стульями. Обшивки весело трещат под ножами, комичные сюжеты бразильского разлива середины прошлого века теснятся в очереди.
Занятный момент, в фильме фигурирует не вписывающаяся в привычные нам представления «белая» Бразилия. Никаких негров или прославленных Остапом Бендером «добрых мулатов». В 1957 году Бразилия была вполне расистской страной.
Темнокожие появляются в единственном эпизоде. Пара претендентов на тетины деньги оказалась в фавеле, где шли гулянья с интригующим названием «Королева трущоб». Среди черных Бонифацио с Ивоной выглядели белыми воронами, причем, это почти не фигура речи. Пришлось им прикинуться американскими журналистами.
Заключительный, то есть, призовой стул, был найден в офисе юриста. Нелепая попытка завладеть им привела к тому, что стул улетел в грузовик, собиравший пожертвования для сиротского приюта… Туда как-то и забрел Бонифацио ободранный и голодный в поисках дармового супа. В детском доме проходило торжественное собрание, пел хор местных воспитанников, а взрослые попечители не скупились в похвала в адрес таинственного мецената, анонимно подбросившего сироткам миллион в стуле. Здание парикмахер покинул со странной улыбкой: то ли остался доволен, что деньги пошли на доброе дело, то ли рехнулся. Второе скорее, да и ближе к первоисточнику.
Это же надо, какие оригинальные фантазии, образы, импровизации породили в разных странах и на разных континентах даже приключения персонажей советских писателей Ильфа и Петрова. В общем, если кто-то рискнет рассуждать о гигантском влиянии Одессы на мировой кинематограф и станет настаивать, что первейшую роль в этом вопросе сыграла сцена на Потемкинской лестнице в «Броненосце «Потемкине», смело можете рассмеяться такому умнику в лицо. И продемонстрировать томик «Двенадцати стульев».
