Об этом она рассказала в интервью изданию Украина.ру, подчеркнув, что речь о позиции государства, но не о людях. По ее словам, именно благодаря простым людям беженцы и понимают, что «Россия — наша страна».
— Оксана, хочу уточнить, как вы оказались в России, где вы сейчас живете, расскажите вашу историю. Вы из Изюма, из Харьковской области?
— Да, с него самого. Когда началась СВО, мы находились дома, никто не ожидал, конечно.
— Изюм, да?
— Да-да. Никто не ожидал. У меня здесь дочь с 2014 года находится.
— Где?
— В Ленинградской области мы сейчас находимся.
— А почему в Ленинградской области она с 2014 года?
— Ну мы здесь жили уже десять лет назад. У меня сын инвалид, тяжелобольной, мы приезжали в институт Бехтерева, жили, работали, потом решили вернуться домой. А дочь осталась здесь.
— Сколько сыну и дочери лет?
— Старшей 26, мальчику 18 лет исполнилось уже на территории Российской Федерации. У меня еще младшая дочь есть, ей 6 лет.
— Как зовут старшую дочь?
— Анастасия. Сына зовут Илья. А шестилетняя дочь — Машенька.
— Она в Изюме родилась?
— Да.
— А что с Ильей?
— У него с детства проблемы: тяжелый аутизм, отставание в развитии, он не говорящий, сам себя не обслуживает — сложная ситуация.
— Началась СВО, вы тогда где работали, какая у вас профессия?
— Я же работать не могу, я по уходу за ребенком-инвалидом была. У нас сложная инвалидность, и поэтому я находилась все это время дома. Получала пособие по инвалидности на Илюху и находилась дома.
7 августа 2022, 11:17
Уехать, чтобы остаться. Что происходит с украинскими беженцами в Европе и в России— А работал муж?
— Да, работал муж.
— Где работал?
— Я не знаю, стоит ли это озвучивать?
— Думаю, СБУ и так знает, мне же — рассказывать читателям.
— Ну в принципе, да. На Водоканале он работал. Мужа зовут Вячеслав.
— Вячеслав работал, и вот 2022 год, март, Изюм…
— Да, в начале марта…
— И что, вошла российская армия — и?..
— До начала входа было еще много событий. У нас экстренно готовились ребята, тероборона набиралась, насколько я слышала — лично не видела, но слышала. И оружие выдавали им. Все это в экстренном порядке, занимали они блокпосты, мосты заминировали, все это к этому делу… Но экстренно готовились, так могу сказать.
— А много было тогда теробороны? Какие настроения в городе были?
— Настроения я не могла знать, но по крайней мере весь наш район, в котором я оказалась, жила… Я просто мало с кем общалась, потому что я в основном находилась дома с сыном. Я общалась, допустим, в нашем районе с людьми — как оказалось, практически они все и выехали на территорию России. Мои знакомые, да.
— И вот, когда начались обстрелы… Идут обстрелы, а вы как, как Илья?
— Начнем с того, что 24 февраля я говорила с подругой из Москвы, и она говорит: «А что там у вас происходит?» Я так пошутила, что Россия в нас вошла частично. Ну посмеялись… Как-то не оценивали всю серьезность ситуации.
23 февраля мужчин знакомых поздравила с праздником, а 24-го началась спецоперация. До последнего я думала, что русские войска займут наш город, как Купянск, и никаких боевых столкновений не будет.
Мы все очень на это рассчитывали, мы понимали, что не избежать конфликта, потому что нагнеталось это восемь лет, понятно, но до последнего думали, что ничего не будет. А если и будет, то просто войдут и все, без всяких потерь это будет.
А потом интересные вещи начали в местных чатах писать, за тероборону — это одно, потом предлагали местному населению на Верхнем поселке в 11-ю школу спуститься в подвалы. А потом слух прошел, что, оказывается, внизу люди в подвалах, а вверху так называемая тероборона, защитники. Но разговаривали за то, что там нацики, так называли у нас их, нацики сидели, вооруженные люди. То есть понятно, к чему.
Потом начали заставлять соблюдать светомаскировку, типа чтобы дезориентировать противника. Я тоже со своими знакомыми возмущалась, зачем это делать, наоборот, люди должны видеть, сколько населения в городе, и все остальное. Я не могу себе позволить ночью свет выключать, потому что у меня дети не спят без света. А потом стало понятно, почему нам это навязывали. Вплоть до того, что начали угрожать: если не будете выключать свет — будем собирать команды, ходить по улицам и бить окна, если у кого увидим свет. Даже такое у нас было.
Я так поняла, когда уже потом впоследствии разговаривала с русскими военными, чтобы были уверены, что город эвакуирован. В принципе, такие отчеты, как я поняла, и поступали, что на 80% город эвакуирован. А эвакуации как таковой у нас не было.
— Пришла российская армия, и дальше что?
— Пришла — это мягко сказано. У нас просто полностью разрушили город. Потом говорили, что там стояли украинские войска, БТР, тяжелая техника, у нас же там авиаударами разбомбили центр города. Потом бронетехника уехала, а город в итоге пострадал.
Я знаю, что российские войска предлагали договориться, чтобы пропустили их и ни один бы человек не пострадал, точно так же, как в Купянске. Но вот не получилось, наш мэр убежал, эвакуации не было, пострадали очень много мирных жителей.
Мы жили в частном секторе, поэтому мы это все наблюдали со стороны, как в «Звездных войнах» — над головой все летало. Честно говоря, до последнего думала, что это все не с нами, что все пройдет стороной.
— Вошла российская армия, вы, беженка, уехали на территорию России? А что с вами происходило во время пребывания в городе российской армии, что заставило вас выехать?
— Российская армия вошла и начали уже с трех точек обстреливать Изюм. Как я впоследствии поняла, это оказался стратегический город — самая высокая точка Харьковской области.
До последнего сидели… А у меня ребенок остался абсолютно без лекарств, потому что в самом начале боевых действий у нас размародерили все аптеки, все магазины — все полностью люди размародерили. Говорят, что русские войска, но я, честно говоря, не видела ни разу, что русские. А вот местное население творило чудеса.
У нас не было полиции — полицию и мэрию эвакуировали, остались простые люди. Поэтому следить за порядком было некому. Вошли русские войска… У нас в городе под бомбежками много населения погибло, дома разрушились и в подвалах по полторы тысячи сидело людей, им кушать нечего было. Старики поумирали многие от голода и болезней, холодно еще было — март.
Пока был свет и газ — еще более-менее было. Газ перебили в самом начале из-за артиллерийских обстрелов. Мы уехали в апреле. До последнего думали… Я ездила на велосипеде, чтобы где-нибудь в госпитале, там, где гуманитарку раздавали, чтобы где-нибудь найти лекарства. Я аналоги российские знала, чтобы Илюхе хоть какое-то лекарство достать, сыну чтоб плохо не было.
Познакомилась с (русским мэром Изюма. — Ред.) Владиславом Соколовым в то время, он мне сказал, где я могу посмотреть, поспрашивать. Я зашла, там назначили в санчасти доктора, и какую гуманитарку ему привезли по медикаментам — он мне показал все, чем может помочь. В общем, нашла буквально два наименования, нужных средств не оказалось, потому что у нас довольно специфическое лечение. У нас еще, помимо всего прочего, непереносимость лактозы и глютена, это практически всегда присутствует — или крахмал, или лактоза в таблетках. Поэтому мало чего нашла.
Разговаривала с военными, они говорят: «День-два — и закончится, потерпите». Как мне говорили, в «зеленке» остались еще группы диверсионные, а так уже спокойная жизнь, начали гуманитарку завозить. Первые колонны не доходили, потому что их бомбили, а потом уже начали завозить.
Очереди были сумасшедшие, на всех не хватало. Проблема была — мука, это вообще, без хлеба остались. Это за счет того, что мы в частном секторе, мы, в принципе, и выжили. А в городе очень сложно было.
— Вы в апреле куда уехали?
— Мы уехали, потому что уже солнечно, тепло было. Осколки начали лететь во двор, а дети выбегают гулять. Пару раз осколки собрала. Прилеты видно, рядом, со двора видно — туда полетело к соседям, туда — у нас рядышком дома все побитые. И у Илюхи лекарства нет… Поэтому мы собрались экстренно и уехали.
Хотели пересидеть на территории Украины у родственников, далеко ехать не хотелось. Да и вообще мы же не думали, что так надолго затянется, мы думали, пересидим, вернемся назад.
Ну а потом… стали ехать, а нам сказали… Проблемы у нас начались еще с трехкилометровой очереди на таможне. И чтобы пересечь ее с больным сыном, мне пришлось встать на колени перед стоявшими впереди людьми. Иначе больному сыну было не выжить, он был в тяжелом состоянии. И я очень благодарна жителям Славянска, которые эвакуировались тогда, за то, что они нас пропустили.
В больнице остановились, нас в больнице приняли люди в Шевченково, спасибо им большое, по сей день благодарна. Разместили в больнице, потому что там до комендантского часа надо было куда-то доехать, ночью после семи никакого движения нельзя было осуществлять.
Мы доехали до (станции. — Ред.) Шевченково, расположились там, спрашивали, как проехать к родственникам, сказали, что туда лучше вообще не ехать, потому что дорога заминирована.
Выезжали сами, на свой страх и риск, потому что эвакуации не было, а с российскими военными в колонне с личными вещами и документами мы не могли себе позволить ехать, потому что у меня тяжелый сын.
— Поэтому вы решили выехать на территорию России? Как это получилось?
— Связь появилась, у нас же связи с Изюме не было. Уже в Шевченково начала звонить дочери, она сказала: «Приезжайте сюда, разместимся, как-нибудь переживем». Хотя у меня дочь сама без жилья. У нее муж гражданин России, но жилья своего нет. Поэтому я и не хотела ехать, дома есть дома.
— Вот вы приехали, сейчас вы живете в Ленинградской области. Как вы устроились? Гражданство получили?
— В начале мы к родственникам зятя поехали. Но у них дачный домик, мы до осени смогли там какое-то время продержаться, но тоже условий нет: ни душа, ничего, дом не утепленный. Поэтому спасибо, нас другие люди приютили. Сейчас живем у людей.
Квартиру снимать очень дорого, официально не работаем. Я же не могу работать, потому что за ребенком ухаживаю. Муж не официально перебивается заработками. Мы буквально паспорта получили только недавно, все это время оформляли документы. Сначала РВП, потом на паспорт подали, а это же все сроки рассмотрения.
Илье исполнилось 18 лет уже здесь, на территории (РФ. — Ред.), и у нас все эти документы аннулировались, получается, на Илью — временное убежище я имею в виду... Он же вписан был в моем документе как несовершеннолетний, а теперь все эти документы аннулировались.
Начала узнавать — никто ничего не знает. Начала по всем чатам, по всем соцсетям, по всем каналам помощи беженцам узнавать. Здесь звонила на горячие линии. Мне сказали, что порядок действия такой: 18 лет, — срок действия украинской инвалидности у нас закончился, российской еще нет, — он уже дееспособным считается. А фактически же он недееспособный. Поэтому пришлось подать заявление в суд. Через суд нужно признать его недееспособность.
Потом в опеку, а потом, когда опека назначит меня опекуном, только потом я могу поехать в УФМС и от его имени сдать документы на получение гражданства. У нас только один сын остался без гражданства.
— А он пособие какое-то получает?
— Никакого он не получает. Потому что по 586-му указу от 2022 года я не успела оформить это пособие, его надо было оформить до декабря 2022 года.
— Чей это указ?
— Президента Российской Федерации. От 27 августа 2022 года, №586 — о выплатах гражданам ЛДНР и Украины. Если бы у меня суд прошел вовремя, я бы успела оформить, а так — у меня до сих пор длится суд.
— А в чем там проблема?
— Потому что у них такой регламент. Сначала ознакомительное заседание, первое, это назначили с августа — только на второе февраля. Второго февраля у нас было ознакомительное заседание, на второе заседание собирать они должны были документы, я принесла все, что от меня потребовали, они запрос сделали — не нашли карту медицинскую. В общем, бюрократические моменты меня поражают по сей день. Честно говоря, мы год решаем вот эти все бумажные проблемы.
— А депутаты или политики, Харьковская ВГА, которая сейчас в Белгороде, они вам как-то помогают?
— Я звонила в эту администрацию. Сначала звонила моя дочь, они ничего ей не подсказали по этому поводу… Она жила сколько лет (в РФ. — Ред.), а гражданство не могла получить, она сейчас только присягу приняла, на днях будет получать паспорт.
Все узнавали сами. Они в принципе ничего не знают, вот они только начали сообщать, даже в телеграм-каналах во всех начали хоть что-то писать, я подписана на них. Они ездят там, празднуют, гуманитарку какую-то раздают. Потом я позвонила, говорю, скажите, пожалуйста, что-нибудь положено для жителей Харьковской области? Мне сказали, что пока ничего!
Они отвечают так, типа надо ждать освобождения. Я говорю, ну а жить-то нам как-то надо? Определенный регламент существует, мне они подтвердили, что я правильно все делаю — через суд, потом опекунство… В принципе, как говорят, закон есть, поэтому другого ничего никто не предлагает.
Бесплатной юридической помощи нет, это спасибо «Центру перспективы» Ленинградской области, помощь детям-инвалидам. И то они меня сами нашли, потому что я оставляла заявку в телеграм-каналах по помощи беженцам. Сами нашли, сами позвонили, теперь я по каким-то вопросам могу хотя бы консультацию получить бесплатно. Это у них свой юрист, она мне иногда помогает в таких вопросах.
Регламент действительно существует, его не перепрыгнешь.
— Вы нуждаетесь в лекарствах, их дают для сына?
— Дело в том, что у нас очень сложное заболевание, и мы еще до сих пор не оформили группу. Даже то, что мы можем в аптеке ему покупать, мы будем покупать, пока у нас не будет группы. По закону Российской Федерации нам ничего не положено, потому что он гражданин другого государства.
— И статус беженца не дают?
— А беженцев вообще никому не дают на территории РФ, я ни одного знакомого не знаю, у которого получилось бы оформить статус беженца. Временное убежище — да, а статус беженца — никому.
— Почему?
— Наверное, у беженцев больше прав, я не знаю.
— Если бы у вас Путин спросил, какие три главных помощи необходимо беженцам с Харьковской области?
— Во-первых, мы же утратили все, у нас ни жилья, ничего — и не предвидится. И домой нам не вернуться.
— Жилищный сертификат?
— Я была бы очень благодарна, если бы он рассмотрел этот вопрос. Жилищный сертификат. Потом, насколько я знаю, у всех моих соотечественников проблемы с переоформлением номеров на автомобиль. Не очень хочется ездить с украинскими номерами. Это спасибо Соколову — он подсказал, только он решает, оказывается, этот вопрос, его команда.
— А как вы решали этот вопрос?
— А я вот буквально недавно только ему задавала, он еще в Москве находится, мы поехали по месту, не хотела его беспокоить, поехали здесь в МРЭУ, нас культурно послали, потому что переоформляют номера только присоединенным регионам, мы остаемся не у дел везде.
— Вы — не присоединенный регион, поэтому?..
— Да, мы никому не нужны, нас отлюбили и бросили.
— Если вы связаны с беженцами из Харькова, как у них настроение, что они думают по этому поводу?
— У нас одинаковое у всех мнение. Мы всегда ногами и руками были за Россию, и очень обидно остаться у разбитого корыта, вот честно. Не совсем то, что мы ожидали. Просто чувство обиды.
— Что еще нужно сделать для беженцев, чем еще помочь, кроме жилищного сертификата?
— У всех же проблема одна — люди остались без пенсии, без пособий, без стажа. Все же утеряно, с Украиной же связи оборваны, никто ж туда не поедет, мы же там автоматически коллаборантами будем.
Мне терять нечего — я домой не вернусь, поэтому я даю вам интервью. Все люди боятся, понимаете? Потому что понимают, что и здесь мы никому не нужны, и домой не вернуться!
И многие паспорта по этой причине не получают, потому что боятся люди, потому что понимают, что здесь им ничего не светит, а дома — у них у всех дома остались!
— То есть они хотели бы вернуться, но боятся?
— Это нереально. Ну как можно вернуться, если мы автоматически будем считаться коллаборантами? Я говорю со своими знакомыми с Изюма, те, которые более-менее с головой дружат, остались люди — те, которым не выехать, у которых родственники-старики остались.
Там же не все нацисты. Допустим, моей соседке 90 лет, за ней дочка присматривает, бабушка сказала: «Никуда не поеду, здесь родилась и умру», и сидит, и та ее не бросит. Таких очень много у нас осталось.
Периодически созваниваюсь. Нас уже там объявили коллаборантами. Это уже дураку понятно. Там уже соседи друг друга сдают — все знают, куда мы уехали. Кто куда уехал — все сразу доносится.
— Оксана, сколько вам лет?
— 45!
— Молодая еще.
— Ягодка, ага, только жизнь, конечно, потрепала с этими событиями… Это вот я сейчас так свободно общаюсь, а в начале, конечно…
— А люди как к вам относятся в Ленинградской области?
— Вот за счет людей только мы и понимаем, что Россия — это действительно наша страна.
— А как они вам помогают?
— Да нам с самого начала и соседи, там, где мы жили, вещи приносили, и продукты приносили, и консервацию, и добрым словом, и всем (помогали. — Ред.). И вот сейчас волонтер женщина к нам приезжает из города в область, чтобы погулять с Илюшей. Я же ногу сломала, не могу ему много внимания уделять.
Она с ним гуляет и играет. Вот должна на следующие выходные приехать с доктором-реабилитологом, чтобы врач посмотрела, показала упражнения для развития.
У нас девять лет не было эпиприступов. Просто после этих событий, мы сюда ехали — в Ореховатом приступ случился, нас там еле откачали. И уже здесь два раза случился приступ эпилептический. Она мне достала лекарство, которое доктор выписал. Помогают люди!
Просто обидно, что простые люди помогают, а со стороны государства — мы остались никому не нужны. Очень обидно!