Об этом он рассказал в эксклюзивном интервью изданию Украина.ру.
– Даниел, два года назад вы как сербский журналист оказались в Донецке сразу после начала СВО. Каковы ваши главные впечатления от той поездки, что никогда не сможете забыть?
– Собственно, в середине февраля 2022 года я оказался в Ростове-на-Дону, и по работе даже не планировал ехать в ДНР, как это бывало в предыдущие годы, когда приезжал в этот город. Я решил остаться, когда начался кризис беженцев из Донбасса, потому что стало очевидно – начнётся военный конфликт. В моей журналистской аккредитации, выданной Министерством информации Донецкой Народной Республики, стоит дата 22 февраля 2022 года. А приехал я в Донецк сразу после начала СВО.
Моё главное профессиональное впечатление состоит в том, что я был полностью логистически и редакционно независим от какой-либо стороны конфликта, неподготовлен и ограничен в плане оборудования, – но это сыграло большую роль для сербоязычного региона, который подвергался жесточайшим формам русофобии, как и вся Европа.
Я следил за событиями с самого начала, и описывал их так, как видел своими глазами. С этой точки зрения удивляло либеральное отношение российской стороны, особенно армии, к журналистам всех стран и всех редакций.
Например, направляясь на позиции в сторону окруженной Волновахи на машине с двумя итальянскими журналистами, которые взяли меня с собой (потому что я в отличие от них понимал русский язык), мы следовали за группой российских журналистов, причём вне рамок организованной Минобороны РФ группы.
Мы все вместе подъехали к колонне бронетехники Народной милиции ДНР, которая пополняла боезапас. Мы записали разговоры с военными и сняли их технику, и нас никто не останавливал, а военная полиция, появившаяся через полчаса, не забрала наши записи, фото и видео.
Это было невозможно у нас во время войны в Боснии и Герцеговине (БиГ), и уж точно невозможно с противоположной, украинской стороны. Хоть это и является очередным свидетельством либеральных подходов в России по сравнению с Западом, российский либерализм в любой области никогда не будет признан никем на том же Западе, следует его прекратить. По крайней мере, пока длится война.
А главное впечатление от первого года войны, самого её начала, наверное, можно выразить одним словом – Мариуполь. Большую часть времени весной 2022 года я проводил там, приезжая каждый день или через день из Донецка. Это были постапокалиптические сцены разрушений, руин, грязи, мусора и трупов, среди которых двигались выжившие мирные жители. И всё это вместе.
Разговоры с мирными жителями и солдатами, уничтоженные танки, запах сожжённых людских тел, драматический театр, филармония, здание СБУ, действия авиации, порт на Азовском море, полеты крылатых ракет, заход та территорию заводов "Азовмаш" и имени Ильича, приближение к передовой линии всё ещё окруженной "Азовстали"...
Несмотря на то, что я проезжал через этот город несколько раз позже, когда он уже был расчищен и восстановлен, упоминание топонимов Мариуполя до сих пор вызывает в моем сознании мысленные образы того, каким я его запомнил по первым месяцам войны.
– Вы задолго до нынешней стадии вооружённого конфликта на Украине писали, что атаки Запада против сербов в Боснии и Герцеговине и бомбардировки Югославии – лишь тренировки перед ударом по России. Вы не изменили своего мнения?
– Я могу лишь углубить этот тезис, подкрепленный событиями, произошедшими позднее, особенно в сферах технологического и культурного суверенитета. Я не просто так писал и говорил это в девяностые годы, то есть после войны в БиГ (1992-1995).
Я считаю, что с момента распада СССР Москва совершала ошибку за ошибкой. В некоторых сферах мазохистское и даже суицидальное поведение по отношению к Западу не закончилось не только с воскрешающим приходом Владимира Путина к власти, но и с началом СВО.
Когда я был в России в 2020 году в качестве наблюдателя на референдуме по внесению изменений в Конституцию РФ – это было моим вторым (и первым длительным) пребыванием в вашей стране, – я не раз вступал в спор с принимающей стороной. Поводом было то, что Россия не производила своих собственных бытовых компьютеров, смартфонов, бытовой техники в целом. Даже того, что она производила ранее, – часов, телевизоров, автомобилей, гражданских самолётов...
Сейчас, когда я встречаюсь со своими собеседниками того времени, я начинаю разговор со слов: "Вы помните, что я говорил в 2020 году?" И я не испытываю никакого удовлетворения, когда мне неохотно отвечают, что я во всём был прав. Не только потому, что это очевидно, и моя правота в России не требует особого одобрения. Я бы просто предпочел, чтобы российское общество приняло хотя бы одно сербское предложение. Тогда сегодня было бы лучше и нам, не только русским.
Только 19 сентября 2023 года в России принято решение, что депутаты и госслужащие должны ездить на автомобилях российских марок, таких как "Лада", "Москвич", "Аурус". "Волгу", которая является легендарным лимузином в нашем регионе, перестали выпускать, поэтому теперь о ней снова задумываются. Но даже когда производят российские автомобили, их марки пишут латиницей...
Это всё ошибки, которые сербский народ ранее допустил себе во вред. И результат, которого мы добились в попытке защитить свои интересы и одновременно удовлетворить бесконечные требования Запада, особенно по Косово и Метохии, ясно показывают, что Россия не должна следовать нашему примеру. В противном случае она просто исчезнет.
– В последние два года вы неоднократно посещали бывшие регионы Украины, которые ныне стали Россией. Какова там ситуация и настроения людей?
– Что заметно, так это то, что людей там стало меньше, и это естественно для условий военного времени. Жизнь в условиях возможности быть убитым в любой момент подходит не каждому. Тем не менее, жизнь продолжается, и в некоторых местах, таких как Донецк или Горловка, которые привыкли к войне с 2014 года, как будто ничего необычного не происходит.
Я побывал практически во всех крупных городах в тех областях, которые находятся под контролем Российской армии, за исключением Харькова. Я всегда по этому поводу говорю, что сцены серых городов с облупившимися фасадами, грязными и разбитыми дорогами, по которым движутся угловатые модели старых советских автомобилей, которые преподносятся нам в американских и вообще западных фильмах как Россия, на самом деле являются картиной независимой Украины.
Подобные сцены, особенно в Запорожской и Херсонской областях, наблюдаются и сегодня. Но видно и то, что смена местной администрации, получающей теперь команды из Москвы, а не из Киева, придаёт совершенно новое качество условиям жизни в новых регионах России.
Мариуполь – самый яркий пример, который российское руководство хочет показать остальной части страны, находящейся под контролем администрации Владимира Зеленского, что на самом деле будет, когда придёт Россия. Даже если она пришла сюда после тяжелых боев и великих разрушений, в тот момент, когда война ещё идет. Это общее послание, которое вряд ли можно игнорировать.
Виды восстановленного Мариуполя посылают сигнал другим регионам и городам Украины: разумнее и полезнее сдаться, чем упорствовать в осаде. Изменения к лучшему действительно заметны, прежде всего в административной и гражданской инфраструктуре. Качество дорог до и после прихода России настолько разительно отличается, что это просто другая страна.
Те, кто остались на территориях, находящихся под контролем РФ, – это в основном люди, которым не нравилось, что русский язык и Россия как понятие занесены киевскими властями в "чёрный список". И они, как и я, в основном задаются вопросом: чего ждала Москва, и почему СВО не началась в 2014 года во время воссоединения Крыма.
– Вы также много где бывали в РФ, причём как до начала СВО, так и после. Насколько изменилась Россия и российское общество за это время?
– На мой взгляд, самый значимый и единственный постоянный актив СВО, – возвращение России на независимый курс, и понимание того, что без суверенитета во всех сферах человеческой жизни у Российского государства нет будущего. Но, помимо теперь уже ясного осознания того, что Запад является врагом, а не "партнёром", с которым разделяются схожие или одинаковые ценности, я не вижу в РФ каких-либо серьезных идеологических изменений.
Россияне до сих пор, к сожалению, особенно молодые, не понимают, что на Западе нет ни одного политика (за редкими исключениями), который не глядел бы на Россию как удав на кролика. Точно так же, как глядели на СССР в последние годы его существования. Спотыкающийся гигант, потерявший рассудок и забывший своё величие и ценность благодаря похлопываниям по спине со стороны Лондона, Парижа и Вашингтона – которые не имели никакой другой цели, кроме как убить, расчленить и сожрать его тело.
Моё мнение, что у россиян нет никаких проблем, – кроме тех, что у них в головах. И это до сих пор так.
То, что идеологический курс на копирование образа жизни и жизненных взглядов в целом с Запада, лишь иногда с небольшой адаптацией к русской культуре, был ошибочным, лучше всего видно по поведению эстрадных деятелей. Почти то же самое произошло в Сербии и среди сербов, где представители творческой касты, а также значительная часть интеллектуальной элиты выступили против собственного народа. Самое главное, чтобы русские этого не забывали, и никогда не позволяли таким людям вернуться в Россию. Потому что они никто без России. И они плюнули на свою мать.
К сожалению, в письменном русском языке есть один симптом культурной неуверенности в себе, который я называю "латинизацией", он был заметен и среди сербов в 1990-е годы. Речь о ситуации, когда в тексте на сербском или на русском языке вдруг меняется алфавит, когда речь идет об определенных словах, которые я в шутку называю "священными словами".
Это слова, которые, как считается, невозможно написать на "примитивном" сербском или русском языке. В России это на удивление распространенное явление, хотя в Америке никому и в голову не придёт писать название российской компании или бренда кириллицей, – как россияне пишут западные названия и термины латиницей.
Когда российские военкоры перестанут писать БТР Bradley или танк Leopard-2A, а Минобороны России перестанет использовать западную музыку в роликах о победах русского оружия, мы сможем сказать: что-то начало фундаментально меняться в российской культуре и обществе.
До тех пор я пессимист в этом вопросе, руководствуясь примером несколько меньшего по размеру, но очень похожего на русский сербского народа, и его поведения. Как говорит сербская пословица, щепка от бревна недалеко падает.
– В какой мере сербы, особенно живущие за границами Республики Сербия, проецируют на себя российскую операцию на Украине и её последствия?
– Сербы, несомненно, проводят аналогию с войнами, которые они были вынуждены вести в 1990-е годы, закончившимися нападением США и их союзников по НАТО на Республику Сербскую в БиГ в 1995 году, а также на Сербию и Черногорию в 1999 году.
В этой картине мира Россия играет роль Сербии и сербских земель 1990-х годов, где Республика Сербская является условной ДНР, а Черногория – остальной территорией бывшей советской республики Украина. Это отнюдь не лишено оснований с идейно-исторической и геополитической точки зрения. Сербы и русские в своих частях света имеют схожий характер, схожее историческое положение и судьбу. В случае войны с НАТО реализуются те же сценарии западной агрессии, просто у нас в меньшем масштабе.
Однако в текущий политический момент нет чёткой аналогии с событиями на Балканах в 1990-х. Да, к России применяются все методы медийной сатанизации и дегуманизации "орков", а также попытки дипломатической, культурной, спортивной и особенно экономической изоляции. Но, в отличие от санкций ООН против сербов, к которым присоединились и тогдашние власти РФ во главе с Борисом Ельциным, в случае с нынешней Россией всё гораздо сложнее.
Россия – не маленькая Сербия, окружённая врагами. Россия фактически является континентом, и может самостоятельно удовлетворить свои потребности в энергии и других ресурсах. То, чем она пренебрегла ранее с точки зрения технологий, она может компенсировать общей границей с Китаем. Кроме того, Иран и Северная Корея оказались более серьезными партнёрами в военном конфликте, чем ЕС, который не может передать Зеленскому даже обещанный миллион артиллерийских снарядов.
Сербия, не имеющая выхода к морю и ресурсов, всего этого не имела и не будет иметь. Поэтому её сравнение с Россией верно только в славяно-православно-историческом смысле.
Сербы даже не имеют чёткого представления о том, какой исход СВО будет для них благоприятным. Они просто болеют за русских, как люди болеют за свой спортивный клуб, даже когда он занимает последнее место в турнирной таблице. Благодаря чувствам и желаниям, можно свободно сказать – по любви.
Не считая дискуссий о каких-то серьезных сербских интересах в русофильских и заядло оптимистических кругах, трудно увидеть возможные результаты специальной военной операции, которые позволили бы окончательно решить сербские проблемы в будущем, и устранить угрозу нашему биологическому выживанию.
Сербы окружены странами НАТО. Только, возможно, если российская армия прорвется на границу с Приднестровьем, и это приведет к некоторым изменениям в Румынии, Болгарии и Греции; и если в Черногории произойдут серьезные политические изменения, она выйдет из НАТО, и сербам снова позволят выйти к морю. Только это означало бы какой-то однозначный и стратегически выгодный для сербов исход СВО.
На данный момент нет признаков того, что такой результат может быть достигнут в военном отношении в ближайшее время, и что об этом думает российское военно-политическое руководство. При этом, начиная с провозглашения независимости от Сербии, Черногория основывается на идеологии "антисербизма", и находится на таком устойчивом курсе сербофобии, что вряд ли она перестанет быть "сербской Украиной".
С психологической точки зрения (а это основа нашего отношения к конфликту на Украине) всем сербам ясно, что граждане бывшей советской республики Украина под началом Киева – всего лишь пехота в боевых порядках НАТО.
И сербы чувствуют удовлетворение от того, что НАТО на этот раз находится в конфликте с кем-то, кто может не только дать отпор, но и способен победить. Да, это всего лишь гибридная, прокси-война, но Россия пережила её в течение двух лет без серьезных последствий для внутренней стабильности.
Именно это, растягивание военной операции во времени, поначалу напугало сербов. Но теперь это даёт им надежду.