Тем самым 29-летний поэт Павел Григорьевич Тычинин предопределил свою дальнейшую судьбу. Хотя отчасти это случилось несколькими годами ранее, когда стали публиковатся его стихи, подписанные «Павло Тычина».
Ночной кошмар советских школьников
Для тех, кто учился в школе на территории УССР, сочетание букв, сбитых в слова «Павло Тычина», до сих пор вспоминается как неизбывный кошмар. Разбуди любого из нас среди ночи, и мы точно процитируем эти строки:
Всіх панів до 'дної ями,
Буржуїв за буржуями
Будем, будем бить!
Будем, будем бить!
Или эти:
Ленін! Одно тільки слово,
А ми вже — як буря — готово!
Вспоминаем, как мы пользовали словечки оттуда в сочинениях, а злые тётки-учительницы чёркали их красным, объясняя: «Поэту можно, а ты кто такой, чтобы писать так без кавычек!» И дети мстили и педагогам, и самому автору, передавая из поколения в поколение пародии:
На майдані коло бані
Спить Тичина в чемодані.
Краще з'їсти кирпичину,
Ніж читать Павла Тичину.
Называли мы его на испанский манер «Пабло Тычиной» и продолжали его строки похабной частушкой «Нас рано, нас рано мати розбудила…»
Как же так получилось, что действительно талантливый и интересный поэт превратился в глазах принудительно читавших его творения школьников в ночной кошмар, отбивший у многих выпускников советских школ всякую тягу к украинской литературе и рифмованным строкам вообще? Кому он или при жизни, или посмертно так не угодил, чтобы остаться в мозгах миллионов словами, им, кстати, не написанными, но до боли похожими на его строки:
Трактор в полі дир-дир-дир
Хто за що, а ми за мир!
Жизнь по Мальтусу
Учительницы сообщали нам, что поэт родился в бедной сельской семье. И ничуть не лукавили. Павел Григорьевич Тычинин действительно появился на свет Божий в семье, еле сводящей концы с концами. И действительно в сельской местности — в селе Пески Козелецкого уезда Черниговской губернии 23 января 1891 года.
Но вот только родители будущего классика к крестьянам не принадлежали, а относились уж совсем к «классово неправильным». К духовенству, именуемому у будущего идеологического начальства «жеребячьим сословием». Его отец был сыном пономаря, псаломщиком в церкви и учителем в бесплатной церковно-приходской школе.
«В нашей хате в первой комнате с земляным полом (а была еще и вторая комната, с деревянным полом) стояли две длинные парты. За каждой партой сидело душ по 10 или по 12 учеников. Не знаю, сколько мне тогда было лет, когда я одной зимой уже подсаживался то к одному, то к другому ученику и как-то быстро, незаметно для себя выучился читать», — вспоминал Павел Григорьевич позднее.
И вот в той самой комнате с деревянным полом жили родители с детьми. Павло был пятым, всего Григорий Тимофеевич и Мария Васильевна произвели на свет двенадцать отпрысков, из которых только трое умерло в детстве. Это показывало, что семейство уже овладело навыками гигиены и, в отличие от многих современников и соседей, заботилось о младшем поколении.
Дмитрий Менделеев предполагал, что в 1950 г. население империи составит 282,7 млн, а в 2000 г. — 594,3 млн человек. В основе расчетов великого русского учёного был труд коллеги псаломщика Тычинина — английского сельского священника Томаса Мальтуса «Очерк закона о народонаселении в связи с будущим совершенствованием общества» (1798). Там он утверждал, что если рост населения не задерживается какими-либо причинами, то население будет удваиваться каждые четверть века и, следовательно, возрастать в геометрической прогрессии. В силу ограниченности ресурсов это неизбежно ведёт к бедности, голоду и социальным потрясениям.
Время было мирное, и Григорий Тычинин (практически), и Дмитрий Менделеев (и практически, и теоретически) подтверждали идеи Мальтуса.
В два последних царствования в Российской империи родилось столько народа, что его хватило и на безбрежный призыв в Первую мировую, и всем сторонам Гражданской войны, и стройкам коммунизма по обе стороны колючей проволоки ГУЛага. А если к этому прибавить еще не менее полутора миллионов эмигрантов и старшие возрасты призванных на Великую Отечественную…
Любой начальник мог спокойно сказать отправляемым на смерть и на тяжкий труд подчинённым: «Ничего, бабы еще нарожают!»
Однако это поколение, к которому принадлежали и Павло Тычина с Владимиром Маяковским, и Никита Хрущёв с «антипартийной группой», и Давид Бен-Гурион с Голдой Меир, уже не было столь же плодовитым, как их родители. И выбивать его будут миллионами, не очень тщательно ведя отчётность. И настанет тот момент, когда в 1953 году Евгений Винокуров напишет по поводу военных потерь 40-х:
А где-то в людном мире
Который год подряд
Одни в пустой квартире
Их матери не спят.
Глибов, Коцюбинский и другие
Как отмечает в критически биографическом очерке о поэте литературовед Леонид Новиченко, «строгость обшарпанного нищетой отца, нередкие вспышки гнева (что не помешало, однако, сыну сохранить о нем память как о справедливом и красивом в своей основе человеке) смягчались сердечной и умной добротой Марии Васильевны — матери поэта».
Сначала Павел учился в земской начальной школе, которую в Песках открыли 1897 в году. Его учительницей была Серафима Морачевская. За хорошую учебу она подарила Павлу несколько украиноязычных книг. Среди них «Басни» Леонида Глибова, рассказы Марии Загирной (Гринченко) о шахтерах «Под землей». Так и случился выбор наречия, на котором он будет писать.
В 1900 году Павло, успешно пройдя пробы голоса, стал певцом архиерейского хора при Троицком монастыре и переехал в губернский город Чернигов. Тогда же и там же он учился в духовном училище. Регент хора выделял Павла среди других мальчиков-певцов, поручал ему обучать нотной грамоте новичков. Как правило, обучение происходило на могиле местного учителя и путешественника Леонида Глибова, похороненного в Чернигове на территории этого монастыря.
Так, Павло учил нотной грамоте своего младшего брата Евгения, а также будущего знаменитого дирижера Григория Верёвку, чьё имя сегодня носит национальный хор Украины.
Первое известное стихотворение Тычины — «Синее небо закрылось…» — датировано 1906 годом. Позднее поэт, просматривая свой архив, так отозвался о нём: «Посмотришь — аж смешно».
В 1907-1913 годах Павел Тычинин учился в Черниговской духовной семинарии. В старших классах он прошел основательную школу живописи и графики у преподавателя рисования Михаила Жука. Он и ввёл Павла в круг черниговской интеллигенции.
Товарищем Тычины в семинарии был Василий Елланский — будущий поэт Василий Эллан-Блакытный, кумир харьковских студенток 20-х годов. Особое влияние на формирование и поэтического творчества, и личности имело его знакомство с прозаиком Михаилом Коцюбинским, литературные «субботы» которого он посещал с 1911 года. Там бурсака приучили к хорошим манерам, привили ему на всю жизнь художественный вкус и нетерпимость к антисемитизму.
Пройдя такую школу, поэт просто не мог плохо писать и вести себя по-хамски. Всю дальнейшую жизнь ему довелось пройти, если немного перефразировать Иннокентия Анненского, «среди жлобов в мерцании светил», общаясь с разными людьми, читая книги на двенадцати языках в библиотеке, в которую он не допускал даже родню.
В 1913-1917 годах Павел учился на экономическом факультете Киевского коммерческого института, но не окончил его. Одновременно он работал редактором отдела объявлений газеты «Рада» и техническим секретарем редакции журнала «Світ» (1913-1914), помощником хормейстера в театре Николая Садовского (1916-1917) — младшего из братьев Тобилевичей, одного из корифеев украинского театра. Летом он подрабатывал в статистическом бюро черниговского губернского земства и попутно собирал фольклор.
Вас ничего не смущает в этой странице его биографии? Ведь его сверстники отправились на войну, а он — нет. У него была бронь из-за больного сердца, и благодаря этому медицинскому документу Тычина не был тяжело ранен, как Михаил Зощенко, не отравлен в газовой атаке, как Валентин Катаев, и не связал жизнь с армией, как его сверстники будущие генералы и маршалы Великой Отечественной.
В 1916 году познакомился он с киевской гимназисткой Лидией Папарук, на которой женился только в 1939 году. Детей у них не было, но они принимали участие в воспитании племянников.
В политике сперва Тычина увлёкся самостийничеством под влиянием Эллана-Блакытного, но уже в 1916 году отмечал:
«Я разочаровался в самостийниках, здесь с ними в студенческой громаде даже и говорить не хотят; недавно друга просто выбросили. И разве необходима нашему народу самостоятельность? Это как-то узко и консервативно, а к тому же они такие шовинисты! Но, несмотря на это все, и дальше я буду вас информировать и помогать в деле связи с центром».
Вот так! Научился и состоять, и не любить одновременно. И такая позиция ему поможет дальше.
«На майдані коло церкви революція іде»
И тут пришла революция. Понятное дело — учёба по боку. Поэт читал стихи на Софийской площади, когда подписывался первый Универсал Центральной Рады. За этим последовали и работа заведующим отделом хроники в газете «Нова Рада», а затем и отдела поэзии журнала «Литературно-научный вестник» (1918-1919), председателем Украинской секции Всеукраинского издательства (1919).
Когда в Киеве хоронили погибших под Крутами, по всем днепровским кручам звучали строки Тычины:
На Аскольдовій могилі
Поховали їх —
Тридцять мучнів українців,
Славних, молодих…
Конец 1918 года. Киев. Частное кооперативно-издательское общество «Сяйво» печатает тиражом в тысячу экземпляров первый сборник поэтических произведений молодого Павла Тычины под названием «Сонячні кларнети». Двадцать девять названий произведений на шестидесяти двух страницах. Так появились не хуторские и местечковые «под народ», а вполне современные строки на малороссийском наречии.
Оказывается, здесь и сейчас можно писать так, как в столицах мирового слова! Да вот только кто станет читателем и слушателем? А если попробовать быть и авангардистом, и писать для народных масс одновременно? Вот он и попробовал, и написал.
А город, где он жил, переходил из рук в руки. И не только Киев, но и его родная Черниговщина. И по всей недавно тихой Малороссии, превращавшейся в кровожадную Украину, перемены происходили так, как об этом тогда писал Тычина:
На майдані коло церкви
революція іде.
— Хай чабан! — усі гукнули,-
за отамана буде.
Прощавайте, ждіте волі,-
гей, на коні, всі у путь!
Закипіло, зашуміло —
тільки прапори цвітуть…
Краевед Станислав Цалик и филолог Филипп Селигей утверждают: «Как недавно оказалось, «Партия ведет» на самом деле является… своеобразным римейком произведения 13-летней давности и противоположного направления. Еще в мае 1920-го на Софийской площади Павел Григорьевич горячо приветствовал украинского-польское войско, которое выставило из Киева большевиков. Рассказывают, что ту речь он завершил так: «А червону гидь будем, будем бить!»
Но это было в первый день, а дальше пришло полное разочарование. Равно ненавистными ему казались и большевистские декреты, и националистические универсалы:
Паліть універсали, топчіть декрети:
знов порють животи прокляті баґнети!
Проклинайте закони й канцелярський сказ —
Воля! — єдиний хай буде наказ.
Таков был, как бы сказали теперь, каминг-аут поэта. Сто лет назад Павлу Тычине пришлось выбирать одну из двух ненавистных стихий. И он выбрал победителей — большевиков. При них можно и в Киеве остаться, и публиковаться.
«…ростемо ж ми, гей!»
И хотя поначалу поэт специально никак не угождает новым хозяевам, они разглядели в нём «своего»: любит народ, не сильно религиозен, да и к тому же, как сказали бы потом, «пипл хавает». «Берём!» — решило большевистское руководство. Но не целиком, разумеется.
Как рассказывает его родственница и бывший директор музея Тычины в Киеве Татьяна Сосновская, в 1923 году «младший брат Павла Григорьевича Евгений был арестован в Киеве органами НКВД за то, что являлся благовестником — организатором украинской автокефальной церкви.
Павло Григорьевич под расписку (она хранится в нашем музее) забирает из тюрьмы брата, и тот переезжает жить в отдаленный район Украины. А сам отправляется в Харьков, чтобы там получить квартиру и забрать туда семью Евгения (кроме своего сына, Евгений воспитывал еще четырех племянников, оставшихся сиротами после смерти старшего брата — Михаила)… Тогда каждый человек стоял перед выбором: спасать себя и своих родных или бороться, зная, что тебя уничтожат.
У Павла Григорьевича была целая когорта родичей — девять братьев и сестер, племянники и племянницы, нуждавшиеся в его поддержке. Он, по сути, являлся единственным их кормильцем. И это обстоятельство, наверное, сыграло свою роль. К тому же по натуре он — человек с нежной, тонкой душой, не переносящий физического насилия. Не все могут размахивать саблей и скакать на коне, кто-то спасается, внутренне отстраняясь от действительности».
В 1927 году он послал Максиму Горькому на Капри сборник своих стихотворений и получил от него письмо, в котором автор «Жизни Клима Самгина» писал, что знает поэта очень давно, ещё из рассказов Михаила Коцюбинского. Академик АН УССР (с 1929 года), он в предвоенные годы работал директором Института литературы АН УССР
В ноябре 1933 года в центральном органе советской печати газете «Правда» было напечатано на украинском языке без перевода стихотворение «Партия ведёт». Там в том числе говорилось:
Проти мурів, проти молу
в нас бадьорість комсомолу —
ще й підмога йде:
збільшовиченої ери
піонери, піонери —
партія веде.
партія веде.
Так Тычина стал главным действующим лицом украинской советской литературы, умевшим озвучить то, что нужно партии. Причём озвучить оригинально, без соплей и сюсюкания, чтобы Луи Арагон мог прочитать в Париже, в Сантьяго почти тезка Пабло Неруда — включить в хрестоматию современной мировой поэзии, а Николай Тихонов — процитировать на торжественном заседании в Москве в присутствии самого товарища Сталина. И можно теперь закрыть глаза и на его не совсем правильное происхождение и образование, и оставить в покое до поры до времени его несознательную родню.
В Киев Тычина вернулся вместе с переездом столицы в 1934 году и только на два года отбывал оттуда в эвакуацию в Уфу во время Великой Отечественной. Затем были сборники стихов и переводов, Сталинская премия, пять орденов Ленина и два — Трудового Красного Знамени, звание Героя Соцтруда и другие награды.
Побывал он на постах наркома просвещения, а затем и председателя Верховного Совета УССР. Был он даже заместителем председателя Совета Национальностей Верховного Совета СССР (1954-1962).
В партию Павел Григорьевич вступил только в 1944 году, побывал членом ЦК КП Украины в 1952-1959 гг., затем с 1960 года и до самой смерти в 1967 году. И при этом поэт не переставал писать стихи и поэмы, которые с годами не становились хуже. Отдавая дань партии, он оставался лириком, мог позволить себе публиковать и эксперименты над словом, и даже откровенную эротику.
И была школьная программа по украинской литературе с обязательным заучиванием наизусть стихов Тычины. Впрочем, он там остался и в постсоветское время, только стихотворения подобраны другие. И нынешние учащиеся, в отличие от нас, не запоминают лишнего и, если и слышали злые эпиграммы и пародии, то только от родителей, бабушек и дедушек. Теперь они могут без предвзятости оценить этого действительно талантливого человека. Возможно, в их памяти остаётся настоящая поэзия Тычины, а не «дыр-дыр-дыр».
