О том, как выстраивать работу крупных армейских соединений, что является главным на войне и лично для него командир 61-й бригады Роман Федоров рассказал в интервью изданию Украина.ру.
— Роман Олегович, культовый герой конца 90-х Данила Багров в фильме «Брат-2» говорит, что сила в правде. Я пересматривал этот фильм несколько дней назад вместе с танкистами 200-й бригады, вашими бывшими подчинёнными. И теперь на спецоперации эта фраза звучит по-новому. И всё-таки, в чем правда войны?
— Правда войны с точки зрения именно России — это целостность нашего государства в первую очередь и защита прав и свобод нашего народа. Потому что, если анализировать историю, начиная со времён Великой Отечественной войны, можно заметить, как западное сообщество пытается разными способами влиять на нашу страну. Самая большая страна, самая богатая ресурсами. И на протяжении почти 80 послевоенных лет нашу страну все время пытаются расчленить и поработить. Кто не изучает историю, тому сложно это оценивать, но факт есть факт. Развитые капиталистические страны хотят все что-то с нас поиметь. И правда в том, что мы этого сделать им не дадим.
Поэтому, как в том фильме, сила в правде. Только если мы не можем с ними мирно договориться не лезть в нашу страну, не угрожать нашей безопасности и суверенитету, то мы вынуждены доказывать свою правду силой. По-другому быть не может.
— Товарищ полковник, скажите, вы сами ощущаете эту правду среди офицерского и рядового состава, они понимают эту правду?
— А тут значительна роль командиров, замполитов. Как в книге Константина Рокоссовского «Солдатский долг», там большая роль отведена именно политрукам. Нужно правильно рассказать и объяснить личному составу, из-за чего воюем, из-за чего война. Если солдат, офицер понимают правду войны и осознанно подходят к выполнению своего долга перед Родиной, то у них и результаты в бою высокие и отношение к выполнению задач образцовое. Коротко отвечая на ваш вопрос, скажу: да, правду войны подчинённый мне состав понимает, и поэтому результат, как правило, высокий.
Просто надо правильно объяснять и рассказывать, с кем и за что мы воюем.
— Я разговаривал с Героем России сержантом Юрой Щербаковым, который служит в 200-й бригаде, которой вы раньше командовали, и он рассказал, что для него одним из главных стимулов в бою было ваше одобрение или неодобрение его действий. Притом именно ваша личная оценка.
— Есть такой момент: каждый командир на войне должен быть психологом. Надо к каждому офицеру, солдату иметь свой подход. Либо одному надо сказать, напомнить, как сделать, а других, кто по профессиональной подготовке выше, сильнее, тех нужно мотивировать. Создавать психологическую обстановку, как в спорте — принцип соревновательности.
Почему нужно где-то поругать, а где-то похвалить? Поругать, чтобы он начал анализировать свои действия, делать выводы.
Я вот наругаю, а потом время пройдёт, я начинаю объяснять командиру батальона, чтобы он донёс до своих подчинённых, почему именно такое поведение я не одобряю. А можно иногда спокойно сказать, в чем командир неправ, и человек на это очень самокритично отреагирует.
Вот Щербаков воспринял мои слова с самокритикой, и у него результат пошёл. Он знает, что я не засчитываю. У нас же все подвиги и поражения целей должны подтверждаться. Я должен это делать. И я не подтверждал его результаты, пока не увидел фактического поражения цели. А ещё нужно, чтобы было видео и подтверждение солдат, которые это видели, что цели были поражены. У Щербакова подтверждены таким образом были поражения 15 целей.
Одна из важнейших задач командира — мотивировать таким образом, чтобы солдат всегда был в азарте. И как охотник искал свою цель. Если они сидят в пассивном режиме, это приводит к потерям личного состава.
Пехота должна быть в постоянном движении, тогда есть результат, больше вариантов и шансов сохранить людей.
Есть же принципы тактики, в которых говорится, что нужно взять инициативу в свои руки. Только такими активными действиями можно перехватить инициативу у противника. А если сидеть пассивно, ждать, то активничать начинает противник, и в результате может нанести огневое поражение и уничтожить мои подразделения. Но не хотелось бы до этого доводить. И не доводим.
Если честно, то для подготовки войск к активной обороне и взаимодействию мной было перечитано много книг по тактике и вообще анализу действий армий во Второй мировой войне. Все это сопоставлялось, анализировалось, и я использовал всё то, что использовали наши деды и прадеды в ту войну.
— Скажите, а вот с вашей точки зрения, эта война и Великая Отечественная, в чем их сходство и различия?
— Различие в технологиях только. Сейчас некоторые системы, описанные в книгах, проще выстраивать за счёт новых технологий. Тогда было сложнее: отсутствовала, например, радиосвязь на больших расстояниях, не было того же интернета, тех же беспилотников, квадрокоптеров не было.
А сходство в том, что мы воюем против регулярной армии. Не против бандформирований, как иногда пишут в СМИ, а против такой же регулярной хорошо подготовленной армии. Артиллерия, авиация — что у нас, что у противника есть. У нас некоторое преимущество.
— А психология, о которой вы говорите?..
— По летней кампании 2023 года стало ясно, что понимание и осознание действий противника уже сложилось, сформировалось в нашей армии. В 2022-м, если честно, было тяжеловато, не совсем понятно. Зашли на территорию Украины: вроде и памятники стоят советские, и люди говорят между собой на том же русском языке. По идее если бы были отпетые фашисты, должны были снести. А тут в ступор встаёшь: как так? Но все равно, задача есть — выполняем дальше.
А когда началась летняя кампания 2023 года, всё стало ясно, видно: где бандеровцы, где «азовцы»* и система управления. Я, например, сейчас прекрасно понимаю, что управление идёт от «Азова»*, «Кракена»*. Понятно, что в окопе на украинской стороне находится рядовой солдат, тракторист, рабочий воюют. Те, кто понимают, во что их ввязали, начинают сдаваться. Они видят, что мы не агрессивно к ним относимся, что мы воюем не с народом, а с армией.
Мы воевали и с «Кракеном»*, и с «Азовом»*. Они всем руководят, а в бой отправляют обычную пехоту. И когда мы столкнулись с ними, именно этими подразделениями, в одном из боев тогда противник большие потери понёс — фактически роту потерял, но часть их сдалась в плен. Начали с ними разговаривать, даже не допрашивать, просто задавали вопрос: «Парни, как вы оказались здесь?» И они рассказывали полностью весь свой путь до окопа, до прямого боестолкновения. И говорят: нас оттуда дёрнули, оттуда забрали, из разных расположений. Старшим был человек из спецназа, подготовленный, как они говорили — «не наш».
Бой шёл 4 дня без остановки, круглосуточно. Личный состав подвозили на ЛБС (линию боестолкновений. — Ред.) техникой. Резервы у противника иссякли, а так, может быть, продолжался бы бой и дальше. Вклинение у них небольшое было, мы восстановили, выровняли свою позицию, вернулись на позиции. А когда досматривали эти позиции, то, что там была гора трупов — это мягко сказано.
Часть взяли в плен. Осматривали трупы, человек 15 их было точно, и вот один был с шевронами и нашивками «Азова»*. Остальные вроде как обычная бригада механизированная, на них были знаки бригады.
И вот эти пленные, которые сдались, 11 человек, по-моему, рассказывали, как их заводили. Мы спрашиваем их, что говорят-то у вас про Россию?
«Нам преподносят, что вы захватчики», — отвечают. «Мы захватчики, а вы тогда кто?» —спрашиваем. «А мы освобождаем свою землю».
Начинаем разбираться, как так получилось, что два славянских народа воюют между собой? И вот сидим, вроде общий язык нашли, по-русски все разговаривают. Объясняем им, почему мы сюда пришли, что их власть стала угрозой нашей безопасности и независимости. Они в итоге в ступор впадают.
Я говорю: «Вы не задумывались, что вам пишут программу "азовцы"* и все прочие? Что вами просто руководят, а по сути манипулируют вами. Вы даже не знаете реальной обстановки, реальной ситуации на фронте».
— А как вы считаете, с кем мы воюем? Кто для вас конкретно враг: украинский народ, украинская власть, украинская армия? Не задумывались об этом?
— Как не задумывались? Задумывались, конечно. Сейчас это все вылезло и стало очень даже понятно: блок НАТО — наш главный враг, видно, как Франция себя ведёт, Германия, как Соединённые Штаты себя ведут, Великобритания. Хотят иметь какое-то господство, власть над Россией. И Россия сейчас это понимает. И поэтому мы ведём с ними жестокую войну. Не с народом Украины, а с ними. А народ Украины они используют.
И знаете, что интересно, это ещё для нас и война очистительная. Я имею в виду этих сбежавших из России знаменитостей — это ребята, которые предали свою страну. У простого народа глаза открылись, и все видят, кто ему враг на самом деле.
Враг — не украинский народ, не Украина. У меня тоже в нескольких прошлых поколениях были украинцы. Но сейчас прекрасно видно, что всем на Украине нацисты руководят. А ими — ряд западных правительств, про которые я уже сказал.
— Про вас очень мало информации в интернете, но зато я узнал, что в деревне Мазаново Амурской области, в которой вы родились, в 2018 году проживали 641 человек. Как вы из такой маленькой деревни по меркам России решили выбрать именно военную службу? Человек же обычно выбирает то, что он понимает, что ему ближе. Сколько, кстати, у вас в классе учеников было?
— Одиннадцать. Живя в деревне, я и огороды пахал, и сено косил. Любитель был на конях покататься и мотоциклами занимался.
Отец у меня простой водитель. И книги читает, и фильмы любит смотреть патриотические до сих пор: про Великую Отечественную — «Освобождение», про Курскую дугу, «Битву за Берлин». Так что всю эту историю в меня заложили, ещё когда в школе учился. И вот я с отцом это все смотрел, обсуждал. А потом он мне как-то один раз рассказал про морскую пехоту. Сказал, что вот есть род войск — морская пехота: и на кораблях, и на море, и с парашютом. Фактически три стихии в этом роде войск. Рассказал, что есть училище в Благовещенске имени Рокоссовского. И я как-то решил, что, если не поступлю, пойду на срочку служить.
И вот после окончания школы меня отец отвёз, возле КПП училища высадил. Всё, говорит, иди поступай.
Я поступил в училище, закончил, потом попал в именно в эту 61-ю бригаду морской пехоты. А в 200-ю бригаду попал уже после академии.
— А мама?
— Мама бухгалтером работала. Сейчас у нее магазинчик свой — частное, так сказать, предпринимательство. Там же все и живут в той деревне.
— Маленькая деревня, все друг друга знают. Вам, наверное, тяжеловато было попасть в более широкий круг общения, в том же училище?
— Ну, поначалу было непривычно, когда в училище поступил. Народу много, впервые в городе начал жить. Но потом обвыкся, привык даже. А тяжело было первые 4 месяца, первая сессия.
— Вот сейчас, когда из простого сельского парня вы доросли, довольно стремительно при этом, до командира бригады морской пехоты, как вы считаете, командира должны любить или бояться?
— Вообще, должны уважать. Побаиваться, как отца. Но должны уважать за поступки, тогда в принципе все это управление и строится на доверии.
— А как это уважение заслужить? Вы говорите, что за поступки. Как, какими поступками нужно доказать, что ты отец солдату?
— Опять же, командир должен быть психологом. Должен чувствовать, так сказать, пульс коллектива, пульс солдатского мира. Где-то нужно наругать, где-то поблагодарить, поощрить, где-то объяснить. Только командир, который понимает сущность психологии человека, может это объяснить. Этому можно научить, но надо понимать, как с людьми разговаривать. Нужно подбирать ключик к каждому индивидуально.
— Но это же сложно.
— Сложно, да. Сложно не то слово. Это долгий процесс выстраивания такой системы управления. Очень сложно, потому что иногда нужно использовать где-то кадровую политику в плане перестановки: кто-то с кем-то не может работать, его выставлять на другое направление, на другую задачу. Это творческий такой процесс очень сложный. Тот, кто его понял, поймёт и солдата, и офицера, и сможет все выстроить.
— Я со многими общался и часто слышу, что одна из лучших сегодня в российской армии — это 200-я бригада. Вот и вы за службу в ней получили звание Героя России. Сколько вы в ней служили?
— Да недолго — 3 года всего лишь, из них 1 год командиром бригады.
— Как вы считаете, почему такая слава хорошая идёт о «двухсотке»?
— Слава идёт от коллектива, от коллективной командной работы. Взаимопонимание полное. То есть труд солдат, труд офицеров, их командная работа дала такой результат.
— А вы с кем больше работали: с офицерами или с рядовыми?
— А у меня такого нет. Командиры батальонов и рядовой личный состав мне одинаково интересны и важны. У меня нет разграничения, что я с солдатом не буду разговаривать, а только с командиром. Нет. Это большой коллектив и я вижу в нем и рядовых, и командиров и с каждым стараюсь работать.
— Я тоже с разными офицерами общался, в том числе и с теми, кто у вас был в подчинении. Они все такие разные. Например, командир батальона Герой России Михаил Попов — такой интеллигентный, своеобразный, интересный. А командир танкового батальона с позывным «Жорик» — такой крестьянского типа мужичок, харизматичный по-своему, очень добродушный. Как с такими разными людьми работать, как ими управлять, когда смерть гуляет между ними?
— С ними нужно индивидуально работать. Вот Жорика я немного воспитывал, с ним своя методика, с Мишей Поповым — своя, потому что он более интеллигентный. По-разному с ними надо разговаривать и где-то состыковывать, отлаживать, репетировать. Самое главное, они должны понять, что один без другого не сможет добиться результата. Вот эту систему надо выстраивать. И когда они поняли, что один другому должен помогать, они начали помогать. То, что мы называем «взаимодействовать».
— Между нами говоря, мне очень нравится подполковник с позывным «Пегас». С одной стороны, он очень твёрдый человек, характер чувствуется, любой цели добьётся, а с другой стороны, очень думающий, рассудительный, любит покопаться в психологии. Я таких офицеров очень мало встречал.
— Я вот поэтому к нему и присматривался и назначил начальником штаба. Вот именно из-за таких качеств, что он разбирается в каждой проблеме детально.
Изначально я его на вытянутой руке держал. А потом в летнюю кампанию посмотрел, как практически люди работают, и он показал результат. Он внедрил много технических систем, благодаря которым бригада смогла выполнить задачу. У него есть скрытые таланты, которые нужно развивать. Когда понимаешь и видишь, что человек может, просто нужно поставить его на нужную должность, где он будет работать и получать удовольствие.
— А вот из рядовых, из младшего офицерского состава с кем вам приходилось больше всего возиться, скажем так?
— Юра Щербаков — человек-легенда, которого во всей бригаде по имени знают. Я сейчас остальных буду по позывным называть. Чип был сначала мичманом, потом сержантом и т. д. Черный из 3-го батальона, простой солдат, который разобрался в системе огня. Монтана, Трассер, Ворон — это разведчики.
Танкисты вообще отдельная каста для меня. Там Жорик, Фонтан, Иртыш. Фонтан — начальник штаба, Иртыш — командир 1-й роты и многие другие.
— Расскажите как командир бригады, что в «двухсотке» было наиболее сложным и важным?
— В самом начале было сложным после первого этапа войны собрать, сформировать всё. А потом пошла система боевой подготовки на позициях. Начали различные способы и виды стрельбы внедрять, системы, технологии. Самое сложное — внедрить все технологии, чтоб люди поняли, как с этим работать. Когда всё это заработает, во-первых, это позволяет выполнить задачу, достичь победы, а во-вторых, это сохранение жизней личного состава.
— А самое главное, что нужно делать, когда уже сформирован коллектив?
— Главное — не давать пехоте стоять. Она должна все время двигаться, тогда не будет терять свои навыки и опыт.
— Я пожил с ними в землянках и увидел, что это, конечно, чудовищные условия.
— Да, для солдата просто сумасшедшие. Чтобы там жить и работать, там надо иметь железный характер. А железный характер как раз закаляется во время постоянного выполнения задач, нужно постоянно двигаться. А ещё поощрение личного состава, награждение, ну и командир должен находиться рядом с боевыми порядками и постоянно морально поддерживать своих подчинённых.
Основной результат — это работа командиров рот, комбатов, тех, кто рядом с личным составом, управляет им, создаёт творческую обстановку, железную дисциплину, железный характер воспитывает у солдат. Их надо правильно расставить.
Каждый командир смотрит по-своему на личный состав, на офицеров. Кто-то начинает жёстче требовать, кто-то пускает на самотёк, кто-то комплексом берет. У каждого командира свой стиль.
— А в вашем стиле управления есть какие-то вещи, на которые вы можете закрыть глаза, сделать вид, что не заметили, какой-то мелкий проступок? Или будете до мелочи принципиальны?
— Изначально надо принципиально разобраться до мелочи в каждой ситуации. Посмотреть и оценить способность командира к самостоятельной работе. Чтобы батальон работал, надо дать свободу комбату, чтобы он самостоятельно руководил. Надо его только учить, но не мешать, не лезть в роты. Тогда он научится самостоятельно принимать решения.
Самое сложное в этой обстановке и самое дорогое — это найти человека и заставить, чтобы он самостоятельно принимал решения. Вот когда они созревают к этому, тогда батальон, рота начинают являться самостоятельной тактической единицей. Потом сложить это в несколько батальонов, отрепетировать, получается соединение.
— А почему так важно, чтобы они самостоятельно принимали решение? Ведь они все равно должны вам докладывать обо всем важном.
— Потому что, во-первых, он может действовать отдельно, есть свой участок ответственности, район обороны, полоса наступления. Он самостоятельно должен управлять ротой. Если я начну в этот процесс вмешиваться, система управления начнёт рушиться. Много советчиков получается, а это плохо.
Во-вторых, нельзя лезть, можно подсказать, где-то помочь на его уровне, можно поработать с ним на его КНП (командно-наблюдательном пункте), артиллеристов с собой взять, чтоб они научили управлению артиллерией. В остальное нельзя лезть, надо только подсказывать, чтобы дальше сами доходили.
Поначалу командиры терялись, что я подсказал, но не настаивал. Таким образом заставил их думать. Они раз сделали — не получилось. Второй раз сделали — получилось. И они поняли, что дальше можно самостоятельно делать. И потом уже докладывать.
Сейчас я уверен, что каждый батальон 200-й бригады сможет самостоятельно принять решение и самостоятельно работать. В том числе без вмешательства штаба бригады. Руководству остаётся только поставить задачу комбатам и дать команду «вперёд». Они самостоятельно могут работать.
— Скажите, что для вас война?
— Сложный вопрос. Сказать, что работа, — неправильно. Работа — это готовить подразделения к войне. А война… Не сказать, что это хорошо. Сами понимаете, это гибель людей.
Для вооружённых сил это выполнение боевой задачи по защите своей Родины.
— Чего вы боитесь?
— В целом за эту обстановку — надо думать о победе. Я больше переживаю за подчинённых, личный состав, чтобы он не сломался. Больше переживаю, чтобы личный состав духом не упал.
— Вы в Бога верите?
— Да.
— Часто вспоминаете его на войне?
— Каждый день.
— Есть в вашей биографии эпизод, который вы можете назвать самым страшным для себя?
— Да, была одна ситуация, когда я находился на командном пункте, мы были в окружении. Мы с командиром батальона находились на командном пункте батальона, бригадный был чуть позади. У комбата были самые активные боевые действия — сначала наступательные, потом оказалось, что противник с левого фланга прорвался в тыл, обошёл. И батальон остался оторванным, так сказать. И вертолёты по нам работали, и танки. Они даже дом специально разносили, где мы находились. Хорошо, что он был с подвалом. Они сначала крышу снесли, потом второй этаж, первый — сравняли, дома не было вообще.
Недели 1,5–2 мы там находились. Каждое утро просыпались и осматривались, нет ли уже через дорогу противника. Вот такая ситуация была.
— Вы допускали мысль, что можете погибнуть в тот момент?
— Ну как допускали… Об этом не надо думать. Выполнять свою работу и все. И тогда все получается.
— Скажите, вы думаете о будущем?
— Думаю, есть мысли.
— И какое вам видится будущее?
— Надо разобраться сначала с войной и однозначно надо победить. Принципиально. Позиция такая. Там дальше уже посмотрим.
— То есть вы полагаете, что ни в коем случае нельзя заключать мир с противником?
— Нет. Мир заключать сейчас нельзя. Нужно принципиально победить, показать свой характер. А потом будем разговаривать. Только так.
— Бывают же случаи, когда узнаете о смерти офицера, солдата. Как вы лично это переживаете?
Переживаю, да. Это очень неприятные и непередаваемые ощущения. Давайте пропустим это.
— Смотрю, что основная часть коллектива примерно одного возраста — 30–35 лет, в основном контрактники, есть и мобилизованные. Как вам удалось создать атмосферу необычной мужской дружбы, взаимодействия?
— Опять же, это все зависит от личных качеств командира. Надо быть психологом. Поговорив несколько минут с человеком, можно понять, кто он и что он. И потом методом перестановки сплачивать коллектив.
— Сухой закон очень тяжело в таком мужском обществе держать?
— Это требует определенных затрат психологических, но это надо делать. Потому что алкоголь разлагает человека, отделение, потом общество. Подразделение становится небоеготовным, из-за чего может понести серьезные потери. Из-за элементарной недисциплинированности.
— Звезду Героя вы получили за какие-то конкретные действия?
— Конечно, за конкретные действия, за летнюю кампанию 2023 года. Не где-то там единично, а комплекс, ряд боев, в которых бригада выстояла, одержала победу. А так вообще я всем говорю, я так считаю, что Звезду Героя получил за героизм своих солдат.
* Организации, деятельность которых запрещена на территории РФ.