Об этом в интервью изданию Украина.ру рассказал эксперт в области безопасности, подполковник ФСБ в запасе Сергей Храпач.
В конце июня в Крыму арестовали диверсанта, пытавшегося взорвать газопровод, а в Иркутской области преступники снова уничтожили железнодорожное оборудование. При этом на днях ФСБ предотвратила покушение на главу Крыма Сергея Аксенова и теракт украинского диверсанта на Сахалине.
— Сергей Валентинович, почему так много терактов происходит на железнодорожных путях последнее время?
— Я думаю, это происходит только потому, что там очень низкая пропускная способность.
По мнению заказчиков [диверсий], любой сбой в движении поездов порождает железнодорожную пробку, которая сказывается на снабжении страны чем-либо. При этом речь идет не столько об удушении воюющей российской армии, сколько в целом о влиянии на обеспечение различными товарами населения РФ.
Например, вещами и оборудованием из Китая и других сопредельных государств, которые везут в Россию, в том числе по параллельному импорту.
Маловероятно, что логистические цепи Министерства обороны России — настолько длинные, чтобы из Читы или Забайкальского края везти военные грузы в зону спецоперации (СВО).
Относительно недалеко от зоны военных действий на территории России есть определённое количество ресурсов, накопленных на различных армейских складах. Оттуда они быстрее доставляются к линии фронта.
— Получается, цель таких диверсий — подрыв экономики России?
— Конечно, все на это и направлено.
Тут еще есть некий идеологический момент — посеять хаос среди населения. Когда россиянам каждый день сообщают о каких-либо диверсиях, у непрофессиональных, неподготовленных граждан может создаться впечатление о массовых акциях со стороны ВСУ и разведывательных органов иностранного государства, с которыми наши контрразведывательные органы не могут эффективно справляться.
И даже, если спецслужбы достаточно эффективно все делают, мнение у народа может складываться не очень позитивное, в том числе о проведении СВО. Это все на руку противнику.
Кстати, если мы посмотрим на последние случаи диверсий (кроме эпизода с Прилепиным, когда он серьезно пострадал, а его водитель погиб), никаких серьёзных результатов такие акции не получили.
Для непосредственного воздействия на административные органы — ноль эффекта. А вот шумовой эффект среди населения о том, что в РФ постоянно что-то происходит, а власть якобы не может справиться, создается.
— В чем особенности упомянутых вами идеологических диверсий?
— Если вспомнить наиболее известные исторические параллели, например, во время Великой Отечественной войны, когда немцы пытались взять штурмом Москву, засылались специальные паникеры, которые сеяли среди народа хаос, говорили о сдаче столицы и другое. Народ, подверженный стадному чувству, начинал куда-то бежать, скупать продукцию.
Это мешало нашим воинским подразделениям и органам власти оборонять город — ещё бы немножко, и немцам, возможно, удалось на спинах паникеров войти в город.
Только эффективные действия военной администрации и правоохранительных органов города Москвы спасло ситуацию на этом фронте — пусть и не таком горячем, как в 10–15 километрах от столицы, где тогда шли бои.
— В Одессе сейчас люди в панике, их пугают тем, что Россия якобы готовится взорвать Запорожскую АЭС (ЗАЭС). Как говорят мои знакомые, приходишь в местную аптеку, а там помимо основного заказа тебя убеждают купить йод, потому что станция рванет и так далее. В чем задача такой идеологической диверсии?
— Методики не меняются: принципы запугивания и внесения деструктива в общество основаны на человеческой психологии.
Геббельс говорил: чем ложь будет более наглая, тем больше верить в неё будут люди. Поэтому одесситам и рассказывают про йод, что надо его обязательно принимать для деактивации ядерного заражения, потому что русские якобы взорвут Запорожскую АЭС. Это запускает работу так называемого сарафанного радио: люди боятся, начинается паника.
Дальше уже организаторы идеологической диверсии решают, куда созданный хаос направлять. Если это своё [украинское] население, то у него формируют некую устойчивость и сопротивляемость чему- или кому-либо — не хотите, чтоб так было, делайте так-то. Если же это касается российских граждан, то тут цель — создать общее паническое настроение, что взорвется ЗАЭС и облако пойдет на людей.
Здесь нужно понимать: не важно, что будет с атомной станцией и даже, кто из участников конфликта может потенциально ее взорвать. Важно, что создается видимость угрозы техногенной катастрофы, и люди начинают бояться.
Соответственно, они будут голосовать ногами и давить на своё правительство и администрацию в целях принятия определенного решения.
Как направить имеющийся ресурс [полученный от идеологической диверсии] — это уже элемент мастерства. Технологии существуют со времён Древнего Рима, и их активно используют все без исключения спецслужбы и организации.
— Как мы можем противостоять подобным провокациям, как в Одессе?
— Тут вопрос в профессионализме тех, кто будет противостоять. И нужно понять, стоит ли вообще что-то с этим делать. Иногда можно так напротивостоять, что, наоборот, это будет ещё больше будоражить людей, и мы получим обратный от задуманного эффект. Поэтому если нет чёткого плана, что делать с идеологической диверсией, не хватает инструментария, лучше вообще её игнорировать и спускать на тормозах.
Если же имеется мастерство, которое ранее было апробировано и доказано на аналогичных мероприятиях, тогда, несомненно, стоит использовать определённый пропагандистский вектор в различных средствах массовой информации. Но тут тоже очень тонкая грань.
Честно говоря, с учётом последних событий в России и в сопредельных государствах, я не уверен, что у нас есть такие специалисты, которые смогут выбрать правильный вектор.
А вот дополнительную ненужную панику создать — это вполне возможно. Я бы рекомендовал коллегам либо очень серьёзно подойти к ситуации [в Одессе], либо вообще не связываться, иначе это будет иметь катастрофические последствия.
— Можем ли мы дать аналитическую обобщенную оценку произошедшим на территории РФ диверсиям? Как их можно охарактеризовать?
— Да, конечно. Здесь используется технология Абвера, применяемая в начале Великой Отечественной войны, когда шла массовая вербовка агентуры, не взирая на моральные и профессиональные качества этих людей. [Абвер с нем. Abwehr — "оборона, отражение"; орган военной разведки и контрразведки Германской империи, Веймарской республики и нацистской Германии.]
Там был принцип такой: завербуем 100 тысяч человек — 10 тысяч из них дадут какой-то результат; этого вполне хватит для дестабилизации работы, например, транспортного комплекса Советского Союза, который подвозил боеприпасы и вывозил оборудование эвакуируемых заводов. В последних диверсиях я вижу использование того же принципа.
Как правило, средний возраст диверсантов [совершающих преступления на территории РФ] — 40 лет. За небольшое относительно вознаграждение эти люди идут на поджоги оборудования железных дорог, военкоматов.
У нормального человека, если им кто-то манипулирует и побуждает к противоправным действиям, возникает логичный вопрос: а какая санкция последует, если я кину гранату или бутылку с зажигательной смесью в военкомат? Это же преступление, за которое следует серьезное наказание.
— Почему тогда люди соглашаются?
— К сожалению, для таких акций вербуется соответствующий контингент. Это люди, совершенно не идеологизированные, не борцы с режимом, а, простите, обычные идиоты, которые абсолютно не осознают последствия своих действий и хотят быстро заработать 10 или 20 тысяч рублей.
По сути именно такие персонажи и нужны для подобных диверсионных актов: бросил бутылку, что-то сжёг — эффект некий есть. Даже не экономический, а больше идеологический эффект — постоянно в России что-то происходит. Это создаёт напряжённость в обществе.
Самих исполнителей, так называемые расходные материалы украинских агентур, ловят и сажают на огромный срок. Но это их пока не останавливает. Видимо, до потенциальных агентов не доносят информацию, как не попасться на удочку.
Я также могу провести аналогию с call-центрами, которые под видом банковских сотрудников или полиции "разводят" людей на передачу денежных средств. В диверсиях — принцип абсолютно тот же, и, скорее всего, те же самые люди этим и занимаются.
— Почему продолжаются диверсии и покушения в России?
— Пока у нас сохраняется такой контингент, как я описал выше, наши противники будут постоянно питать иллюзии дестабилизировать нашу страну, создавая мелкие неквалифицированные диверсии на путях снабжения или в отношении органов власти.
Справиться с таким вербовочным контингентом сложно, хотя опыт есть.
— Какой опыт по предотвращению неправомерных актов вы бы отметили, и как его можно использовать в нашем случае?
— Во время Великой Отечественной войны пытались бороться полицейскими мерами с такими акциями. Например, забирали радиоприёмники в обязательном порядке у населения; ограничивали и цензурировали полностью получение и передачу информации.
Народ в глубоком тылу Советского Союза знал, что происходит на фронте только из сводок Совинформбюро. Сегодня средства доставки информации очень индивидуализированные и массовые, доступные самым примитивным обывателям.
То есть банальные ТГ-каналы и прочие ресурсы Роскомнадзор просто физически не успеет блокировать, даже если очень сильно захочет. Поэтому применить матрицу, которую использовали наши деды во время Великой Отечественной, сейчас невозможно. А иных способов ограничения информационного воздействия в век Интернета пока ещё не придумали.
Да, есть северокорейский опыт, китайские практики, но, к сожалению, это слаборешаемая задача сегодня. Мы не можем реализовать указанный опыт в России из-за нехватки технических средств, которые черпаем со стран, имеющих на нас санкционное воздействие.
По сути мы даже толком не можем организовать защиту информационного пространства.
— 3 июля правоохранители предотвратили покушение на главу Крыма Сергея Аксенова. Был задержан гражданин России, завербованный СБУ и прошедший на Украине курсы обучения разведывательно-подрывной деятельности. Как такие личности остаются вне поля зрения органов и ФСБ? Почему, например, к выявлению потенциальных диверсантов не привлекают участковых? Раньше участковые собирали оперативные данные и знали, какая семья и где живет, благополучная ли она, и так далее.
— Здесь проблема очень застаревшая. Что касается участковых — образ блюстителя закона, который воплотил народный артист Советского Союза Михаил Жаров, давно ушёл в прошлое.
Сейчас от участковых требует больше информационного подтверждения своей работы — то есть в основной своей массе они пишут космическое количество различных отчётов и планов. Физической работой по контролю за своими гражданами они, конечно, занимаются, но не в таком объёме, в котором следовало бы.
Плюс — происходит большая миграция людей. В Советском Союзе 95% жителей какого-нибудь условного дома стабильно проживали со дня рождения до смерти в нем. Сегодня же очень сложно отследить миграционные пути населения как внутри России, так из приграничных регионов. Они как граждане РФ имеют полное право перемещаться по территории страны без всякого стеснения.
Ограничения действуют в двух случаях: нужна регистрация постоянного или временного места жительства, когда человек устраивается на работу в определённый орган; когда обращается за социальной или медицинской помощью. Если гражданин живёт вне этого, его по сути регистрировать нигде не надо, а штраф за нарушения относительно небольшой.
Опять же число сотрудников полиции, участковых инспекторов и обычных работников патрульно-постовой службы, которые должны сомнительных личностей выявлять — их просто мало.
Если говорить об отложенном или сиюминутном эффекте по выявлению потенциальных преступников, то нужно кратно увеличивать объёмы сотрудников указанных служб. Но взять их одномоментно — неоткуда, поскольку обучение, ввод в работу таких специалистов требует значительного времени.
Условно, если сегодня в 5 раз увеличить данную службу, то отложенный эффект в лучшем случае мы увидим только после нового года — если вообще не через год.
Аналогичные процессы происходят и в контрразведывательных органах, которые пока что не рассчитаны на ведение деятельности фактически в мобилизационных условиях. По сути мы имеем вызовы, которые соотносятся как раз с реакцией, которая должна происходить в условиях мобилизации промышленного потенциала и административных органов. Пока такую мобилизацию в России не ввели.
Соответственно, имеющимся числом сил и средств полиции, органов ФСБ, Росгвардии и иных правоохранительных органов обеспечить эффективную борьбу и предотвращение всех диверсионных террористических актов в отношении России пока невозможно.
— В чем наши спецслужбы преуспели? Над чем еще нужно работать?
— Однозначно успехи есть. Современные спецслужбы России — наследницы спецслужб Советского Союза. Даже наши противники — Абвер, служба безопасности рейхсфюрера СС, службы специальных операций, впоследствии ставшие ЦРУ США — высоко оценивали эффективность наших спецслужб времён Великой Отечественной войны.
Однозначно не все успешные результаты нам показывают и озвучивают в медиа — есть и более серьёзные, которые нельзя доводить до населения в публичной плоскости из-за того, чтобы не нанести ущерб людям, участвующим в этих мероприятиях.
Например, факт того, что Аксенова спасли от неминуемой смерти, именно предотвратив теракт против него, а не занимаясь поиском преступников после совершения акции, — как раз и есть значимый эффект от работы наших служб.
Идеология любой спецслужбы, в том числе утверждённая и закреплённая в законах РФ, — это в первую очередь предупреждение и выявление диверсий и терактов. Поэтому наши ребята здесь хорошо сработали — молодцы.
Когда же ситуация доходит до момента, где специалистам приходится работать по факту, это не очень высокое качество работы спецслужб. Пока мы видим, что в основном они справляются. В России транспортные потоки не парализованы, захватов административных зданий в серьезных областных центрах не происходит — не потому, что никто не нацелен, а так как вовремя выявляют данные факты и купируют группы диверсантов, которые могут напасть.
Конечно, хочется, чтобы эффект был лучше. Но будем опираться на тот инструментарий, который существует и объективно смотреть. Конечный результат мы увидим после окончания СВО — тогда можно будет чётко понять, кто, на каком уровне и насколько эффективно сработал.
— Где еще возможны новые диверсии и как их предотвратить?
— Диверсии, повторюсь, в нашем случае делаются противником для того, чтобы изумить российское население. Соответственно, нужны акции в отношении каких-то значимых объектов РФ.
Обычно это мосты и железнодорожные пути, автомобильные дороги. Но поскольку автомобильную дорогу сложно повредить небольшим количеством взрывчатого вещества, скорее всего, следует ожидать усиления или продолжения имеющейся интенсивности диверсий на железнодорожном сообщении в нашей стране. Может быть затронута и авиация каким-то образом.
Однако, как я понимаю, вектор СБУ направлен на то, чтобы при нарушении работы российских транспортных коммуникаций, Украину не обвинили в гибели людей. То есть вряд ли мы с вами увидим какие-то диверсионные акции в отношении московского метро, железнодорожных вокзалов, аэропортов и гражданской авиации.
Не исключаю, что объектами диверсии со стороны Украины могут стать воинские части, военные аэродромы, места базирования и склады.