В какой-то момент враг сломается. Безвозвратные потери ВСУ убитыми и тяжело ранеными составляют более 500 тысяч человек. Если эта цифра дойдет до 900 тысяч, то наступит слом. Это слишком много для страны с 20 миллионов человек. Но как бы там ни было, СВО не закончится как минимум до конца 2024 года, считает военный эксперт Института стран СНГ Владимир Евсеев
Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
Ранее в телеграм-каналах была опубликована видеозапись, как улучшенная версия российского дрона-камикадзе "Ланцет", способная бить на расстояние в 70 километров, уничтожила украинский истребитель МиГ-29 на аэродроме Долгинцево возле Кривого Рога.
- Владимир Валерьевич, что надо сделать, чтобы мы массово могли наносить такие удары?
- Есть разные версии этого события. Некоторые считают, что удар нанесла наша ДРГ. Но если у нас действительно есть "Ланцеты", способные бить не на 50, а на 70 километров, то это дает нам существенные возможности по борьбе с дальнобойными системами ВСУ, которые доставляют нам серьезные проблемы. В частности, в зону поражения могут попадать даже "Хаймарсы".
Кстати, то, что мы поразили вражеский самолет, означает, что мы можем повышать боевую нагрузку "Ланцетов". Изначально она была небольшой, но мы смогли ее увеличить до 15 килограммов.
В идеале "Ланцеты" должны бить на 100-120 километров, но 70 – это тоже хорошо.
- Насколько я понимаю, у ВСУ кроме "Хаймарсов" еще остались советские "Грады" и "Ураганы", которые тоже доставляют нам проблемы.
- "Град" для нас особой проблемы не представляет, потому что его дальность стрельбы составляет 20 километров. А "Ураган" и перспективные комплексы, которые поставляются на Украину, такие проблемы нам создают.
Но помимо РЗСО, "Ланцеты" могут работать и по штабам на большей глубине.
- Каким образом "Ланцет" может работать по штабам в случае увеличения его боевой нагрузки?
- Я имею в виду, что мы можем работать по узлам связи и объектам, которые недостаточно защищены.
Например, 15 килограммовым снарядом мы можем поразить танк, если попадем в моторный отсек, а не в лобовую броню.
Понятно, что мы не сможем уничтожать заглубленные командные пункты. Но мы могли бы работать по пунктам управления БПЛА.
Если у "Ланцета" будет такая полезная нагрузка – это возможно.
- А насколько серьезную угрозу для нас представляет тот факт, что ВСУ массово готовят своих операторов БПЛА?
- Такая угроза была еще до "контрнаступа". Мы с вами уже обсуждали, что в одной такой атаке ВСУ могут задействовать тысячи БПЛА. Но сейчас совершенно другая ситуация. Мы смогли на тот момент посадить основную часть вражеских дронов с помощью средств РЭБ. Вполне возможно, что западные специалисты поменяли у них прошивку. И нам надо учитывать, что противник сможет атаковать наши позиции роем беспилотников. Нам надо готовиться их перехватывать, с учетом некоторых доработок.
Мы должны увеличить удары по вражеским пунктам управления БПЛА. Но у ВСУ есть на этот счет свои возможности. В частности, мы захватывали их аппаратуру, способную выявлять места наших пунктов управления беспилотниками. Следовательно, нам придется принимать дополнительные меры, чтобы обезопасить эти пункты и активно работать по тем же объектам противника.
- Недавно наше издание взяло интервью у командира, который работает на Ореховском направлении. Он сказал, что у ВСУ сильнее контрбатарейное оснащение, а у российской армии — авиация. Может ли этот расклад поменяться в ближайшее время?
- У ВСУ изначально было много американских систем контрбатарейной борьбы. Мы их выводим из строя, но их все равно много, потому что идут постоянные поставки. Поэтому в средствах контрбатарейной борьбы нам трудно выйти на паритет с противником, несмотря на все усилия.
Посмотрите, сколько мы за сутки уничтожаем вражеских орудий? Это не очень много. Причем я не знаю, выводим ли мы их из строя именно в ходе контрбатарейной борьбы. Может быть, это дрон-камикадзе или счастливый случай.
У нас есть разные системы РЭБ. В том числе пассивные. Они хороши тем, что они не засвечиваются, потому что у них нет радиолокационной станции. Но у этих систем меньше радиус действия.
Так что нам надо, чтобы наши системы работали на большую дальность и чтобы их было много.
Что касается авиации, то Украина пытается использовать самолеты, не заходя в зону нашей ПВО. Но в таких условиях у противника нет возможности сбрасывать корректируемые авиабомбы, так как для этого нужен определенный подлет к линии фронта. А мы работаем на глубину до 50 километров.
Поэтому нашим самым грозным оружием являются корректируемые авиабомбы. Доработанных бомб свободного падения у нас очень много. Мы используем специальные прицелы. Это наше преимущество.
Но в плане контрбатарейной борьбы и числу орудий именно на Запорожском направлении мы действительно уступаем противнику. Враг силен. С ним трудно бороться. Но эту ситуацию надо качественно менять.
- Это, конечно, не контрбатарейная борьба, но в сводке Минобороны пару дней назад сообщалось, что мы за сутки на разных направлениях уничтожили две польских самоходки "Краб". Этого тоже недостаточно?
- Для уничтожения самоходок нам надо выявлять их позиции с помощью беспилотников. У нас есть станции-аналоги АВАКСа (авиационный комплекс радиообнаружения и наведения-ред.), но их не так много.
У нас есть опыт взаимодействия танков с БПЛА, как это было в случае подвига "Алеши", когда он в одиночку поразил танковую роту противника. Есть опыт управления артиллерии и минометами. Но нам все равно нужно много разведывательных дронов для наведения артиллерии. И все равно – это не контрбатарейная борьба.
- На Иран или Северную Корею нам стоит рассчитывать в этом вопросе?
- Определенную помощь Иран нам оказывает. Я бы ее не стал недооценивать. Все-таки "Герань-2" - это иранский дизайн, хотя производство наше.
Что касается Северной Кореи, то у нее хорошая ствольная артиллерия. Это то, что мы упустили, потому что уделяли больше внимания самоходкам. А Пхеньян основное внимание уделял ствольной артиллерии и РСЗО.
У них есть хорошая реактивная установка KN-09. Наши установки не хуже. Если нам удастся их получить, мы сможем увеличить количество комплексов, но не их качество. Зато северокорейский комплекс KN-25 превосходит наши. У него диаметр не 300, а 600 миллиметров. За один пуск он может выпустить четыре ракеты с дальностью стрельбы до 400 километров. Но в КНДР таких комплексов мало.
И если бы могли сделать с KN-25 то же, что и с "Геранью", то это было бы хорошо.
Еще у КНДР есть свои БПЛА. Мы не знаем, что это такое. Но опыт Ирана показал, что страны, которые не считались фаворитами в этом вопросе, могут выпускать хорошую продукцию. Возможно, что северокорейские дроны тоже хорошо.
Что касается снарядов, то в КНДР производятся боеприпасы калибра 122 и 152 миллиметров. Тут какая-то помощь может быть. А нам помощь нужна.
Зеленский как-то сказал, что стороны в сутки выпускают по 40 тысяч снарядов. Это много. Промышленность не может это компенсировать сразу, а запасы небезграничные. У нас нет снарядного голода, но иногда мы не можем выделить достаточного количества боеприпасов для прикрытия собственных подразделений. Поэтому нам не надо отказываться от северокорейской помощи.
Мы бы хотели получить и китайские образцы. У них артиллерийские системы находятся на стадии консервации в Синьцзяне. У них такой же калибр, как и у наших.
Повторюсь, если у нас появятся дополнительные огневые возможности, то это было бы очень хорошо в условиях позиционных боев в городской застройке. Ведь по личному составу мы по-прежнему уступаем противнику не только на юге, но и на севере, где мы наступаем.
Мы наступаем без превосходства в людях. Но наступаем успешно, если мы за неделю проходим по 8 километров. По сравнению с тем, что у ВСУ получилось на юге, это много.
- К слову о севере и корректируемых бомбах. Поступают сообщения, что мы опять нанесли удар по мосту через Оскол в районе Купянска, а также стали бить по переправам на реке Жеребец.
- Опыт уничтожения моста в Затоке под Одессой показал, что для этих целей недостаточно использовать "Калибры". Мосты лучше уничтожать с помощью корректируемых авиабомб. Другое дело, что Украина может легко восстанавливать понтонные переправы. Надолго мы таким образом коммуникации противника не прервем.
Отмечу также, что мы стали наносить удары по железнодорожной инфраструктуре в районе Харькова и Днепропетровска. Но опять же, есть нюанс. Хорошо, если мы знаем, что скоро на станцию придет эшелон с оружием и боеприпасами. Но такая информация у нас не всегда имеется. А просто так бомбить станции мы не хотим, потому что это может привести к гибели мирного населения.
Другое дело, что даже временное прекращение коммуникаций противника облегчит нам задачу по постепенному выходу на Оскол. Если мы прижмем ВСУ к Оскольскому водохранилищу (там мостов нет, оно широкое), мы могли бы окружить их крупную группировку войск.
- Когда мы всерьез можем обсуждать, насколько нам удается прижать ВСУ к Оскольскому водохранилищу?
- Нам всем это хочется. Но враг не выдохся, а перегруппировывается. У ВСУ действительно есть возможность провести третью волну "контрнаступа" на юге в конце сентября. Но это не мешает нам наступать на севере.
Я бы хотел, чтобы мы до осенней распутицы к концу октября вышли на Оскол. Это было бы хорошим показателем успешности нашего наступления. То, что мы за сутки берем по 10 взводных опорных пунктов, это означает, что мы сможем расширить плацдарм на реке Жеребец и тоже двигаться к Оскольскому водохранилищу.
- А что можно будет считать нашей ситуативной победой, если не изменение линии фронта?
- Можно сколько угодно говорить, что мы уничтожаем резервы ВСУ. Да, мы выбиваем подготовленный личный состав и технику под Ореховом и под Артемовском. Но после доукомплектования они все равно снова бросаются в бой. Поэтому нам все равно надо возвращать хотя бы левобережную часть Купянска. А зимой надо закончить с группировками ВСУ в Авдеевке и Северске. Я ожидаю, что зимой наши успехи будут значительнее.
А противник зимой ослабнет. У него будут израсходованы подготовленные резервы. К весне Украина может набрать 200 тысяч новых бойцов. Но только в том случае, если мы не будем наступать.
В какой-то момент враг сломается. По моим личным оценкам, безвозвратные потери ВСУ убитыми и тяжело ранеными составляют более 500 тысяч человек. Если эта цифра дойдет до 900 тысяч, то наступит слом. Это слишком много для страны с 20 миллионов человек.
Но как бы там ни было, СВО не закончится как минимум до конца 2024 года.