Дело шло к катастрофе
Во многом уверенная оборона Одессы стала возможной благодаря тому, что Южный фронт был хорошо подготовлен, и его командиры, не колеблясь ответили на первый удар немецко-румынских войск, местами, переходя в контрнаступление и захватывая населенные пункты на румынской территории.
Обнадеживающе начиналась и двухмесячная Тираспольско-Мелитопольская оборонительная операция Южного фронта, пока ошеломительные прорывы немецких армий в Белоруссии и под Киевом не сделали ее бессмысленной.
Сталин был недоволен командующим фронтом, старым буденновцем Иваном Тюленевым, заявив, что «он потерял две армии, как не теряют даже и полки». На помощь Тюленеву он отправил его былого командарма, маршала Семена Буденного, и ситуацию удалось несколько стабилизировать.
Но катастрофа в Белоруссии негативно повиляла на дела всех фронтов. Более всего — на обстановку на самом дальнем, наиболее сложном в смысле логистики — Южном.
С 22 июля начались ежедневные жестокие бомбардировки Одессы, прежде всего порта и заводов. Налеты велись как из румынской Констанцы, так и с территории захваченного Приднестровья и Южной Бессарабии. В первых числах августа 4-я румынская и 11-я немецкая армия (еще без Манштейна) окончательно прорвали оборону советских войск на левом берегу Днестра и 5 августа отрезали от остального Южного фронта части Приморской армии (созданной 19 июля для обороны Одесского направления).
Началась 73-дневная героическая оборона Одессы, принесшая городу у моря неисчислимые страдания, вечную славу и Золотую звезду Героя.
Надо сказать, что обороняться было неимоверно сложно хотя бы потому что немецко-румынских войска было более чем в 10 раз больше — 340 тысяч против 32,5 тысяч Приморской армии. В течение двух месяцев ее пополняли силами Черноморского флота — корабли подвозили свежие войска и боеприпасы. Но все-равно число обороняющихся удалось довести только до 86 тысяч.
Помогало выгодное для обороны положение города.
Воспетые Утёсовым «широкие лиманы», которыми окружена Одесса, давали надежду на длительную оборону, поскольку во многих случаях надо было строить оборону лишь на перешейках, отделяющих лиманы от моря.
Держаться любой ценой!
8 августа 1941 года начальник гарнизона Одессы объявил в городе режим осадного положения.
Начались серьезные проблемы с продовольствием, боеприпасами водоснабжением (а они в Одессе и так всегда были неслабые). Сидеть в осаде — великое искусство. И не только сугубо военное.
Весь август одесситы при помощи военных демонтировали самые важные предприятия, оборудование которых не должно было достаться врагу. Москва и сами осажденные не питали иллюзий, все понимали, что город будет сдан, но надо было продержаться как можно дольше, чтобы эвакуировать предприятия, рабочих, техников, инженеров.
Противник это тоже понимал и предпринимал отчаянные попытки взять Южную Пальмиру как можно скорее. Август стал самым критичным временем обороны — помимо отражения атак, надо было решать эвакуационные задачи. К концу месяца гитлеровцы, атаковавшие прежде всего с северо-запада и запада (Днестровский лиман), потребовали от своих союзников быть погибче.
Румынская армия несла огромные потери, поэтому неохотно, но организовала новое наступление. Теперь с востока — со стороны Большого Аджалыкского лимана. Целью их атак была досаждающая им 412-я артиллерийская батарея береговой обороны. Прорвавшись здесь, румыны очень легко прошли бы к станции Одесса-сортировочная, что поставило бы оборону города в критическое положение.
Командующий 4-й румынской армией генерал Николае Куперча стремился прорвать оборону на узком перешейке между лиманом и морем, но до него надо было пройти с десяток километров.
20 августа 1941 года немецко-румынские войска пошли на штурм города. Их продвижение было остановлено на оборонительных рубежах в 8 — 15 км от черты города. Но в какой-то момент сложилась ситуация, когда кроме 412-й батареи и ряда других, более мелких артиллерийских подразделений и их охранения, никого на пути врага больше не было.
Извините, отлучился в атаку
Тут-то и случилась небывалая в истории войн атака смертников, благодаря которым в конце августа сорок первого Одессу удалось отстоять.
Положение, как мы говорили, было просто аховым. Но одесситы оставались одесситами даже в батареях, на пороге которых стояли враги.
В своих воспоминаниях контр-адмирал Кузьма Деревянко, бывший в те дни начальником штаба Одесской военно-морской базы, рассказывает, что однажды в те дни он дозвонился до находившейся на передовой батареи капитана Кузнецова. Телефонист, поднявший трубку, доложился по форме, а потом сказал: «минуточку!» и затих…
Деревянко услышал в трубке треск, шум и гвалт. Адмирал решил, что фашисты ворвались на КП батареи, стал кричать в трубку, звать телефониста, но ответом было молчание. И вдруг через некоторое время телефонист заговорил. «Извините, — говорит, товарищ контр-адмирал — отлучился в рукопашную…».
22 августа контрударом советских войск румыны были отброшены с потерями по всему практически фронту, но за Чабанкой остался узкий проход к Одессе, почти никем не прикрываемый. 412-я оказалась в кольце. Все резервы были задействованы. Что делать?
И тут под рукой у командования оказалось пополнение, прибывшее из Сталино (ныне Донецк).
И тут появились сталинские шахтеры
Верней сказать, их только утром доставили на военных кораблях из Севастополя. Это были 250 из 700 добровольцев, отобранных на шахтах Донбасса из числа передовиков труда. Им предстояло стать морскими пехотинцами в городе русской военно-морской славы, но Одесса на тот момент была важней, и их отправили в распоряжение 2-го морского полка Приморской армии.
22 август утром заместитель начальника штаба OOP капитан 1 ранга Николай Иванов сообщил командованию, что во 2-м морском полку есть две только что прибывшие на пополнение невооруженные маршевые роты. Шахтеры рвались в бой, но вооружить их было нечем. У них были только саперные лопатки и у каждого по 5 гранат, которые, впрочем, в боевых условиях они еще не применяли.
Времени не было — дорога была каждая минута. Всех шахтеров переодели в тельняшки и объяснили суть задания — умереть, но врага не пропустить. Желающие могли от него отказаться. Еще чего, сказали горянки, — не страшней чем в шахте, давай гранаты, поехали!
Готовьтесь, умереть, парни
Дальнейшее журналисты описывали, начиная с 60-х годов по донесениям военных об итогах атаки.
Основным же источником сведений о последнем бое донбасских парей стали воспоминания политрука 2-го морского полка Семена Ивановича Бондаренко. Вот его рассказ:
«Сначала собрали коммунистов. Объяснили задачу. Сказали: "нужно выручать береговую батарею".
"Если враги захватят батарею, — начал назначенный политруком шахтерской роты Иван Алексеевич Пронин, — они ее мощные морские орудия повернут на город… Вы понимаете?" "Да нас без ружьев, как куропаток, перестреляют", — перебил кто-то Пронина. "А ты уж и хвост поджал!" — дружно навалились товарищи на бросившего реплику.
Потом собрали всех. Было примерно то же. Кто-то нерешительно сказал: "Без оружия в бой — все равно, что в шахту без отбойного молотка…" "А по сколько гранат дадут?"- спросил другой. "По шесть — восемь" — ответил Пронин. "Ничего», — успокоил кто-то, — граната — тоже оружие". "Пора, что ли?" — сказал рослый шахтер. В казарме осталось двенадцать человек — раненые и больные. Им передавали наспех написанные письма, просили записать адреса.
По просьбе шахтеров всем выдали тельняшки, кроме гранат дали саперные лопатки. Командиром отряда был назначен старший лейтенант Силин, политруком — Пронин. Когда сели в машины, запели: "Слушай, рабочий, Война началася, Бросай свое дело, В поход собирайся…"».
Румын рвали руками и зубами
В ночь с 24 на 25 августа бойцы окруженной 412 батареи услыхали взрывы гранат, автоматную стрельбу, крики «Ура!», потом молчание. Выглянув из казематов, одесситы увидели убегающих румын и утреннее поле возле батареи, усеянное трупами врага.
Когда рассвело, защитники батареи осторожно подошли к месту боя. То, что они увидели, потрясло их. Сержант-артиллерист Федор Задоя свидетельствовал позже:
«Перед дорогой, в траве, в кустах, лежали трупы румынских солдат с разрубленными головами, плечами, тела погибших наших бойцов в тельняшках, слышны были стоны раненых, ругань, призывы о помощи… Повсюду на земле валялись румынские винтовки. У наших погибших бойцов в руках были зажаты окровавленные саперные лопатки, ножи, и те же румынские винтовки с разбитыми прикладами. На обочине дороги сидел старый, с бородкой, боец в мичманке, ему другой боец перевязывал плечо. На груди старика была татуировка — двуглавый орел держал в лапах якорь.
Старик попросил закурить, а потом сказал, что надо найти нового командира — шахтера, он где-то здесь лежит, может жив. Старый моряк был местным жителем, смотрителем какого-то маяка. Он подсел в селе, чтобы показать дорогу к 412-й батарее, но тоже пошел в бой вместе со всеми. Так мы узнали, что спасителями нашими были шахтеры из города Сталино, которые ценой своей жизни спасли не только батарею, но и Одессу».
Из 250-ти горняков, пошедших в смертельный бой, выжили только несколько раненных, все умерли позже в госпитале.
Память вечная
В 2010 году дончане и одесситы вместе поставили в этом месте монумент в честь героев. До этого здесь лежала только простая памятная плита. Теперь здесь высится 5-метровая чугунная фигура горняка, поставленная на постамент из мрамора.
Шахтер одет для работы под землей — на нем сапоги, на плечах — роба, на голове — классическая «шахтерка» того времени. Но в руках вместо отбойного молотка или обушка у героя длинный меч.
Надпись на постамент извещает: «Здесь, в ночь на 25 августа 1941 года, 250 донецких шахтеров остановили наступление фашистов на Одессу и пали смертью храбрых».
Кстати, литераторы военных лет утверждали, что именно после обороны Одессы в германских и румынских войсках был будто бы издан приказ: «Моряков и шахтеров в плен не брать, а уничтожать немедленно». Что ж, в это совсем нетрудно поверить.
.jpg){kind=link}