На входе в штаб морпехов еле стоящий на ногах мужчина в штатском — он улыбчиво и бессмысленно смотрит на входящих и выходящих бойцов. «В АТО (антитеррористической операции — так Киев называл боевые действия против Донбасса. — Ред.) участвовал, — поясняет один из них с якорем на рукаве. — Скорее всего, там и подсел на вещества, у них это было распространено. Он и сейчас под кайфом. Но, чтобы запомнить и донести, что надо, у него сознания хватит».
У мужчин, идущих уже по отбитым улицам, проверяют документы — кто-то может корректировать огонь украинской артиллерии, подозрительных свозят в штаб. У полка «Азов», который оттеснили к «Азовстали», заканчивается боекомплект, но пока хватает снарядов и мин, чтобы огрызаться огнем по продвигающейся морской пехоте. «Слышал свист?— комментирует разрыв веселый автоматчик. — И никто не слышал. Это чешский миномет».
Отделение морпехов отдыхает, сидя на полу в комнате какого-то административного здания среди разбросанных бумаг. «Сегодня праздник, Покров, работать-то можно?» — интересуется один из бойцов. «Мужчина, вам еще четыре часа до окончания рабочего дня!» — командир, явно подражая сварливыми интонациями голосу бухгалтерши или кадровички из комедийных роликов, выразительно стучит пальцем по часам.
Отделение реагирует на репризу сержанта полуулыбками, встает и идет к линии домов — это передовая. Естественно, никаких выходных, перерывов и графиков тут нет — война идет круглосуточно. Днем и ночью снайперы высматривают движение в окнах и во дворах, пулеметчики дремлют в подъездах, чтобы по команде занять огневую позицию, экипажи бронетранспортеров и боевых машин пехоты ждут, сидя рядом с гусеницами — надо будет либо поддержать огнем группу, которая броском пытается преодолеть открытое пространство улицы, либо вытащить кого-то, кого вспышка и свист пули из окна напротив прибили к асфальту. Вытаскивать раненых приходится под прикрытием брони, иначе рядом с одним лягут и другие.
Еще до того, как на подступах к «Азовстали» завязались бои между российскими и донецкими войсками с одной стороны и украинскими силами — с другой, на улицах Мариуполя уже свистели пули, от них гибли жители города. «Два выстрела в спину… У меня родители живут на Вечернем рынке, они ехали с Вечернего рынка, ездили, проверяли, как там дом, — сбивчиво говорит женщина в одном из подъездов дома на передовой. — Вот здесь, на Пашковского, начали стрелять без предупреждения, начали обстреливать машину, они заехали сюда между домом и садиком, кинули машину и вышли. Мой племянник вернулся нормально, а Виталика убили в спину двумя выстрелами… Не знаю, кто это был.
— Тероборона (территориальная оборона — Ред.)… Здесь еще России не было. Вон там в Банковском доме стояла, кошмарила, просто тупо обстреливала дома. Нет, не из автоматов». «Из пушки они стреляли», — кричит ее соседка.
«Зеленский? Да ***** он! (негодяй — нецензурн.)», — срывается та, что рассказывала про убийство знакомого. Затем, чтобы успокоиться, соседки, стоя у подъездной двери, глубокими затяжками курят, неуверенно держа сигареты. Часто женщины разного возраста берут табак у военных или из гуманитарных наборов, оправдываясь: «Не курила, но нервы».
Украинские военные намеренно стреляли и стреляют по мирным, говорит морпех — у него выдались несколько минут, он может поговорить о психологической войне, которую на отлично ведет противник. «Есть военный смысл [в этом], чтобы сказать потом, что русские поубивали (…) А невыгодно нам, помимо того, чтобы работать, надо еще и людей спасать», — объясняет он.
Он рассказывает о том, как морская пехота вывозила из подвалов мирных, делилась едой, как бойцы и командиры помогали людям уехать из зоны боев. Украинские военные к своим согражданам относились в лучшем случае безразлично — это отмечают и жители города, и российские солдаты. «Мы здесь месяц, ни одного не вытащили из роддома [украинские военные], сто рожениц рожали в больнице», — приводит морпех пример.
А для «черной смерти» (неофициальное прозвище морской пехоты по цвету парадных мундиров) жители Мариуполя — свои. «Семья одна уехала, у нас парень один, они втроем уехали в Ростов, он отдал свои деньги, чтобы сняли жилье, питание какое-то, одежду купить. Вот бабушка стоит, я могу уехать, мне можно уехать, а как, говорит, уехать, у меня денег нет. Вот что есть — даем», — снайпер, обычно молчаливый, вступает в разговор. И просит рассказать о том, что, когда его подразделение почти попало в окружение в самом начале боев в Мауриполе, их спасли свои же. «Нас вытащили наши пацаны — вытащила нас морская пехота», — подчеркивает он. Как и все, он хочет, чтобы рассказывали и показывали то, что происходит на передовой, — снайпер уверен в том, что ни ему, ни его товарищам нечего стыдиться или прятать. Они воюют и помогают людям.
Боец 9-го полка Донецкой народной республики с позывным «Шура», который прикрывает в бою немногословного снайпера морпехов, отмечает, что украинские военные получили приказ работать на картинку — для этого, например, они сжигают трупы своих товарищей. «Мне кажется, это часть пропаганды, если попадает в телевизор труп украинского военного, это сразу действует на каждого неприятно, а обгоревшие трупы можно «переобуть» в интернете, тут же какой-то выйдет репортаж, в котором скажут, что это обман, это пофоткали каких-то гражданских сгоревших, которых сами постреляли», — объясняет он, баюкая пулемет на руках.
И говорит, что «азовцы» все же сломались психологически, хоть и продолжают сопротивляться: «Обычные шахтеры забирают большую часть Мариуполя, сопротивляться тяжело, когда на тебя двигается такая мощь, остаются идейные и наркоманы».
Причина, по которой в «Азовстали» и рядом еще есть остатки гарнизона, для него очевидна: «Как вы будете сдаваться людям, которых восемь лет ненавидели?»
В целом «Шура», несмотря на тяжелые условия работы, оптимистичен: «Достаточно быстро [продвигаются российские и донецкие военные], тактика используется таким способом, чтобы сохранить личный состав по максимуму (…). Боеприпасы у них (украинских военных — Ред.) заканчиваются, пленные сообщают об отсутствии боеприпасов для тяжелых вооружений».
