Монастырь был открыт в декабре 2001 года при кладбищенском храме в честь Иверской иконы Божией Матери. В начале 2010-х годов монастырь состоял из Свято-Иверского храма с колокольней, сестринского корпуса и хозяйственных помещений, при монастыре был фруктовый сад и ягодник. За год до трагических событий была открыта воскресная школа для взрослых и детей, для занятий специально построили деревянный сруб.
Сруб строили около года, а сгорел он в считанные часы в 2014 году.
Чтобы добраться до монастыря надо проехать самыми пострадавшими от обстрелов улицами Донецка. Страшные оспины войны покрывают дома, асфальт дорог, заборы. Во многих зданиях отсутствуют стёкла, провалившиеся глазницы окон затянуты плёнкой. Из центра города на машине ехать недолго, не более получаса от чистой мирной площади Ленина до мест, где никого не удивляет предупреждение передвигаться только по дорожкам, не заходя в траву. Ново-Игнатьевское кладбище, вплотную прилегающее к монастырю, является опасной не разминированной зоной, посадки и обочины тоже.
По дороге, на одной из улиц, в асфальте широкая воронка с характерными каплями вокруг. А в воронке кто-то посадил цветы. Такая вот маленькая победа жизни над смертью. Подъехали к монастырю, ужасный вид, белая коробочка храма, изъеденная войной, скелет купола. К храму ведёт длинная аллея, то тут, то там воронки. В воронках трава, никто не высаживал специально, сама выросла. По левую руку — множество ухоженных кустов алых донецких роз, по правую руку — могилы и воронки глубиною почти до гробов.
Служба подходит к концу, выстаивается очередь на исповедь, передо мною исповедуются матушка Михаила и женщина в кружевном платке. Матушку исповедуют быстро, а вот женщина всё рассказывает и рассказывает что-то отцу Илье, я вижу, как содрогаются от рыданий её плечи. Подходит моя очередь, наклоняюсь к Евангелию и оказываюсь в маленьком уютном золотистом мирке под епитрахилью батюшки, так бы и стояла тысячу лет. Целую Евангелие и крест, вижу на них слезинки женщины, которая исповедовалась передо мною, становится неловко, как будто в чужую жизнь без спроса влезла.
После исповеди причастие, после причастия проповедь. Отец Илья говорит долго, детвора начинает канючить, баловаться, батюшка говорит о том, что поступать надо только правильно, по совести, не надеясь на награду: «Поступишь неправильно, получишь, поступишь правильно, тоже получишь, но так хотя бы правильно поступишь». Выходим на улицу, солнце резкое донецкое августовское бьёт в глаза, один из прихожан касается моей руки и говорит: «Анна, хотите я вам чудо покажу?!» Я отвечаю, что, конечно, хочу. Идём по центральной аллее кладбища, он показывает мне жестом, где похоронены его родители, к их могилам пройти нельзя, опасно.
Фото: Михаил Казаков, РИА Новости
Все памятники на Ново-Игнатьевском кладбище очень красивые, даже сейчас, полуразрушенные и артобстрелянные. Они демонстрируют любовь живых к своим мёртвым. Огромные плиты чёрного и красного мрамора, размашистые последние слова, скрупулёзно выполненные портреты, но почти все их сравняли с землёй. Высокие когда-то памятники теперь не стоят, а лежат. Мы подходим к одной из могил, я её издалека увидела по памятнику, который почти не пострадал, хотя рядом с ним земля вывернута. Мой спутник говорит: «Здесь лежит мой тридцатипятилетний племянник Андрей, посмотри, как посечена его последняя обитель осколками! А теперь обойди памятник и посмотри на него с обратной стороны!» Я обхожу, и моим глазам открывается гладкая поверхность мрамора с двумя или тремя оспинками по краям, а в центре высечена большая Почаевская икона Божией Матери, и она не тронута войной!
Возвращаемся к храму, пока идём, мой собеседник успевает рассказать, что собрал вокруг могилы племянника на шести квадратных метрах полтора килограмма осколков, такая была плотность обстрелов. Перед входом меня уже ждут родители студента, у которого я преподавала несколько лет назад. Они узнали меня и захотели рассказать свою историю. Их родственник, ветеран Великой Отечественной войны, похороненный на другом кладбище, которое тоже пострадало, на той далёкой войне был контужен и ранен в левую руку. А сегодня эта новая война распорядилась так, что памятник его получил увечья в верхней и левой части мраморной плиты. «Две войны, а судьба одна. Нет покоя ни живым, ни мёртвым…» — шепчу я в ответ.
В древние времена лик Богородицы на Иверской иконе пронзили копьём, а в Донецке Иверский женский монастырь жестоко и зверски обстреливали из самых разных видов вооружения на протяжении долгого времени. Он такой и по сей день стоит, распятый, обстрелянный, но невероятно красивый, даже с этим разрушенным куполом и стенами в оспинах, потому, что те места, где Бог, они всегда красивы, а Бог неизменно там, где убиенные, но не там, где убийцы.
