О ранней жизни Кондрата Бурляя не известно практически ничего, в том числе — даты и даже года рождения. Есть лишь указания на то, что он проявил себя в боях с турками. В частности, упоминается, что «этот, попав в Азию через Черное море, портовый город Синоп добыл и много там навредил туркам». Возможно, речь идет о походе 1624 года. В основном же история Бурляя тесно связана с жизненным путем легендарного гетмана Хмельницкого.
Богдан Хмельницкий и Кондрат Бурляй были старыми товарищами — известно, что они были знакомы уже в середине 30-х годов XVII века, а, вполне возможно — и раньше. Одно известно точно — осенью 1638 года они оба оказались на административных должностях в Чигиринском полку, что косвенно может указывать на происхождение Кондрата с Чигиринщины. Тогда же, в 1638 году, Бурляй получил должность атамана при одном из сотников полка. Вероятнее всего, что этим сотником был Богдан Хмельницкий, на что косвенно указывают их дальнейшие взаимоотношения.
Вскоре Бурляй появился на Дону, и уже в июле 1640 года возглавил очередной морской набег казаков на турок. Таким образом, можно однозначно утверждать, что к указанному времени он стал видной фигурой в казацкой среде. Двадцать шесть или двадцать семь казачьих лодок отчалили от Азова, находившегося в то время в руках казаков, и дошли до Керчи, где их дожидалась турецкая флотилия.
Бой с превосходящими силами турок не сулил ничего хорошего, а проскользнуть мимо неприятеля попросту не представлялось возможным, поэтому Бурляй принял решение отходить. Вскоре, однако, тринадцать легких турецких кораблей догнали казаков и принудили тех вступить в бой. Схватка длилась до вечера, после чего казаки, воспользовавшись сумерками, сумели ускользнуть. Спустя девять дней, то есть 25 июля, они достигли крепости Азов.
После этой неудачи след Кондрата Бурляя потерялся на целых семь лет. И обнаруживается наш герой лишь в 1647 году, в качестве участника мятежа, который готовит его бывший сослуживец и товарищ — полковник Чигиринского полка Богдан Хмельницкий. Затея не выгорела, Хмельницкий угодил под арест, однако вскоре его сумели освободить товарищи. Среди этих людей мы вновь встречаем Кондрата Бурляя.
Историки указывают, что он был в числе тех нескольких сотен сторонников, что отправились вместе с Хмельницким на Сечь. В принципе, в этом не было ничего странного — атаман уже скомпрометировал себя перед поляками, вступившись за своего товарища, так что теперь дорога ему была одна — бок о бок с Богданом.
Гетман, в свою очередь, доверял старому товарищу весьма щепетильные и ответственные дела, с которым мог справиться только очень авторитетный и по-хорошему хитрый и изворотливый человек.
Так, например, Хмельницкий отправил Бурляя к крымским татарам для урегулирования спорных вопросов между ханством и Сечью. Посольство с блеском выполнило свою задачу, и Хмельницкий мог быть уверен в военной поддержке со стороны Бахчисарая.
В ходе события весны 1648 года, когда разгорелась активная фаза восстания Хмельницкого, Кондрат Бурляй получил должность полковника в Гадячском полку, причем — потеснив прежнего командира Ярему Хмеленко, с лояльности которого сомневался гетман.
Судя по всему, со времен неудачного морского похода на турок, Бурляй нечасто лично руководил какими-то военными операциями, и, как правило, чаще оказывался со своим полков в оперативном подчинении у других командиров. Тем не менее, он прекрасно зарекомендовал себя на вверенной ему позиции, особо отличившись в битве под Збаражем в 1649 году.
В частности, в первый день штурма этой крепости он повел свой полк в атаку в том месте неприятельской обороны, где укрепления были еще не достроены. Казаки ворвались на вал, заняли его, изрубили оборонявшуюся в этом месте венгерскую пехоту на польской службе, и уже готовы были развить успех, однако поляки своевременно послали к месту прорыва свежие силы, и атака была остановлена. Сам Бурляй в том бою получил тяжелое ранение.
В начале 50-х годов мы вновь видим его на дипломатической службе — в 1653 году он отправился с посольством в Москву, а в 1655-м — в Швецию. Судя по всему, тяжелые ранения поставили крест на его активной военной карьере, и Хмельницкий впредь предпочел использовать старого товарища на том поприще, где тот был поистине незаменим.
23 мая 1653 года из Чигирина выехало посольство во главе с Кондратом Бурляем.
Его целью было уладить дела в Москве и установить дипломатическую связь со Швецией. Это было не самое удачное для Левобережья время — население начало тяготиться войной, но еще более довлел над умами неопределенное будущее Украины.
Неспокойно было и на международном фронте. Крымский хан оказался ненадежным и даже опасным союзником, кроме того, усилилось напряжение на границе с Молдавией и Трансильванией. Поляки тоже не спали и собирали силы для масштабного удара.
Хмельницкий понимал, что только покровительство великой державы спасет его дело от краха. Кандидатов на роль такого патрона было два — русский царь и османский султан, и первый в этом контексте выглядел существенно предпочтительнее. Именно поэтому на дипломатическую миссию Бурляя возлагались колоссальные надежды — в сущности, от ее успеха зависело все. Шведская же карта, судя по всему, была нужна в качестве аргумента на предстоящих торгах с Москвой, чтобы показать царю Алексею Михайловичу, что союз с ним — лишь один из многих вариантов. Безусловно, столь ответственную миссию гетман мог поручить только очень близкому к себе человеку.
Сам Хмельницкий тоже провел серьезную подготовку — сохранились его письма к московским боярам Морозову, Милославскому и Пушкину, в которых гетман старался расположить столичную знать к себе и к своим посланцам.
Более того, послы получили подробные инструкции и даже своеобразный «скрипт» — ответы на наиболее каверзные вопросы, которые им могли задать в Москве. В частности, гетман объяснял необходимость принятия Русским государством войска Запорожского под свою руку стремлением крымского хана и турецкого султана сделать то же самое. Проще говоря, намекали царю Алексею на то, что если он упустит свой шанс укрепить позиции на Украине, то уж турки-то такой ошибки не допустят.
Послы добились того, на что рассчитывал Хмельницкий — царь дал понять, что готов взять казаков под свою протекцию, однако сразу объявить войну Польше не решился. Однако главная задача была выполнена — Москва окончательно втянулась в орбиту украинских дел и начала давить на поляков с целью добиться перемирия между ними и запорожцами на условиях Зборовского договора.
24 апреля 1653 года, через два дня после официальной аудиенции послов у царя, русская сторона отправила в Речь Посполитую собственное посольство, которое должно было склонить поляков к мирному урегулированию ситуации на Украине. Именно в этот день Москва впервые открыто выступила в поддержку Хмельницкого.
Более того, русские послы получили приказ тщательно выведывать любые сведения о возможных контактах украинцев и поляков с турками. Фактически, царь Алексей всеми своими действиями показывал, что крайне заинтересован в недопущении третьих сил — турок и шведов — в казацкие дела. Доходит даже до того, что русская сторона отказывается пропускать послов Хмельницкого в Швецию. В любой другой ситуации это было бы воспринято как враждебный жест, однако гетману только того и было надо.
На обратном пути, сопровождая русское посольство, Кондрат Бурляй и другой посол, Мужиловский, всячески подначивали русских дипломатов Матвеева и Фомина, порой сообщая тем откровенную дезинформацию — например, они утверждали, что новая договоренность о союзе между казаками и крымским ханом уже достигнута, но если Москва поторопится с принятием решения, все можно будет отыграть назад.
Кондрат Бурляй вновь возглавил посольство в 1655 году, на этот раз — в Швецию.
Политическая обстановка вновь поменялась, шведы вторглись на территорию Речи Посполитой — начался там называемый «Шведский потоп». В этой игре свои интересы были и у Хмельницкого, действовавшего в логике поговорки «враг моего врага — мой друг». Однако Москва и на этот раз воспротивилась попыткам казаков попасть в Стокгольм — царь Алексей полагал, что шведы могут стать угрозой для его планов относительно Великого княжества Литовского.
После 1655 года следы Кондрата Бурляя исчезают, что дает нам право предположить, что вскоре после тех событий он скончался, поскольку такой видный политический деятель не мог просто «потеряться».
Говоря о Хмельнитчине, обычно вспоминают Богуна, Кривоноса и других известных атаманов, однако личность Кондрата Бурляя ничуть не уступает им по значимости. Именно его успешная деятельность на ниве дипломатии предопределила конечный успех всего дела Богдана Хмельницкого.