Якобы еще Богдан Хмельницкий осознал ошибочность сделанного в Переяславе выбора и хотел отыграть ситуацию «геть вид Москвы». Эту задумку реализовывали уже его преемники — гетман Выговский и сын Юрий Хмельницкий. С тех пор практически каждое поколение казаков и крестьян рождало борцов за независимость Украины. Самым известным из них был, конечно, Мазепа, но даже брат фаворита государыни Кирилл Разумовский тоже иногда красуется в этих «святцах»: возродил гетманство и стремился добиться его максимальной автономии. И лишь репрессии императрицы Екатерины II раздавили и эти стремленья, и украинские политические институты.
Украинское национальное движение активно проявило себя уже в следующем, XIX столетии, начиная с некоего полумифического «Малороссийского тайного общества» времен декабристов, и затем уже в деятельности таких фигур, как Костомаров, Шевченко, Кулиш, Грушевский и т. д., вплоть до самого Петра Алексеевича Порошенко.
Однако в этой стройной концепции зияет пробел. На рубеже XVIII и XIX вв., в эпоху сотрясавших Европу Наполеоновских войн, разглядеть организационные формы украинского национального движения даже самым тщательным канадским исследователям было крайне сложно. Сложно — но для строителей национальной идеи нет ничего невозможного.
Летом 1812 года по южнорусским губерниям пошёл слух: поляки поднялись против царя Александра, и Василий Капнист казаков поднимает на Полтавщине в помощь Бонапарту. Разговоры эти, на уровне Явдохи Поликарповны с Горпиной Кирилловной, вскоре затихли, но, как говорится, осадочек остался.
И он аукнулся много лет спустя в докладе проживавшего во Львове польского историка, будущего ректора местного университета Владислава Дембинского. Тот 7 декабря 1895 года сообщил, что в Прусском государственном секретном архиве в Берлине он раскопал документы про связи украинских автономистов с правительством короля Фридриха-Вильгельма II.
Там находилось анонимное письмо с просьбой о встрече с кабинет-министром Герцбергом. Министр принял автора этого письма 24 апреля 1791 года. Посетитель спрашивал, готова ли Пруссия принять Малороссию под свою корону в случае войны с Россией. Он также сказал о том, что недавние запорожские казаки готовы в этом помочь прусскому правительству. Герцберг доложил об этом королю.
Пан Дембинский допустил, что этим самым анонимом был Василий Васильевич Капнист, полтавский помещик и известный русский литератор. Доклад Дембинского вызвал отклик у историка Михаила Грушевского, который сделал на эту тему реферат, то есть вольный сокращенный перевод с польского языка. Позднее к этой теме возвращались и основатель украинского нацизма Дмитрий Донцов, и назначенный гитлеровцами бургомистр Киева, а затем профессор Гарвардского университета Александр Оглоблин. Последний, правда, склонялся к тому, что речь идет не о Василии Капнисте, а об одном из его братьев.
А уж после провозглашения украинской независимости попытки превратить статского советника Василия Васильевича Капниста в большого украинского патриота не прекращаются. Во всех украинских энциклопедиях он фигурирует как «украинский поэт и драматург, борец за свободу украинского народа». Что же из этого всего — правда, а что — натяжки выдумщиков от истории?
Правда лишь в том, что жил на Полтавщине дворянин Василий Васильевич Капнист. Он родился 23 февраля 1758 года. Отец, полковник Миргородского полка и сын греческого беженца с острова Закинф, Василий Петрович Капнист своего шестого сына не увидел — погиб в битве с пруссаками под Гросс-Егерсдорфом еще до рождения последыша.
Василий-младший учился в Петербурге, служил в гвардейских полках, где и подружился с литераторами Львовым, Державиным и Хемницером. Первым произведением поэта Капниста, появившимся в печати, была написанная на французском языке в 1774 году, но опубликованная в 1775-м ода по случаю победы над Турцией и заключения Кючук-Кайнарджийского мирного договора.
И где же тут Украина? И где она в его знаменитых сатирах? Да, мамаша его не любила невестку — привезенную с севера, родную сестру жен Державина и Львова. По словам дочери пиита, Софии Скалон, «свекровь не любила её потому единственно, что она была русская, и не называла её иначе, как «московка». Узнала же цену ей и полюбила её только тогда, когда, оставшись одна в деревне и будучи разбита параличом, жила, можно сказать, только заботами её и неусыпным попечением, которая ни на минуту не оставляла её до смерти».
Впервые местная тема появилась в творчестве Капниста в 1783 году. В связи с закрепощением малороссийского крестьянства он пишет «Оду на рабство».
Под игом тяжкия державы
Потоками льют пот кровавый
И зляе смерти жизнь влекут;
Насилия властей страшатся;
Потупя взор, должны стенать;
Подняв главу, воззреть боятся
На жезл, готовый их карать.
В веригах рабства унывают,
Низвергнуть ига не дерзают,
Обременяющего их,
От страха казни цепенеют
И мыслию насилу смеют
Роптать против оков своих.
И где тут призыв к бунту?
Верноподданно обращаясь к государыне, Василий Васильевич надеется на пересмотр высочайшего решения.
Дашь зреть нам то златое время,
Когда спасительной рукой
Вериг постыдно сложишь бремя
С отчизны моея драгой.
Тогда — о лестно упованье! —
Прервется в тех краях стенанье,
Где в первый раз узрел я свет.
Там, вместо воплей и стенаний,
Раздастся шум рукоплесканий
И с счастьем вольность процветет.
Служил Капнист и уездным, и губернским предводителем дворянства, насаждал на Полтавщине шелководство… И владел крепостными.
А еще он невольно принял участие в исторической фальсификации — перевел на русский язык поэму Оссиана «Картон». Откуда ему было знать, что под маской древнего кельтского барда скрывался современный ему шотландский литературный жулик Макферсон. Но таков уж был дух начинающейся в Европе эпохи национального романтизма — если славного исторического и культурного прошлого у твоего народа нет, его всегда можно придумать.
В 1787 В. В. Капнист вместе с группой соседей-помещиков подготовил проект восстановления казачьих формирований в Малороссии для участия в новой войне с турками («Положение, на каком может быть набрано и содержано войско желающих козаков»), который, несмотря на поддержку П. Румянцева-Задунайского и Г. Потемкина, был отклонен государыней. Августейшая логика была проста: до границы от этих мест теперь далеко, а казаки в глубинных губерниях селиться не должны.
Лишь в 1812 году это положение было частично осуществлено при формировании народного ополчения.
Что же касается обращения к прусскому двору, то у современного читателя возникает вопрос: как провинциальные дворяне могли попасть на прием к министру в Берлине? Могли запросто, ибо в те времена было модно состоять в масонских ложах и в России, и в Пруссии. Статус «вольного каменщика» давал возможность встречаться без волокиты со своими собратьями в любой европейской стране. Таким образом, высокопоставленные масоны были вынуждены читать и выслушивать любой бред от своих «братьев по ложе». Выслушал министр Герцберг, доложил своему королю. Тот, естественно, оставил без последствий блажь скучающих полтавских помещиков.
Ни в одном документе, опубликованном Дембинским, ни одна фамилия обращавшихся не была упомянута, и версия насчет Капниста и его братьев никак и ничем не подтверждается. Даже нет внятных упоминаний о том, что кто-то из них в ту пору находился в Берлине. А история, как известно, наука точная и требует документальных подтверждений. И где они? Налицо лишь упоминание об анониме.
Исследователь творчества Капниста Д.С. Бабкин писал: «По письмам Капниста видно, что он, так же как и брат его Петр Васильевич, никуда не уезжал в указанные годы из России… Что касается В.В. Капниста, то он вообще никогда не выезжал из России… Из писем Капниста за 1791 год следует, что брат его Петр Васильевич был все время дома».
И на роль собеседника Герцберга пытаются назначить ещё одного брата — Николая.
Что же касается войны 1812 года, то В. Капнист занимал однозначно патриотическую позицию и желал победы российскому воинству. И доказательство этому — не только участие его вместе с И. Котляревским в формировании ополчения, но и ода «Видение плачущего над Москвою россиянина 1812 года октября 28 дня». Там, в частности, мы можем прочитать:
Теперь, несчастьем наученны,
Отвергнем иноземный яд,
Да злы беседы отравленны
Благих обычаев не тлят;
И на стезю склонься праву,
Лишь в доблести прямую славу,
Существенну поставим честь!
Престанем чуждым ослепленьям,
Развратам и предубежденьям
Подобострастно дани несть.
Отечество ждет нашей дани;
Притоптаны, врагом поля;
Прострем к убогой братьи длани,
Избыток с нею наш деля;
Взнесем верхи церквей сожженных,
Да алтарей опустошенных
С весной не порастит трава;
Пожаров след да истребится,
И, аки Феникс, возродится
Из пепла своего Москва!
Даже сам коллаборационист Оглоблин признаёт: «Известно также, что В. Капнист, как, впрочем, подавляющее большинство левобережно-украинского дворянства, враждебно отнесся к вторжению Наполеона в Россию 1812 года. Украинское шляхетство, и в частности Капнист, наученный горьким опытом 1791 года, хорошо понимали, что Наполеон начал войну против России не в интересах освобождения Украины (и других народов), а к тому же политика Наполеона в отношении Польши отнюдь не могла быть по душе украинским патриотам». (О. Оглоблин. Люди Старої України, Мюнхен, 1959, стр. 101-107).
Однако откуда же появились слухи среди «старосветских помещиков»? Брат Василия Васильевича Николай с симпатией высказывался о Бонапарте. Но вот когда? Нет ни одного доказательства, что это было в 1812 году.
Что же касается некого «Малороссийского тайного общества», то следов его так никому отыскать не удалось. Был общероссийский «Союз благоденствия», где состояли и сыновья Василия Васильевича — Семен и Алексей. Более того, Семен Васильевич был женат на сестре казненного Муравьева-Апостола. Но ко времени восстания они свою деятельность свернули и обвинены не были.
Вот так из благонамеренного помещика, статского советника Капниста украинствующая публика лепит автономиста и чуть ли не изменника. Автор знаменитой в своё время комедии «Ябеда» и помыслить не мог, что когда-то его сделают тем, кем он не был.
