Первый из них был выходцем из знатной аристократической семьи, которая вела свою родословную от самого князя Гедимина. Отец Дмитрия Михайловича был русским боярином, а сам он уже в молодые годы стал приближённым юного царя Петра I.
Дмитрий Голицын числился среди первых русских гвардейцев Преображенского полка, по поручению царя обучался в Италии, где изучал навигацию. За тем он служил послом в Турции. Во время Северной войны Голицын возглавлял вспомогательный отряд, действовавший в Польше и Саксонии.
Несмотря на столь многообещающее начало карьеры князя, Пётр I относился к нему с настороженностью. Ведь при всей внешней лояльности Дмитрий Михайлович проявлял скептическое отношение к внедрению иностранных порядков, пусть и в узком кругу, но высказывал недовольство по поводу деспотизма монарха.
Но, тем не менее, Голицын опалы избегал. При дефиците квалифицированных кадров царь зачастую игнорировал «мелкие недостатки» своих приближённых.
В 1707 г. Дмитрий Михайлович был назначен воеводой Белгородского разряда, которому подчинялся Киев, а в 1711 — 1718 годах занимал пост Киевского губернатора.
В крупнейшем городе Малороссии он провёл тревожнейший период вторжения войск Карла XII, готовя его к возможной осаде. Но в памяти горожан он остался ещё и как щедрый благоустроитель, попечитель местных церквей и монастырей, а также знаменитой Киево-Могилянской академии.
Во время киевских трудов Голицын и познакомился с Прокоповичем.
Феофан происходил из мещан, рано осиротел. После очень усердной учёбы в упомянутой академии постигал науки в Италии, где получил звание доктора богословия.
В 1701 г. начинающий богослов в ранге преподавателя вернулся в родную «Могилянку». Вёл в ней курсы «пиитии», риторики, философии, физики, арифметики и геометрии.
В критический момент вторжения шведов (ещё до Полтавского сражения) префект Киво-Могилянской академии Прокопович был одним из немногих представителей киевской элиты, кто не стеснялся открыто и чётко отстаивать пророссийскую позицию. Это очень поспособствовало сближению чиновника Голицына и интеллектуала Прокоповича.
Феофан часто бывал в доме князя, между ними проходили длительные беседы, большое внимание богослова вызывала богатая библиотека Голицына.
В Петербург оба бывших киевлянина перебрались почти одновременно. Прокопович прибыл в столицу в 1716 г., получив назначение на Псковскую епархиальную кафедру с резиденцией в Петербурге. По сути, он стал придворным иерархом.
Царь обратил внимание на руководителя Киевской академии после Полтавской виктории. Уж очень проникновенно и воодушевлённо тот произнёс в присутствии царя проповедь о победе над шведами. За тем Феофан сопровождал царя в роковом Прутском походе. Всюду он производил впечатление ревностного сторонника самодержца — реформатора, каковых среди священников было не так много.
«Русский народ таков есть от природы своей, что только самодержавным владетельством храним быть может. А если каковое-нибудь иное владение правило воспримет, содержаться ему в целости и благосостоянии отнюдь невозможно» — заявлял Прокопович.
На церковном и литературном поприщах он осуществлял идеологическое сопровождение свершений Петра I, главным же творением самого иерарха стала разработка Духовного регламента, утверждённого царём в 1721 г. По нему вместо упраздняемого патриаршества произошло учреждение Святейшего Синода. Письмо константинопольскому патриарху Иеремии III с разъяснением проведённой реформы составлял также Прокопович.
Примечательно, что сам Феофан был скорее сторонником сохранения патриаршества, рассчитывая занять этот высокий пост. Однако получив однозначную установку от царя, он энергично приступил к её реализации.
В этом был весь Прокопович «петровской эпохи»: личные мотивы для него имели второстепенное значение, на первом плане были интересы монарха.
Дмитрий Голицын был переведён в Петербург в 1718 г. Возглавив Коммерц-коллегию, он фактически стал хранителем финансов империи.
Как представитель старомосковской знати он был явно не в восторге от кардинальной перестройки церковной системы. «Киевляне» стали дрейфовать к разным политическим полюсам российской политики.
Смерть императора ускорила этот процесс.
Как и представители других кланов родовой знати (Долгорукие, Репнин, Апраксин) Голицыны стояли за передачу власти Петру Алексеевичу — олицетворявшего альтернативу вестернизаторской политики своего деда. Прокопович же входил в группировку, выступавшую за правление вдовствующей императрицы Екатерины.
В решающий момент, когда высшие чиновники, священники и генералы решали кому быть новым монархом именно Псковский епископ Прокопович призвал сановников исполнить волю почившего государя и признать императрицу законной наследницей престола. Ему возразил Голицын, указав на то, что последней воли усопшего на сей счёт не было. Феофан же парировал это тем, что самим фактом коронации супруги Пётр I ясно дал понять, кого видит своим преемником.
Данный эпизод закончился, как известно, победой Екатерины и стоявшего за её спиной Александра Меньшикова.
Прокопович, ставший архиепископом Новгородским и «первенствующим членом Синода», казалось бы, мог торжествовать. Однако влияние самого Синода заметно снизилось. Теперь он не подчинялся непосредственно императору, а, как и другие ведомства, зависел от Верховного Тайного совета (одним из членов которого был вернувшийся на пост «министра финансов» Голицын).
Из ведения Синода фактически изъяли административное управление церковными землями. Феофан позволил себе нелицеприятные отзывы о лидере верховников Меньшикове. Тот стал изводить церковного иерарха. Объективными союзниками временщика были священники, недовольные деятельностью Прокоповича в статусе фактического главы церкви.
После смерти Екатерины I в мае 1727 г. столицей империи была назначена Москва. Верховный Тайный совет всё более решительно шёл по пути свёртывания многих петровских реформ.
Среди прочих, рассматривался вопрос восстановления патриаршества. Лишение Феофана церковной власти было лишь вопросом времени. Он был отстранён от вопроса о воспитании нового монарха. У него собирались отнять право проведения коронации.
Однако вдруг неожиданно закатилась звезда ещё недавно всесильного Меньшикова. Прокопович отчаянно маневрировал, стараясь войти в доверие Петру II, восхождению на престол которого помешал двумя годами ранее.
Сместившие Меньшикова Долгорукие разделяли его враждебное к руководителю Синода. Перспективы у Феофана оставались призрачными как вдруг 30 января 1730 г. скоропостижно скончался пятнадцатилетний царевич, готовившийся к свадьбе и коронации.
Начиналась новая схватка за власть, в центре которой было противоборство между Голицыным и Прокоповичем.
Именно с подачи князя Дмитрия Голицына верховники приняли решение звать на престол вдовствующую герцогиню Курляндскую, племянницу Петра I Анну Иоанновну. Условием её правления ставился отказ от самодержавной власти за счёт делегирования многих полномочий главы государства Верховному Тайному совету.
Документ, ограничивающий власть императрицы (Кондиции) также разрабатывался под руководством Голицына. У посвящённых в дела политической элиты это не вызвало особого удивления. «Со времени Петра I он постоянно имел в виду ограничить самодержавие, — замечал Лефорт. Ему вторил саксонский посол Пецольд: «Он всегда был большим республиканцем».
Феофан Прокопович решил действовать вопреки верховникам. В Митаву (столицу Курляндии) Анне при его участии было отправлено сообщение, что в России остаются сторонники сохранения самодержавной монархии.
В Москве тем временем наступило невероятное политическое оживление.
Приехавшие на планировавшуюся свадьбу Петра II делегации провинциального дворянства включились в обсуждение планов политической трансформации империи.
Французский дипломат Маньян докладывал в Париж: «Здесь на улицах, в домах только и слышны речи об английской конституции и о правах английского парламента».
«Все русские вообще желают свободы, — доносил прусский посланник Мардефельд, — но они не могут согласиться относительно меры и качества ее и до какой степени следует ограничить самодержавие».
Подтверждением последних слов стало внесение в Верховный Тайный совет вскоре после избрания Анны «Проекта общества» от радикально настроенных дворян. В нём они одобряли ограничение власти монарха, но предлагали заменить Тайный Совет избираемым дворянами Сенатом, а для решения наиболее важных вопросов созывать представительное дворянское собрание.
В тех условиях верховники вынуждены были призвать и другие дворянские объединения включиться в обсуждение реформы «образа правления».
Свой проект, по-видимому, был и у Прокоповича.
Существуют сведения, что он вынашивал идею созыва Великого собрания для суда над верховниками и обсуждения преобразований государственного строя. В то же время Феофан взял на себя организацию коммуникации противников Верховного Тайного совета: родственников Анны, сановников, обиженных верховниками, а также представителями дворянских групп.
Ставший фактическим лидером верховников Голицын, тем временем пытался реагировать на политическую активизацию шляхетства. В дополнение к носившим узко-олигархический характер Кондициям был составлен документ «К прежнему учиненному определению пополнение». Дворянству в нём обещалось упорядочение службы, купечеству — «вольный торг», крестьянству — облегчение налогов, церкви — возвращение её вотчин.
13 февраля в Кремле собрались представители высших органов власти и дворянской общественности.
На нём было зачитано письмо Анны Иоанновны с согласием «принять державу» и сообщением о создании ею же прилагаемых Кондиций. На участников собрания последнее обстоятельство произвело неприятное впечатление, поскольку в Москве было широко известно об авторстве над Кондициями верховников.
Голицын же вёл работу над проектом аристократической конституции, которую предполагалось ввести в действие после воцарения Анны. Верховный Тайный совет согласно проекту, переименовывался в «Верховное правление» и расширялся до 12 членов, из которых половина — «фамильные особы», а остальные — из шляхетства. Сенат должен был состоять из 11 членов. Право выбирать в эти высшие органы власти имела только аристократия.
Поскольку и этот документ не удовлетворял в полной мере запроса дворян на политическое участие из-под пера Голицына вышел ещё один проект, дополняющий предыдущий. Он предусматривал созыв дворянского собрания в количестве до 30 человек с законодательными и учредительными властными полномочиями.
Однако все эти документы обнародованы так и не были. Их планировалось ввести в действие без широкого обсуждения от имени новой императрицы. Как показали дальнейшие события, это была ключевая ошибка Голицына и его соратников, которой воспользовалась «монархическая» партия.
25 февраля Верховный совет, Сенат, генералитет, священство представители шляхетсва приветствовали Анну Иоанновну по случаю прибытия в Москву. На этой церемонии князь Голицын благодарил её за подписание Кондиций и вместе с канцлером Головкиным преподнёс царице орден Андрея Первозванного.
3 марта 1730 г. в Москве прошла присяга «великой государыне и императрице» — без упоминания о самодержавии. Церемония прошла спокойно, новая форма клятвы на верность не вызвала протестов даже в гвардии.
Однако вскоре общественное напряжение стало быстро нарастать.
Дворянство было обеспокоено молчанием правительства по поводу нового государственного устройства. Поползли слухи, что все предложения «демократического» шляхетства проигнорированы и Тайный совет узурпирует власть. Ходила молва и о том, что императрицу принуждают объявить республику. Вероятно, к распространению их имели отношение сторонники самодержавия.
В ночь на 8 марта два крупнейших «конституционных» кружка под руководством Василия Татищева, Ивана Барятинского, Ивана Трубецкого, Алексея Черкасского приняли петицию к государыне с жалобой на игнорировавших их идеи верховников и просили разрешения созвать дворянское собрание, чтобы «форму правления государственного сочинить». К этому обращению присоединились и гвардейские офицеры.
На следующее же утро по инициативе императрицы состоялась депутация (около 150 человек) от дворян-просителей и верховников. Анна Иоанновна подписала прошение и предложила дворянам немедленно представить свои предложения по государственному устройству. Те удалились в дворцовый зал для проведения совещания, Анна же направилась на обед с членами Тайного совета. Последние, видимо, не чувствовали никакой угрозы своим планам.
Когда же 15 часов вновь состоялось общее собрание, то выяснилось, что дворянство высказалось за принятие царицей «самодержавства» и уничтожение Кондиций, что и было сделано. При этом многие участники дворянского собрания рассматривали произошедшее как временную меру, до определения новой системы государственного управления.
Однако царица Анна нового шанса для политической дискуссии своим подданным не дала. В стране установился жёсткий авторитарный режим.
Дмитрий Голицын по итогам тех событий обличал «несознательных» дворян: «пир был готов, но званые оказались недостойны его. Я знаю, что паду жертвой неудачи этого дела, так и быть, пострадаю за отечество, но те, кто заставляет меня плакать, будут плакать дольше моего».
Прокопович смотрел на случившееся с противоположной точки зрения: «куда не придешь, к какому собранию не пристанешь, не иное что было слышать, как только горестное нарекание на осьмиличных оных затейщиков (верховников — авт.); все их жестоко порицали, все проклинали необычное их дерзновение, несытое лакомство и властолюбие.
И везде, почитай, одну речь говорили, что если по желанию оных господ сделается, то крайнее всему отечеству предстоит бедствие.
Самим же господам нельзя быть долго меж собою в согласии, сколько их есть человек, чуть не столько явится атаманов междуусобной брани, и Россия возымеет скаредное оное лицо, каковое имела прежде, когда на многие княжения расторгнута бедствовала…»
Актуальность этой истории для нашей эпохи не только в спорах между сторонниками конституционных ограничений с очевидным олигархическим подтекстом и ничем не ограниченной единоличной власти. Важны и фигуры лидеров своеобразных партий, участвовавших 300 лет назад в этих спорах.
Представителей условно «демократической» партии олицетворял выходец из родовитой московской аристократии князь Голицин, тогда как самодержавную партию — епископ малоросс Прокопович. Этот сюжет наглядно демонстрирует ошибочность традиционного представления о том, что «украинцам» присущ какой-то особый извечный «демократический дух», который кардинально отличает их от склонных к самодержавной власти великороссов. Реальная история намного сложнее идеологических штампов и стереотипов.
В XVIII в. более проворными и понятными для общества оказались сторонники абсолютизма. Однако и тогда политическое сознание не стояло на месте.
Императрица Анна «подморозила» ситуацию, не допустив прямого столкновения этих политических направлений. Елизавета Петровна либерализовала политический режим, покончив с опалой аристократических родов. Екатерина Великая узаконила политические амбиции «благородного сословия», создав систему дворянского самоуправления на уездном и губернском уровнях.
