С Исламом Каримовым я познакомился в мае 1989 года на первом съезде народных депутатов СССР. Он был членом делегации Узбекистана и первым секретарем Кашкадарьинского обкома партии. Я работал парламентским корреспондентом узбекского филиала ТАСС и каждый день писал отчеты со съезда для республиканских газет. Ну вы помните, конечно, это дивное время: как зажигали с трибуны Дворца съездов Андрей Сахаров, Анатолий Собчак, Юрий Афанасьев, Борис Ельцин, как яростно «за нашу и вашу свободу» рубились прибалты и грузины, как разнимали армянских и азербайджанских депутатов, и как будущий ужасный Туркменбаши, а тогда милейший Сапармурад Ниязов со слезами на глазах предлагал ребятам не ссориться.
Моя рабочая позиция была на обширной лестнице у входа в туалеты. Незадолго до конца каждого заседания я сбегал из зала вниз и караулил делегатов. В перерыве они толпой двигались пописать, и тут я выхватывал то одну звезду, то другую для коротких комментариев. На обратном пути получались более пространные интервью, они уже не спешили. А по вечерам дискуссии были еще интереснее, они проходили в ресторанах ныне покойных гостиниц «Россия» и «Москва», где базировалось большинство делегатов. И сопровождались, натурально, несметным количеством алкоголя.
Каждое утро я встречался с руководителем узбекской делегации — сначала это был первый секретарь ЦК Компартии республики Рафик Нишанов. А после того как его избрали председателем Совета Национальностей Верховного Совета СССР, свою политическую позицию сообщал мне уже Ислам Каримов, который на пару дней съездил в Ташкент, провел партийный пленум и был утвержден в должности руководителя республиканской парторганизации. Вот как раз накануне отъезда я посетил его скромный полулюкс в «России». Меня привел туда академик и бывший председатель узбекского парламента Эркин Юсупов, с которым, несмотря на огромную разницу в возрасте и социальном статусе, у нас были очень дружеские отношения.
Ислам Абдуганиевич налил нам коньяку, предложил мне рассказать о себе поподробнее. Потом много говорил сам. Он уже знал, что ему предстоит возглавить Узбекистан и, очевидно, хотел донести до парламентского журналиста свои взгляды на происходящее в стране. Я запомнил две его мысли и одно свое ощущение. Первая мысль состояла в том, что происходит коллективное безумие, и нам надо по возможности в нем не участвовать. Но и никакого сепаратизма, потому что без Союза Узбекистану не выжить. Вторая: следует воспользоваться общим раздраем для того, чтобы укрепить позиции республики, надо вытянуть из центра все что можно в обмен на лояльность, которая теперь стоит очень дорого. И действительно, первое, что он сделал по возвращении из Ташкента — уже в ранге первого секретаря, — потащил всю делегацию к председателю Совмина СССР Николаю Рыжкову — с длинным списком материально-финансовых требований и пожеланий. И, кстати, почти все они были удовлетворены.
Ощущение же было такое. До этой встречи я, как и большинство демократически мыслящих граждан, пребывал в кайфе от всех этих свобод и новых слов, в предчувствии замечательных перемен, а вот после разговора с Каримовым появилось чувство тревоги. И еще — этот человек показался мне очень похожим на портреты Сталина: невысокий, с плоским в оспинах лицом, только у того лоб скошенный, а у Каримова — выпуклый.
Вскоре выяснилось, что сходство у них не только внешнее. Как раз в эти дни разворачивалась трагедия в Ферганской долине. В межнациональной резне погибли сотни турок-месхетинцев, десятки узбеков. И одним из первых управленческих решений нового лидера Узбекистана была депортация 20 тысяч турок.
Воздух свободы все-таки сыграл со мной шутку. Перед очередным заседанием съезда я предложил Исламу Абдуганиевичу объявить минуту молчания в память о ферганской трагедии. Вот ведь, грузины заставили съезд встать по поводу жертв тбилисских событий, и мы тоже можем. «Сиди тихо, и не лезь не в свое дело», — такова была реакция. Потом, как уже сказано, я довольно часто по своей журналистской работе встречался с этим человеком — на первом горбачевском съезде, и на втором, и после. Никакой дружбы, конечно же, не было, — это так, для красного словца сказано, — просто я имел возможность некоторое время с близкого расстояния изучать этого человека. И его дальнейшие действия — включая и личное распоряжение изгнать меня со службы и из страны за крамольные статьи в московских газетах — не были для меня неожиданностью. Это произошло осенью 1991 года уже после объявления независимости.
Всю эту четверть века я слежу за событиями в Узбекистане издалека. Недолгие и нечастые посещения Ташкента помогают все же восстановить связь событий. Я часто вспоминаю слова Каримова о том, что без Союза Узбекистану не выжить. Бывший госплановец мог это и на цифрах, и даже на пальцах показать. И правда, очень трудно было представить перспективы этой страны, зажатой в несколько маленьких оазисов меж пустынь и гор, со страшным дефицитом воды и поливной земли, с неуправляемо растущим населением, в окружении депрессивных и нестабильных государств, с крайне токсичным Афганистаном в подбрюшье.
И вот сам Каримов доказал, что жизнь в Узбекистане после СССР все-таки возможна. Это в целом не слишком хорошая жизнь, подавляющая часть населения живет в более или менее опрятной нищете. Зато есть пока мир и общественный порядок. Справедливости ради надо сказать, что ничего гениального Каримов не придумал. Пытался перенимать сингапурский опыт — не получилось, коррупция оказалась непобедимой. Попробовал к Турции прильнуть — не вышло. Позаигрывал с исламом — оказалась с огнем игра. Дал задний ход. Теперь вот узбекских госслужащих даже на главный пятничный намаз не пускают. Только пустил американцев — они немедленно стали ему цветную революцию готовить. Прогнал их. Лавирует между Россией и Китаем. Выстраивает, как и все, национальную идентичность, в основу которой положен культ Тамерлана.
Но в чем он истинный гений — это в вопросах порядка и безопасности. В том самом стартовом для него случае с турками-месхетинцами Каримов показал, что он готов идти до конца и не считаться ни с чем. Помнится, в конце восьмидесятых — начале девяностых большие у нас споры были с узбекскими националистами, до митингов доходило. Мне самому довелось писать манифест пророссийского Интерсоюза, что было, конечно, большой глупостью. Так вот, очень скоро активисты обеих сторон оказались за границей, а их организации запрещены. Каримов оперативно выкашивал все что шевелится. А выращивал более полезные культуры. Сейчас у него самая мощная в регионе армия, прекрасная многочисленная полиция — сержант получает вдвое больше университетского профессора, у него хорошо обученные спецслужбы. Органы местного и коммунального самоуправления (махаллинские комитеты) осуществляют тотальный и сквозной контроль всех граждан. Мышь не проскочит.
В тактическом плане он был, возможно, прав. Трудно представить, что было бы, если бы в этой среднеазиатской стране победила свобода слова и утвердились демократические ценности. Скорее всего случился бы хаос гораздо почище нынешнего сирийского. С другой стороны, будущее Узбекистана и сейчас не просматривается. Нынешний режим лишь заморозил все проблемы. Каримов строил то, что умел, чему учили его в Ташкентском нархозе — централизованное социальное государство на базе всеобщего учета и контроля. Бизнес там дышит только по команде государства. Главная фигура в стране — чиновник. Экономика еще менее конкурентоспособна, чем во времена СССР. Даже знаменитые узбекские фарфоровые сервизы «Хлопок» производят теперь в Китае и завозят в Узбекистан. Сам же хлопок, как и в советские времена, собирают студенты и прочие горожане, которых сгоняют на поля при помощи полиции.
За последние полвека население Узбекистана увеличилось в четыре раза и превышает уже 30 миллионов. Куда девать огромное количество все прибывающей молодежи? В Москву на заработки или в исламские террористические организации? До сих пор Исламу Каримову удавалось подавлять проявления религиозного и социального протеста, которые в Узбекистане всегда сливаются в одно. А как будет дальше? Это вопрос уже для будущих руководителей страны.
