Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
У автора этих строк было полное право их написать именно такими. С ними шли в бой, с ними умирали, с ними потом встречали Победу. Поэт Евгения Евтушенко написал о них так:
Что сделал стих Иосифа Дегена?
Разрезал он острее автогена
все то, что называется войной,
треклятой, грязной, кровной и родной.
Отец Иона сам был человеком геройским в должности военного фельдшера воевал на русско-японской войне и заслужил три Георгиевских креста. Он умер через три года после рождения сына, мальчик его даже не помнил. Деген остался один с матерью, которая работала санитаркой. Жили бедно, поэтому уже с 12 лет Иону пришлось подрабатывать помощником кузнеца.
Тем не менее, это не помешало мальчику заниматься в школе ботаникой и зоологией. На выделенной в кружке юннатов делянке Ион выращивал каучуконосы: до налаживания производства синтетического каучука в СССР импортный бразильский каучук из гевеи активно заменялся отечественным, полученным из выращенных на Украине и в Крыму кок-сакыза, крым-сакыза и других каучуконосов.
Но были у парнишки и другие увлечения. До июня 1940 года (присоединения Бессарабии) Могилев-Подольский оставался приграничным городом, поэтому здесь располагался 21-й погранотряд. Местных мальчишек пограничники охотно учили ездить верхом, стрелять, собирать и разбирать винтовки и пулеметы, метать гранаты. Ион сдружился с капитаном — грузином Александром Гагуа.
К 15 июня 1941 года, когда Деген закончил 9-й класс, он был уже вполне подготовленным бойцом.
На лето его отправили в лагерь пионервожатым, но он пробыл там всего неделю. 22 июня, в первый же день войны, Могилев-Подольский подвергся бомбардировке. Ион, пламенный комсомолец, вместе с десятками своих друзей осаждал военкомат, требуя отправить его на фронт. Вместо этого записали в истребительный батальон ополчения, зачислили во взвод, насчитывавший 31 бойца. Все, кроме троих, 1924 года рождения, остальные, в том числе и Ион — 1925-го. 27 человек — евреи, остальные — украинцы и русские. Из всего взвода войну пережили четверо.
Румыны захватили Могилев-Подольский только 19 июля.
Ополченцев влили в кадровые роты отступавшей 130-й стрелковой дивизии. Ребятам выдали карабины, по четыре гранаты РГД и по 100 патронов, но не дали красноармейских книжек. Единственными удостоверявшими их личности документами оставались комсомольские билеты. Иона прикрепили к единственному в их взводе станковому пулемету «максим».
Дивизия, избегая окружения, отходила на восток. Ожесточенные бои для нее начались только в самом конце июля.
Суровая военная действительность лета 1941 года быстро отрезвляла еще недавно восторженного Иона: в небе господствовала немецкая авиация, его товарищи один за другим гибли под постоянными бомбежками, артобстрелами, умирали, отражая многочисленные вражеские атаки. Красная Армия, в непобедимость которой он так верил, быстро откатывалась к Днепру.
В районе Умани рота Дегена угодила в одноименный «котел». Солдаты-запасники разбрелись по окрестным селам, но бывшие ополченцы-истребители решили во чтобы то ни стало прорываться к своим.
Вскоре от всего взвода остались только Ион и его друг Саша Сойферман. В одном из последних боев пуля прошила Дегену ногу, началось заражение, от которого она распухла и перестала гнуться. Девятнадцать дней, опираясь друг на друга, ребята пробирались на восток и в первых числах сентября ночью вышли к Днепру в районе Кременчуга. Побросав в воду оружие, они поплыли. Течение разъединило их. Ион в панике звал друга, но тот не отзывался.
Вместо Сойфермана к берегу пришёл немецкий патруль — два вражеских солдата прошли мимо всего в нескольких метрах от вжавшегося в песок Иона, так и не заметив его в ночной темноте. Изможденный и выбившийся из сил паренёк самостоятельно выбрался на берег. Только после войны он встретил Сашу, который потерял в Сталинграде ногу, и узнал, что ему тогда тоже удалось выплыть.
Иона охватило отчаяние: «И тут я заплакал: ни боль, ни потери, ни страх не были причиной этих слез. Плакал от осознания трагедии отступления, свидетелем и участником которой мне пришлось стать, от страшных мыслей, что все наши жертвы были напрасны… Я плакал оттого, что у меня даже нет гранаты взорвать себя вместе с немцами. Плакал от самой мысли, что немцы уже на левом берегу Днепра».
Спасли Дегена простые украинские крестьяне Фёдор и Прасковья Григоруки. Они его накормили, переодели в гражданское, а затем отвезли к родственникам. Те по своеобразной «эстафете» перевезли Иона дальше на восток. Четыре раза повторялась эта эстафета, и четыре раза никто не выдал раненого ополченца-комсомольца (и еврея) немцам. В результате последней перевозки Деген оказался в советском госпитале в Полтаве. Врач-грузин заявил, что ногу надо срочно ампутировать, но Ион наотрез отказался. Ему повезло — врач оказался чутким человеком и хорошим специалистом, он пошёл навстречу и спас 16-летнему пареньку и жизнь, и ногу.
После выздоровления судьба забросила Дегена в Актюбинск. В армию его не призывали, поэтому он решил отправиться набираться сил в южные регионы СССР. На перроне его окликнул капитан-пограничник Гагуа. Узнав о несчастьях своего недавнего воспитанника, он тут же «на коленке» черканул несколько строк отцу в Грузию, и уже через несколько дней Деген рассказывал его отцу, 76-летнему Самуилу Гагуа, не получавшему вестей от сына с начала войны, что тот жив. Ион несколько месяцев проработал в Грузии на тракторе и на всю жизнь полюбил и эту страну, и её народ.
Но война не отпускала его. 15 июня 1942 года, когда Деген узнал, что на станции Натанеби остановился дивизион бронепоездов, он прошёл отделявшие его от неё 13 километров и напросился в одну из команд.
Дивизион состоял из двух бронесоставов: «Сибиряк» и «Железнодорожник Кузбасса», а также штабного поезда. Иона зачислили в отделение разведки. Его бойцы не брали языков, не ходили в глубокий тыл противника: в их задачу входило корректировать огонь орудий и разведывать обстановку вдоль путей. Вооружены они были только автоматами ППД или ППШ, трофейными пистолетами, кинжалами или финками. В разведвыходы бойцы брали дополнительно по три запасных диска и по четыре гранаты Ф-1 («лимонки»).
Осенью 1942 года на Северном Кавказе сложилось тяжелейшее положение. Сводный отряд дивизиона бронепоездов, сформированный из тех, кто не входил в команды машинистов, артиллеристов и пулемётчиков (44 человека), бросили на оборону располагавшегося на высоте 3000 метров над уровнем моря перевала. Патронов не хватало, поэтому огонь они вели только снайперский, а немцы в ответ буквально заваливали их миномётными минами.
Вскоре у обеих противоборствующих сторон возникли проблемы с подвозом: кончились продукты, начался голод. Ион однажды не выдержал, прожарил на костре и съел один из ремешков танкошлема, второй оставил про запас. Следующие два дня у него во рту не было ни маковой росинки. Первыми сдали нервы у противника — альпийские стрелки из дивизии «Эдельвейс» в конце концов не выдержали, около роты их сдалось в плен (редчайший за войну случай). Отряд же Дегена, от которого осталось всего 19 человек, дождался смены.
Это было страшное время, когда, казалось, фронт на Кавказе вот-вот рассыплется. Целые подразделения бросали передовую, уходили в тыл, грабили там население. Вышестоящие командиры наводили порядок расстрелами или отправкой провинившихся в штафбаты. Повсюду царила паника.
Однажды разведгруппа Дегена вынесла на дорогу двух своих раненых в бою истекающих кровью товарищей. Машины проносились мимо, не останавливаясь. Силой удалось принудить затормозить «трёхтонку» — ЗиС-5. Сидевший рядом с водителем полковник-тыловик наотрез отказался взять в кузов раненых: тот был занят его ППЖ (походно-полевой женой), мебелью, барахлом… фикусом.
Деген стал настаивать, полковник заорал на него матом, схватился за кобуру… Разведчики его тут же пристрелили, ППЖ убежала сама. Барахло, мебель и фикус разведчики вышвырнули на землю, а водителю пригрозили, что найдут и прикончат, если он кому-то хотя бы заикнётся о случившемся. Терять им было нечего.
15 октября при возвращении из разведки Ион был ранен второй раз. Их группа корректировала огонь бронепоездов в тылу врага. При выходе к своим Деген впервые заколол противника ножом, с непривычки его вырвало, и немцы открыли огонь на шум. В результате одного разведчика и радистку убило, а раненого Иона вынес из-под огня его товарищ.
После госпиталя Дегена направили в танковое училище. Здесь он проучился чуть более года и весной 1944-го в составе маршевой роты (31 танк Т-34-85 с экипажами) отправился на фронт в качестве командира танка.
Роту направили на пополнение 2-й отдельной гвардейской танковой бригады (огтб). Это было подразделение, находившееся в прямом подчинении у командования 3-м Белорусским фронтом. Бригаду бросали на самые опасные участки фронта, как правило — для поддержки взламывающих оборону противника войск, поэтому потери она несла колоссальные. Не удивительно, что часто в качестве танкодесантников ей придавали штрафников. Редкие танкисты воевали в бригаде больше месяца. Ион продержался горазда больше — почти год, за что товарищи и даже командование прозвали его «Счастливчиком».
Сухие строки наградного листа: «Участвуя в боях за г. Вильнюс 9 июля 1944 г….уничтожил 1 немецкий средний танк, 2 противотанковые пушки и до 2 отделений пехоты противника. 10 июля танк ходил в атаку при этом было уничтожено 1 мин. батарею, 3 пулеметные точки и до взвода пехоты противника».
Это краткое описание того, как Дегена послали в помощь штурмовавшему город польскому батальону.
По всей не «вылезавшей» из боёв бригады топлива и снарядов удалось наскрести только на группу из трёх танков, которую и возглавил Ион. В польском «батальоне» тоже оказалось всего 17 человек. В первые же часы на танке Дегена разбили ленивец и один каток, машина потеряла гусеницу: требовался более серьёзного ремонт, чем танкисты могли обеспечить на месте.
Деген пересел на другой танк и на нём уже давил вражеские пушки и миномёты, косил из пулемётов пехотинцев: снаряды не подвозили, потому приходилось действовать в основном гусеницами и пулемётами, орудие шло в ход только в самые критические моменты. Третий танк группы, которым командовал сокурсник Иона — Ваня Соловьёв, немцы сожгли со всем экипажем на второй день боёв.
Деген о штурме Вильнюса вспоминал так:
«Уличные бои — это настоящий кошмар, это ужас, который человеческий мозг не в силах полностью охватить. Рушащиеся здания. Трупы на мостовой. Истошные вопли раненых. Обрывки пересыпанной матюгами солдатской речи. И потери, дикие и жуткие. Только и слышишь вокруг: "Вперед, мать вашу…! Если через двадцать минут не возьмешь мне этот… дом, застрелю к… матери!". В батальоне, которому нас придали, уже на второй день никого не осталось. Пригнали в батальон из полковых тылов писарей, поваров, связных, ездовых. Вот эти люди, в конечном итоге, и брали Вильнюс».
12 июля чуть не погиб и сам Деген.
Танкисты никогда не закрывали башенные люки, чтобы успеть выскочить из горящего танка. В городе они их опускали — внутрь могли закинуть гранату, но защёлки не запирали, только прихватывали ремнём. Ион вовремя услышал, как по люку кто-то скребёт. Оказалось — два немца забрались на корму и пытаются приподнять люк, чтобы закинуть гранату. Он повис на ремне, крича, чтобы его башнёр накинул защёлки.
Танк метался по улицам и выскочил прямо на орудие, которое, как и танки группы Дегена, придали польскому батальону. У артиллеристов с самого начала было только два бронебойных снаряда, и они с перепугу решили выпустить их по своим. Артиллеристы перестали наводить орудие только пока из своего люка не вылез по пояс мехвод Борис Макаров и не покрыл их отборным матом. Немцы, забравшиеся на башню, к тому времени уже лежали срезанные огнём наших стрелков. Танкисты, как оказалось, несколько минут «катали» их тела по пылающему Вильнюсу.
Его штурм закончился только на следующий день.
Как к танкисту и человеку, сносно знающему немецкий, к Дегену подвели его «коллегу»- гауптштурмфюрера из танковой дивизии СС. Немец вёл себя достойно, и Ион не стал его расстреливать. Тот на память подарил лейтенанту роскошную ручку с золотым пером. С тех пор она стала для Дегена талисманом — он всегда носил её при себе.
В другом боевом эпизоде три «тридцатьчетверки», в том и числе и танк Иона, вместе с остатками танкового десанта расположились на отдых в небольшом литовском фольварке. В это время на расположенную в стороне противотанковую батарею в лобовую атаку пошли тридцать «пантер». Артиллеристы побежали. Встав за каменной оградой так, что видны были только башни, Т-34 начали методично расстреливать вражеские машины в подставленные борта.
По воспоминаниям Дегена, каждый экипаж сжёг по шесть танков противника. Запаниковав, «пантеры» развернулись, и начали драпать. Артиллеристы вернулись к брошенным орудиям и довершили разгром, подбив ещё шесть танков.
Утром 21 января 1945 года Ион Деген отправился в свой последний бой.
Восточно-Прусская стратегическая наступательная операция была в разгаре. От находившейся на его острие 2-й огтб за неделю осталось только шесть танков. Им придали два ИС-2 и четыре самоходки (остатки таких же потрепанных отдельных танковых частей), и Дегену приказали вести эту разрозненную группу в наступление.
Предзнаменования были зловещие. Накануне Ион потерял свой талисман — ту самую подаренную эсэсовцем перьевую ручку. Наводчик его экипажа, татарин Захарья Загиддулин — балагур и выпивоха — перед боем отказался пить наркомовские 100 грамм, прямо сказав: «Я мусульманин. Перед смертью пить не буду»…
Их танк и вражеский «артштурм» выстрелили друг в друга одновременно. Стрелку-радисту снарядом снесло голову, башнера убило, а Захарье оторвало нижнюю часть туловища. Иону перебило ноги, но ему хватило сил вытащить своего смертельно раненного наводчика из башенного люка. Рядом горел подбитый ими «артштурм». Хлестнувшая автоматная очередь добила Захарью. Три пули прошили Иону правую руку, и четыре — левую, он свалился на решетку двигателя, где лежали убитые десантники, затем сполз с танка вниз. Лежа на снегу, он попытался застрелиться, но потерял сознание.
Дегена нашли танкисты его же бригады. Затем были медсанбат, собранные хирургами по частям руки, ноги, челюсть, долгое выздоровление и демобилизация по инвалидности — он остался хромым. Пораженный самоотверженным трудом врачей, Ион сам решил пойти по их стезе, закончил медицинский институт и всю свою последующую жизнь посвятил лечению людей.
За время войны экипаж Иона Дегена уничтожил 12 немецких танков и 4 самоходных орудия, что позволяет считать его танковым асом.
Но известность ему принесли не военные подвиги, а пронзительные короткие стихи, всего в нескольких строках передающие боль, переживания и страдания, которые приносит с собой война.
