Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
— Роман, много говорят о запретах в зоне СВО. Запрет на использование гражданских автомобилей, запрет на смартфоны, и воспринимают это исключительно как полное «не пущать», вредительство, потому как и автотранспорт, и смартфоны чрезвычайно важны в этом конфликте. Проясните, пожалуйста, ситуацию.
— Совершенно верно. Начну с автомобилей, с запрета на использование гражданских автомобилей военными. Уже появились даже бланки, они были продемонстрированы в сети — бланки разрешения от начальников частей на использование автомобилей.
Туда вписывается номер, фамилия того, кто имеет право управления без права передачи третьим лицам. Соответственно, выдаются черные армейские номера.
Сделано это по следующим причинам. Первое, наиболее важное, — чтобы была возможность как-то более продуктивно работать с диверсантами, группами ДРГ, либо лазутчиками засланными, которые могут переодеваться. Известны такие случаи, когда переодеваются в форму военнослужащих, и, пользуясь этим прикрытием, спокойно передвигаются вдоль блокпостов.
Поэтому любой гражданский автомобиль, в котором едут вооруженные люди в военной форме либо просто подозрительные, будут дополнительно досматриваться.
Второй момент, не менее важный, — это вопрос правопорядка. Есть случаи, действительно с ними разбираются и работают, когда у местных жителей машины, гражданский транспорт бывают попытки либо отобрать, либо, что еще чаще бывает, забрать брошенные, оставленные, с точки зрения военнослужащего, машины.
Для того чтобы потом эти машины бесконтрольно не катались по южным регионам, новоприсоединенным, вводится разрешение и проверки.
Поэтому именно по части гражданских автомобилей я эту инициативу поддерживаю, потому что действительно порядок надо наводить. Пока я не знаю ни одного случая, чтобы эта инициатива вызвала какую-то проблему именно у волонтеров, у переданных волонтерами машин.
Что касается смартфонов и любых передающих устройств…
— Пока к смартфонам не перешли, хотел спросить, как оформляется трофейная техника. Например, захвачены позиции, на них огромное количество пикапов и прочего, что передают для ВСУ массово волонтеры. Это же, по сути, тоже считается гражданскими машинами.
— Совершенно верно, точно так же (эта техника. — Ред.) ставится на баланс части, точно так же командир под свою ответственность выписывает на нее разрешение, потому что военнослужащему, который использует гражданскую технику, насколько я понимаю, достаточно будет показать именно саму бумагу разрешающую.
Правда, на сто процентов я не уверен, но пока из первых данных именно такая информация.
Для чего это делается? Чтобы ответственность по использованию автомобилей брало на себя руководство, что это не какие-то подчиненные отобрали пикап у фермера и катаются на нем, а что это машина, поставленная на учет.
Если прокуратура военная делает запрос, предоставляются все документы, что она на учете стоит. Поэтому руководство и офицеры старшие, понятно, они не будут ввязываться в историю с угнанными, украденными, или, как это принято говорить на сленге, «отжатыми» машинами. Поэтому я не думаю, что тут будут серьезные проблемы.
Единственный момент узкий, который я вижу, — я знаю, что такие пропуска, их уже начали вводить, по крайней мере, по Херсонской области, где-то с конца середины ноября… Первоначально был приказ, что можно ставить всего лишь одну машину на подразделение, причем подразделение уровня роты, довольно крупное.
Этого мало, потому что машин, которые мы как волонтеры передали одной из рот, — их было около пяти штук. Одну поставили, остальные все равно катались — получается, в серой зоне. Понятно, что все они были с документами, договорами дара, передачи, но тем не менее.
Этот момент может быть в том, что, с одной стороны, введут разрешение, с другой стороны — их строго лимитируют. И потом еще на местах инициатива может быть такая, что «я не буду лучше лишние машины подписывать, чтобы на себя не брать ответственность», — такое тоже может быть.
Но это, опять же, все будет потихонечку утрясаться и вырабатываться.
И момент еще такой есть: в одном из подразделений гражданские машины отбирали у военнослужащих и ставили на площадку — потому что они на этих машинах ездили за спиртным. Такой момент тоже есть, его не учитывать просто нельзя.
Переходя теперь к гаджетам, к телефонам. Естественно, я считаю, это (запрет. — Ред.) большой ошибкой. Может быть, мы не знаем самого приказа, может быть, это запрещается иметь гаджеты с подключенными сим-картами, может быть, запрещается выходить к вайфаю гражданскому. Может быть, это в районе передовой.
Но именно тот приказ, который мы видели, или слухи о нем, это, естественно, деструктивно абсолютно, потому что, как уже многими отмечалось, гаджеты, помимо связи с домом, — это еще и флаймэпс-программа, и другие программы, которые помогают артиллеристам. Плюс программы, благодаря которым передвигаются по нейтральной зоне, чтобы не уехать случайно к противнику или чтобы объехать свои же минные поля.
Также это управление коптерами, а если это ноутбук, то через него точно так же коптеры перепрошиваются на местах, в подразделениях, проверяется, не слетело ли устройство невидимости для того же коптера и многое другое.
Поэтому гаджеты крайне важны, без них вообще никуда.
Разговоры о том, что через них может осуществляться пеленгация, — это, наверное, больше к специалистам радиоразведки.
Но, опять же, мы, допустим, телефоны, которые отдаем на благотворительных началах армии вместе с коптерами, мы с телефонов уже прошитых, на которых стоят программы, просто вынимаем салазки для сим-карт. Потому что, действительно, могут поставить сим-карты, начать пользоваться.
И тут начиная с того, что их становится возможно запеленговать, заканчивая тем, что нажимают не ту кнопку — и обновляют аппарат до новой прошивки, после этого становится невозможно его использовать в зоне боевых действий...
Еще такой момент, очень важный. От бойцов, с кем я общался начиная с марта, и когда мы с вами вместе были в зоне СВО, от них знаем: когда начали поступать в распоряжение телефоны и появилась мобильная связь, либо вайфай-подключение, появилась возможность связываться с родными, то это очень положительно повлияло на моральное состояние военнослужащих.
Потому что связь с домом — есть связь с домом. Особенно когда можно по видеосвязи выйти, увидеть своих близких, родных, детей, жен.
Поэтому я считаю, что в любом случае телефоны должны быть, в любом случае должна быть возможность регулярного выхода на связь с семьей, хотя бы минимум раз в неделю. Тогда тяготы службы переносить гораздо легче и военнослужащим, и их семьям.
— О ситуации в зоне СВО. Соледар, следом за ним и другие населенные пункты — посыпались просто вереницей. Всё ближе развязка в Артемовске. Чего ждать дальше, какие варианты у нас, как будет реагировать противник? Будут новые провокации и ужесточение обстрелов мирных городов, или же придумают что-то еще? Когда ждать масштабных сдвигов? Я имею в виду как возможную попытку украинского контрнаступления, так и наше наступление.
— По поводу продвижения считаю, что рубеж Соледар — Бахмут — Артемовск — это рубеж обороны, выход за который, действительно, как минимум до Краматорска — Славянска откинет ВСУ.
И далее — выход на линию Славянск — Краматорск. Там заканчиваются сопки и пересеченная местность. Там, где сейчас идут бои, там их достаточно. Не сказать, что это логика горной войны, но тем не менее: кто выше, тот и владеет обстановкой, тут и обзорность, и прочее.
За Славянском — Краматорском, там уже начинаются поля. В полях, в принципе, труднее обороняться и отчасти легче наступать, в том плане, что нет возможности сесть повыше, контролировать территорию на десять километров вокруг. Хотя, конечно, с учетом современных технологий, противотанковых систем, систем разведки там тоже достаточно тяжело будет наступать.
Поэтому логику дальнейшего наступления предсказать не могу, технология войны изменилась. До этого была тактика массового прорыва танков и пехоты на большие расстояния, а сейчас все меняется, с учетом новых средств разведки беспилотных аппаратов, плюс высокоточного оружия артиллерийского, плюс высокоточного оружия противотанкового ручного...
Подразделение, засевшее в укрепрайоне, за счет обзорности с коптеров и видеонаблюдения, визуального наблюдения, за счет противотанковых комплексов может остановить атаку минимум в пяти километрах, может быть, и больше.
Куда наступать — как минимум это выход на границы Донбасса, то, что было озвучено, мы к этому довольно близки. Что будет дальше, не знаю. Но в то, что ВСУ сможет наступать, — я не верю в это.
Знаменитые их прорывы осенние, сентябрьские, под Харьковом, потом в Херсонском направлении, на правом берегу, когда они за двое суток продвинулись на пятьдесят километров и, в принципе, было состояние обрушения фронта — те их успехи были обусловлены преимуществом ВСУ почти десятикратным.
То есть на некоторых участках атаки было их десятикратное преимущество, потому что на тот момент в силу особенности принятия решений от некоторых рот оставалось десять-пятнадцать человек вместо восьмидесяти. И только достигнув такого превосходства, они смогли прорвать наш фронт.
Теперь же ситуация изменилась качественно и количественно, в том плане, что количественно были насыщены мобилизованными подразделения. С сентября месяца они уже прошли и обкатку боевыми действиями, обучение уже совершенно другое.
Поэтому в такие прорывы (ВСУ. — Ред.) я не верю. Плюс, опять же, все смотрят на того же Залужного и его тактику, что вот он, стратег, полководец. Приведу пример. На Николаевском направлении, правый берег Днепра... Там тактика Залужного заключалась в том, что они начиная с июня и по август просто гнали массу пехоты.
Они пытались постоянно разведкой боем выявить слабые места, стыки между подразделениями, либо пытались нащупать подразделение, которое было выбито в боях, не способное сопротивляться — это просто было накидывание масс пехоты.
Причем в первых рядах в ста процентах случаев всегда шли мобилизованные обычные мужики, которые призваны два-три месяца назад, бывшие трактористы, комбайнеры, либо люди из малых городов. Именно люди, которые «мясо», по-другому не назовешь. Естественно, они несли огромные потери.
А если вдруг в какой-то момент намечался успех, например вклинились между подразделенями, у которых не налажена локтевая связь, или просто, закидав такими атаками, выбили подразделение, — сразу туда пытались вводить уже обстрелянные части кадровые. Если успех получался, то в прорыв уже вводили профессиональные части специального назначения.
Эта тактика — типичная тактика Первой мировой, что ли, атака массами пехоты. Я тут никаких особых гениальных решений не видел. Надо сказать, что на том направлении ВСУ ни разу никуда не продвинулись, то есть на Николаевском направлении отбили один раз под Правдино двести метров территории, это с марта по ноябрь.
Повторюсь: все их успехи были тогда, когда действительно фронт сточился и стало не хватать ни личного состава, ни бронетехники, ничего.
Поэтому в нынешних условиях, когда созданы такие рубежи обороны, плюс такое количество мобилизованных поставлено на фронт, я не верю, что у них (у ВСУ. — Ред.) что-то получится.
Даже эти вангования про высокоточные системы, что они поставят новые фланирующие бомбы, они там под каждым кустом выбьют по пехотинцу — это все ерунда, на 1600 километров фронта чтобы такими системами насытить атакующие порядки... Мне кажется, даже Америка, если будет несколько лет пахать только на войну, — может быть, у нее это получится, (но вряд ли. — Ред. ), потому что это финансово и технологически невозможно.
— О поставках. Очень хорошо по обстрелам того же Донецка, к сожалению, прослеживается, что поставляют противнику, чем он бьет. Сейчас идет разговор о поставках Киеву танков, Германия никак не согласится передать танки, только Польша говорит, что мы даже без разрешения Германии поставим свои «Леопарды». Что могут изменить танки? Их сотни нужны для ВСУ, чтобы как-то повлиять на ситуацию. Я не вижу причин восторга для Украины, но почему-то он есть.
— На мой взгляд, именно причина восторга — это определенная усталость общества от войны. Все надеются, что будет получена палочка-выручалочка, супероружие. Мы помним по Германии 1945 года, что они вплоть до мая месяца надеялись на супероружие, которое их спасет.
Украинцы, на мой взгляд, более склонны к верованию в великого спасителя, который придет и все сделает. Справедливости ради они несколько имеют на это основание, потому что поставки тех же систем «Хаймарс» действительно если не переломили ход войны, то, по крайней мере, заставили сильно переосмыслить нашу тактику.
Но, как мы видим даже по тем же системам «Хаймарс», против них было найдено противоядие, сами установки начали потихоньку выбивать. Это не супероружие неуязвимое, это не аналог ядерного оружия, которое было к концу Второй мировой поставлено в производство и применено.
Касаемо танков. Я слышал аналитику, у нас точных данных нет, к сожалению, но в месяц по всей линии фронта выбивается порядка 40–50 танков ВСУ безвозвратно. И для возмещения этих потерь выгребаются запасы из всех бывших стран Варшавского блока — это и Болгария, и Венгрия, Польша в первую очередь, и страны Балтии.
Но танков там, по крайней мере боеспособных, осталось не так много. Часть, я так понимаю, на заводах вводится в строй, снимается с консервации, ремонтируется, проводится капремонт, это тоже довольно долгоиграющая история — они тоже будут поставлены, но не сразу.
Логика Америки, всей западной коалиции, которая против нас выступает, по крайней мере финансово и поставками, — наладить системный сбор бронетехники и вооружения по всему миру, закупить его и начать поставлять. Там никто не ставит своей целью достать завтра тысячу танков, чтобы вся тысяча танков разом приехали.
Но поставить в месяц 40–60 танков, взамен выбывающих, — это Западу вполне под силу.
По поводу «Леопардов». Любое вооружение должно воевать в комплексе. Тот же «Хаймарс» не стреляет сам по себе куда-то, для него имеется хорошее целеуказание, аэрокосмическая разведка, разведка с тех же беспилотных систем. То есть работает довольно большая команда людей, чтобы выявить объект и его поразить.
То же самое с танками. Там, конечно, напрямую аналогии нельзя проводить, потому что танк работает на земле по своей узкой полосе. Но это бронированная тяжелая техника с мощным вооружением, которая стреляет по нашим войскам, по укрытиям, по нашей бронетехнике. Поэтому в любом случае к этому относиться шапкозакидательски нельзя, что «мы сожжем и все».
Понятно, что никакого перелома или какого-то сильного изменения эти сорок машин не принесут, погоды никакой не сделают. Понятно, что все они будут уничтожены, это такие же самые танки, которые горят при попадании снаряда, как горит и любой другой танк.
На мой взгляд, тут гораздо опаснее то, что западный мир готов пойти на все, практически на любые поставки, лишь бы этот конфликт продолжался. Это готовность воевать до последнего украинца. Поэтому это гораздо страшнее в том плане, что они реально не остановятся, этот конфликт может идти годами, буквально пока есть кому держать оружие.