Протоиерей Андрей Ткачев – бывший сотрудник Синодального отдела религиозного образования, миссионерства и катехизации Украинской православной церкви Московского Патриархата, ранее вынужденный покинуть Киев из-за политических преследований со стороны новых властей Украины, рассказал корреспонденту издания Украина.ру о той роли, которую сыграл Святой князь Владимир в истории Руси и православия в целом.
– Кем для нас, современных русских людей, является Святой равноапостольный князь Владимир?
– Это первая наша точка исторической памяти, с которой можно все отсчитывать и осознавать. Благодаря Владимиру мы, по сути, вошли в историю. Уже после Владимира летописцы ретроспективно попытались увидеть то, что было до него. Но сделать это глубоко они не смогли. Они сделали это до Ольги: Аскольд, Дир и еще несколько личностей вглубь.
Вглубь на 5-6 столетий от Владимира смотреть невозможно. Только на столетие-полтора. Дальше начинается тьма. До Владимира русский народ находился в доисторической тьме.
Исторических аутентичных документов быть не может, потому что не было письменности. Мы ничего сами о себе не могли написать. Вообще, все, что мы знаем о себе в те времена, написали другие: арабские и византийские историки. У нас был период такого внутриутробного развития. Мы жили во тьме. В некоей такой материнской утробе. Нас ждало будущее. Будущее – это роды.
Владимир – это роды. Это рождение народа, который выходит из материнской утробы полный сил и напрочь лишенный исторического опыта бытия.
У него есть сила, но нет знаний. Он получает ключ и доступ к готовым, сложившимся цивилизациям – к христианству византийского варианта. Получает письменность через христианство. Получает возможность образования и воспитания и начинает историческую деятельность.
По сути, если мы каким-то образом интересуемся историей вообще, то нужно понимать, что история начинается с Владимира и осознается именно с этого момента. И собственно сознательно движется с этого момента. Все, что было до этого, было предысторическим бытием.
– Некоторые говорят, что Владимир, когда выбирал веру, то выбрал ее неправильно. Нужно было, конечно, выбирать христианство, но римско-католического обряда. Если бы это произошло, то и наша история была бы менее трагической, менее «азиатской» и более «европейской», более просвещенной, да и вообще нация была бы более передовой. Что вы думаете об этом?
– Нужно сказать, что на момент крещения Руси формального разделения христианской церкви на Восточную и Западную не было. Западный мир, который называется у нас католическим, и Восточный мир, который называется православным, были едины. Была единая Апостольская церковь. Разделение произошло более чем полвека спустя.
Поэтому, когда Владимир выбирал веру, он совершал выбор скорее эстетический, чем богословский. Князь опирался не на знания, которых у него не было и быть не могло. Он опирался на чувства сердца и на внимательность к внушению Духа Божьего, который особенно управляет сердцами правителей.
Он совершал поворот руля, который должен был определить бытие народа на долгие-долгие века. Он находился под особым действием промысла Божьего, как и все те, кого мы называем Крестителями. Так было и в Армении, и в Грузии, и в Болгарии, и в словацких, и в чешских землях.
Когда, например, Борис Болгарский или Ростислав Великоморавский совершали подобный выбор, она находились в поле особой густоты. Господь держал их сердце буквально в руках.
Поэтому князь Владимир интуитивно и скорее эстетически и морально-нравственно совершал выбор, нежели догматически.
Но нужно сказать, что Римско-католическая церковь, которая через полстолетия формально разошлась с Восточной церковью, ведь далеко не медом мазана. В том смысле, что все народы, приходившие к ней, она возлагала на прокрустово ложе. Она навязывала им некий общий стандарт, лепила нечто общее и одно из всех народов.
Рим давал народам литургию на латыни. Давал образование на латыни. Всех, кто вылезал за пределы ложа, она обрубала. Поэтому Римско-католическая церковь весьма сомнительна по части блага для народов. Она предпринимала цивилизаторские усилия ценой, которая была очень дорога. Это уничтожение этнических особенностей и своеобразия.
– Известно, что перед тем, как Владимир принял христианство, он реформировал языческий культ и пантеон богов в Киеве. Считается, что это была своеобразная языческая реакция на интерес некоторых прежних киевских правителей к христианству. Получается, что Владимир как бы совместил в себе и Константина Равноапостольного и Юлиана Отступника. Можем ли мы, учитывая такую религиозную активность князя, говорить о том, что у него была какая-то предрасположенность к вере и религии по сравнению с другими князьями?
– Думаю, что унификация культа – это вещь, на которую вынуждали государственные интересы. Человек, стоящий во главе того или иного народа и ставящий перед собой цели какой-то модернизации религиозной жизни, обязательно должен был унифицировать и область народных верований. Наверное, языческое реформаторство Владимира имело государственный подтекст. Есть культы, в которых жречество строго выделяется в особую касту, а есть те, которые смотрят на князя как на какого-то иерофанта. В любом случае, здесь были государственные соображения, причем больше, чем что-либо другое.
И еще. Свеча перед тем, как угаснуть, ярко вспыхивает. Язычество перед своей смертью в Киеве должно было попытаться с новой силой утвердиться. Оно должно было ярко вспыхнуть. Также было, кстати, и у Константина. Ведь он, приведенный к вере видением в небе Креста, «прославился» и другими делами. Он не был весь белый и пушистый. Он прямо или косвенно участвовал в гонениях христиан. От государственного мужа в абсолютно языческой стране трудно ждать абсолютной святости.
Святость проявляется в выборе, а не в том, что он от рождения до старости был абсолютно святой.
– Нет ли печальной иронии в том, что постмайданный Киев, в отличие от князя Владимира, сделал выбор в пользу Запада, а не Востока?
– Владимир из язычества перешел в христианство, а сегодня в Киеве мы наблюдаем реванш язычества и попытку вернуть людей назад от христианства к язычеству. Чтобы вернуться к язычеству, ему предлагают несколько вещей: с одной стороны, мы видим попытку заново сконструировать неоязычество славянского варианта. Причем по западным технологиям.
В этом смысле Запад и язычество очень хорошо помогают друг другу. То есть Запад сознательно предлагает нам как альтернативу мыслительной деятельности вариант неоязычества, как новосконструированного явления, которое якобы нам присуще изначально.
Западная технология пытается нас вернуть во времена выбора князем Владимиром веры и заставить выбрать идолопоклонство – вместо и против христианства.
Здесь Запад выступает технологом, который хочет оторвать нас от христианства. И предложить нам в качестве замены язычество, которое Владимир когда-то отверг. Но язычество не совсем то самое, а заново перекроенное по западному лекалу и технологиям.
– Хорошо, а что тогда нас, христиан, может спасти? Есть рецепт того, как этому можно противостоять?
– Нас должно спасти то, что нас родило. Родила нас, по сути, литургическая вдохновленность посланцев князя Владимира, которые сказали, что литургия греков – это событие, которое ставит вопрос: мы вообще где – на небе или на земле?
Через литургию мы стали христианами. По сути, литургия сделала наш народ христианским. И нужно быть этим христианским народом благодаря литургической жизни.
Нас должно спасти богослужение, молитва, покаяние и все, что происходит в храме и вокруг храма. То есть, храмовая и околохрамовая жизнь в тесноте этих двух понятий. Она способна удержать нас на плаву и не дать нам измениться под воздействием этих нехороших изменений.
