«Началось всё с того, что мы посмотрели видеообращение Главы ДНР о том, что женщинам, детям и старикам необходимо эвакуироваться на территорию Российской Федерации, — вспоминает Ирина, — мы испугались, когда услышали фразу «убедительно прошу прислушаться», возможно, это звучало и не так, но смысл был именно такой. Я позвонила маме и сказала ей, что если ей позвонят и предложат эвакуироваться, то необходимо согласиться. Мы живём на девятом этаже возле железнодорожного вокзала в Макееве. Из окна моей кухни видно Пантелеймоновку и Ясиноватую».
Мама сказала девушке: «Бери младшую сестру, и поезжайте, а я останусь здесь с бабушкой». Ирина, ещё до конца не осознавая всего происходящего, «пошла и зачем-то сходила на тренировку», предварительно девушка позвонила папе и попросила его связаться с мамой и уговорить её уехать с сёстрами.
В 2015 году, когда были сильные обстрелы, сестре Ирины Сашеньке было всего четыре года, малышка тогда получила нервный срыв. У неё до сих пор повышенное давление, периодически трясутся руки, а когда девочка слышала «гупанье», то забивалась в угол и начинала кричать. Сейчас сестре Ирины одиннадцать лет, восемь из которых она прожила на войне.
Я остаюсь
Почти сразу в ответ на эвакуационную речь главы донецкий сегмент Фейсбука взорвался негласной акцией «Я остаюсь» Писали в основном те, кто был в городе в 2014-2015 годах. Писали настойчиво, уверенно, словно именно их решение остаться единственно правильное для каждого, кто хочет называть себя настоящим дончанином.
Именно поэтому Ирине сейчас вдвойне обидно, когда говорят, что те, кто сидел в городе 2014-2015 годах, и 2022 год как-то переживут. «Да, мы сидели, но сидели мы по подвалам, — негодует Ирина, — мы и в 2014 году, и в 2015 были в городе, но в этот раз я решила, что ребёнок достаточно натерпелся и не должен больше слышать звуков войны».
Ирина понимает, что люди любят свой город и не хотят его бросать. Дончане действительно любят свой город такой огромной любовью, что иногда складывается впечатление, что Донецк ещё жив исключительно благодаря этой огромной любви. «Нам всем кажется, что мы можем чем-то помочь, — объясняет Ирина, — многие боятся, что если они уедут, то потом не смогу вернуться. Некоторые не могут оставить своих родственников, так как они нетранспортабельны. Некоторые из донбассовцев не уезжают именно потому, что искренне верят, что если они пережили 2014 год, то совершенно точно переживут и 2022. Но эти хештеги сбивают с толку, ты начинаешь чувствовать себя крысой, которая бежит с корабля, хотя ты просто спасаешь свою семью».
Есть ещё хештег «яостаюсьчтобыжить», но тут есть вопрос. «А уверен этот человек, который так пишет, что он выживет?», — спрашивает и у меня и у того человека Ирина. И я не знаю, откуда он черпает эту уверенность. Ему и правда что-то известно наверняка или он надеется на знаменитый русский «авось»?
Перед эвакуацией
Мама с дочерью пришли в железнодорожный вокзал Макеевки и записались. Там стоял мужчина «с листочком», он переписал их данные: ФИО, номер телефона и место жительства. Женщинам было велено прийти на следующий день к десяти часам утра. Мать с дочерью вернулись домой и начали собирать вещи. Они сложили всё необходимое и с ужасом посмотрели на всё, что осталось в квартире. Проскочила мысль, что они ведь могут больше никогда сюда не вернуться.
Ночь прошла максимально неспокойно, всю ночь стреляли, Ирине снилась работа и яблоко, которое она оставила на рабочем столе. Во сне молодая женщина переживала, что теперь это оставленное яблоко сгниёт. Утром семья проснулась, женщины взяли вещи, и пошли на железнодорожный вокзал. В квартире осталась бабушка в компании двух котов Фили и Кузи.
Время Х
Подъехав к Успенке, наши документы сразу стали проверять пограничники Российской Федерации, то есть границу Донецкой Народной Республики мы миновали без проверки. Процедура проверки документов прошла очень быстро. Всех высадили с поезда и на станции нас уже ждали автобусы, которые дальше везли беженцев к месту временного пребывания. Заранее нам никто не говорил, куда нас повезут. Кто-то поехал в Таганрог, кто-то в Матвеев-Курган».
Семье Макаренко нужно было в центр Ростова-на-Дону на железнодорожный вокзал, поэтому им на помощь пришли Волонтёры Победы из Ростова-на-Дону. Ребята приехали, забрали маму с дочками и отвезли на железнодорожный вокзал. Там их встретил координатор волонтёров, помог купить билеты, а также беженкам выдали два пакета гуманитарной еды. «Ребята провели с нами несколько часов, — вспоминает Ирина, — поезд на Москву отправлялся в три часа ночи, они были с нами, пока не посадили нас на поезд».
Что дальше?
Сейчас Ирина в Москве, сидим напротив друг друга и смотрим друг в друга огромными ошпаренными больными глазами. Плачем. Потом снова просто смотрим. Потом плачем. Строим планы. Что делать? Куда бежать? Кому помогать? Только что звонили в Ростов-на-Дону, спрашивали, нужны ли руки помощи. Нам ответили, что рук сейчас хватает. Самое большое желание — вернуться в Донецк. Ещё одно желание — поехать хотя бы в Ростов-на-Дону, что-то делать, кому-то помогать.
Невозможно так жить, невозможно не думать о городе и его детях. И невозможно было не уехать ради своих собственных детей. Но соль в том, что Донецк тоже немного наш ребёнок, недаром ведь самая естественная рифма к слову «донецкий» — это «детский»… Жаль только, что восемь лет проблемы у нас (и что самое обидное — у наших детей) совсем не детские, а очень даже взрослые, слишком взрослые.
