Не добавляли позднесоветским людям оптимизма ни марксистский постулат о неравномерности экономического развития различных государств при капитализме, гарантировавший, что вчерашние отстающие завтра могут выбиться в лидеры, ни данные исторической науки, с полным основанием демонстрировавшие, что не только при капитализме, но в течение всей истории человечества, вчерашние экономические лидеры легко становятся аутсайдерами.
Виной может быть и изменившийся спрос, и геополитические изменения, закрывающие доступ к ранее открытым рынкам, и экономические катаклизмы, и человеческий фактор (один неразумный правитель иногда в состоянии похоронить достижения десятка гениальных предшественников).
Если позднесоветские люди не верили в способность СССР догнать хотя бы Японию, то после распада СССР, граждане России и других постсоветских стран были озабочены не тем, чтобы кого-то догнать, а обычным выживанием в условиях отнюдь к этому не располагавших.
Тем не менее лет через двадцать пять после распада Союза в России уже рассказывали анекдот об Обаме, которого после смерти Господь отпустил на Землю посмотреть как там себя чувствует Америка и который радуется её имперской мощи, пока не получает счёт за пиво — один рубль сорок пять копеек.
Между анекдотами о Японии и об Обаме пролегла целая эпоха, в течение которой Россия в геополитическом и социально-экономическом плане пала ниже некуда, а затем вновь вознеслась над впавшим в хроническую депрессию миром. Причём надо отметить, что если восстановление России — дело рук адекватного руководства и самоотверженного труда населения, то вот её выход на передовые позиции никогда не состоялся бы, если бы ранее опережавшие её экономики не пришли в упадок.
Это просто понять, представив себе упрощённый мир. Если у вас есть один работник, а у вашего конкурента их десять, то вы не только никогда его не догоните, при прочих равных условиях, но будете от него отставать всё сильнее, как бы самоотверженно вы не трудились. Десять человек не только без напряжения произведут больше, чем один, они ещё и родят в десять раз больше детей и без напряжения их вырастят, в то время, как один будет метаться между работой и семейными проблемами. Затем резко увеличившееся общество будет только увеличивать отрыв от своих менее удачливых соседей.
Ситуацию может изменить либо катаклизм, либо инновация. Но, как мы знаем, в случае с нашей современной историей, геополитические оппоненты России не переживали никаких отдельных от остального человечества страшных катаклизмов. Также Россия не использовала никаких стратегических инноваций, способных моментально обнулить преимущество достигнутое конкурентами за сто лет. Такой стратегической инновацией мог бы стать переход к земледелию, в то время как весь мир занимался бы охотой и собирательством, или возникновение в России капиталистической экономики, при условии, что остальные государства жили бы в условиях классического феодализма.
Но ничего подобного не произошло. Конечно, где-то до 2014 года в России отмечался достаточно быстрый восстановительный рост, тем не менее она относительно недавно смогла выйти на объём ВВП РСФСР времён СССР. Сейчас по многим показателям Россия (в одиночку) уже обгоняет весь СССР, но этого недостаточно для того, чтобы разрыв со странами к концу 80-х годов прошлого века обогнавших СССР «навсегда» и после этого ещё тридцать лет динамично развивавшихся был полностью нивелирован, а по многим показателям (медицина, образование, уровень жизни, комфорт городов, Вооружённые силы) Россия обогнала большую часть Запада.
Следовательно, выход России на передовые позиции в мире (а это сегодня с горечью признают даже наши западные «друзья и партнёры») — результат не только и даже не столько опережающего роста собственно российской экономики, сколько деградации самого Запада. Пока Россия «догоняла Японию» — сама Япония, но в особенности США и Европа, катились в позднесоветское прошлое.
Грандиозной ошибкой Запада было принятие левых идеологических постулатов. Они, конечно, значительно облегчали управление электоратом, что позволило лево-либеральным глобалистам из Демократической партии США и её европейских союзников приблизиться к установлению своей монополии на власть. Даже в те времена и в тех странах, в которых глобалисты по какой-то причине власть теряли, местные правительства (даже будучи право-консервативными по своим взглядам) вынуждены были следовать неосоциалистическим/неокоммунистическим постулатам своих леваков.
Такой выбор правящих группировок на первый взгляд представляется противоестественным, но на деле был обусловлен реально сложившейся обстановкой как в мире, так и в этих странах.
Во-первых, Запад, за счёт эксплуатации всего остального мира накопил огромные, казавшиеся неисчерпаемыми богатства.
Во-вторых, за счёт признания доллара (а затем частично и евро) мировой валютой, причём не только резервной, но и валютой, обслуживающей все торговые сделки, Запад получил возможность долгое время печатать деньги, не обеспеченные собственным производством, не разгоняя при этом инфляцию. Лишние деньги утилизировались в международных резервах и в обслуживании глобальной торговли. У Запада возникла иллюзия неограниченного кредита — способности напечатать столько денег, сколько нужно прямо сейчас.
В-третьих, на фоне всей этой благости, средний гражданин США или страны ЕС стал крайне переборчив в плане работы или зарплаты. С учётом сокращения рождаемости такая переборчивость создала дефицит рабочих рук сразу во многих специальностях практически всех западных стран. Вопрос был решён поощрением массовой миграции дешёвой рабочей силы из бывших колоний, уровень жизни в которых поддерживался столь низким, что любая работа и любая зарплата на Западе казалась им верхом благополучия.
В-четвёртых, политики левого толка очень быстро оценили потенциал этого неопролетариата. Если российские большевики (и наследовавшие им азиатские коммунисты), опирались в своей борьбе на низкоквалифицированных рабочих, в первом поколении покинувших деревню, а также на растущий слой деревенской бедноты, вызванный демографическим бумом и, соответственно, массовым обезземеливанием крестьян, то нынешние западные неокоммунисты опираются на завезённый из бывших колоний неопролетариат, даже более чуждый традиционным западным культурам, чем был чужд культуре российского предреволюционного города российский люмпен начала ХХ века.
Агитация нынешних западных леваков, как и их предшественников, направлена на наиболее люмпенизированные слои, верящие, что если «отнять и поделить», то всё у всех будет всегда. На самом деле, это самое «всё», хоть в виде комнаты в «буржуйской квартире» в 1917 году, хоть в виде социальных подачек негритянским бездельникам в США в 2017 году, и рядом не валялось с истинным благополучием и кажется достойным только на фоне предыдущего нищенства. Так «хрущёвки» казались верхом благополучия для советских людей, которых переселяли из бараков, подвалов и полуподвалов. То есть, объективно леваки всех времён и народов заинтересованы в ухудшении положения широких народных масс, в маргинализации квалифицированного труда, ибо это расширяет их социальную базу. А используется эта социальная база для революции или для обеспечения победы на «демократических выборах» нужной политической силы, неважно.
Собственно ошибка, допущенная правящими элитами Запада, лежит в промежутке между «рейганомикой»/тэтчеризмом и вертолётными деньгами Бена «Вертолёта» Бернанке. Если Рейган и Тэтчер осознавали, что их финансовая политика является займом у будущих поколений и ограничивали свои аппетиты, а также старались следить, чтобы средства вкладывались в реальный сектор, то их наследники решили, что Запад достаточно богат, чтобы вообще не задумываться о неприятном будущем.
Тогда среди западных и прозападных экономистов получила популярность теория «бесконечного займа». Некоторые, особо рьяные апологеты «конца истории» доказывали, что Запад разработал истинную модель «всеобщего благоденствия», при которой неважно сколько людей и как работают, важно чтобы государство обеспечило всем минимальный капитал («вертолётные деньги» — которые Бернанке обещал «если надо» разбрасывать с вертолёта). Считалось, что государство будет обеспечивать маргиналов деньгами, увеличивая тем самым потребительский спрос, за счёт чего будет обеспечиваться общий экономический рост.
Схема только не учитывает необходимость кому-то заниматься реальным производством. В результате, народ увидел, что можно не работать, но получать столько или немногим меньше, чем если ты с утра до вечера горбатишься на работе. С учётом же налоговых и прочих социальных льгот для «незащищённых» слоёв населения оказывалось, что не работать во многих случаях выгоднее, чем работать.
С этого момента наплыв люмпенов из колоний стал сопровождаться быстрой люмпенизацией собственного населения стран Запада. Количество желающих не работать, но есть стало расти в геометрической прогрессии, западная трудовая этика начала забываться, а западная экономическая и политическая системы пришли в состояние распада.
США смогли при помощи «плана Маршала» и аналогичных планов поднять из руин послевоенные Западную Европу, Японию, Республику Корея, Тайвань. При этом, гораздо более богатый коллективный Запад не сумел предложить ничего даже близко похожего постсоветским и постсоциалистическим странам. Самые успешные из них (как Польша и Чехия) просто немного обеднели, несмотря на списание долгов и дотации в сотню миллиардов евро каждой. Самые неуспешные (Украина, Молдавия, Болгария) погрузились в беспросветную нищету.
Произошло это потому, что в 1945 и в 1995 годах мы имели дело с разными западами. Запад в 1945 году делал ставку на производство, на квалифицированные рабочие и инженерные кадры. Запад 1995 года — это ставка на интересы банков, научившихся делать деньги из денег, минуя реальный сектор и на люмпенизированные слои трудового населения. Будучи люмпен-олигархическим кадавром Запад плодит люмпенов и олигархов, уничтожая средний класс, реальное производство, науку и квалифицированную рабочую силу во всех странах, которым не повезло попасть под его влияние.
Лидеры западного мира разваливаются так же, как разваливается Украина, только медленнее ибо, в отличие от последней имели солидную финансовую подушку безопасности до последнего времени державшую их на плаву. Не даром в США уже и майдан (БЛМ) заработал, и государственный переворот в ходе последних выборов по майданной технологии состоялся, и всё большее количество коммерческих компаний, ВУЗов, общественных организаций и даже государственных структур, следит за тем, чтобы формировать свой штат не на основе требований к профессионализму, а по квотному принципу. Если хотите попасть туда, куда вам по определению хода нет, придумайте себе уникальный гендер и требуйте, чтобы вас взяли, ибо именно такая квота у них точно не заполнена (вы ведь такой педераст уникальный).
В общем, Запад попытался деньгами залить экономические и общественные проблемы, в результате чего они только обострились. Так же, как наши отечественные леваки сто лет назад, западные леваки сегодня пришли к ситуации, когда для того, чтобы продолжать политику ублажения люмпенов за счёт государства, понадобилось найти кого-то, кто будет работать, пополняя бюджет этого государства.
Возможность печатать необеспеченные деньги завершилась в связи с конечностью мира, конечностью мировой экономики и конечностью её потребностей в каждый отдельный момент времени. Если бы США ограничивали эмиссию доллара пределами роста глобального ВВП, они, могли бы продержаться дольше. Но кредитная, завязанная не на реальное производство, а на банки, западная экономика требовала всё большего и большего количества новых денег.
Потребность росла по экспоненте. Её не могла удовлетворить ни эмиссия в пределах роста мирового ВВП, ни ограбление третьего мира. А тут ещё США столкнулись с сопротивлением России и Китая их грабительской глобальной гегемонии и проиграли борьбу за мировое лидерство.
Внешних источников обеспечения левого эксперимента на Западе практически не осталось. На этом фоне дискриминация белых, в рамках идеологии БЛМ и практики «отмены» выглядит, как инстинктивная попытка правящих элит заставить квалифицированные кадры работать в западной экономике по колхозному принципу («за палочки»). США пока не решаются, по примеру СССР ввести обязательный труд и уголовное наказание «за тунеядство», но проблему решать как-то надо. Белый мужчина до сих пор является наиболее квалифицированным кадром — фундаментом экономики Запада. При этом их реальный доход всё время сокращается в пользу растущей прослойки люмпенов и уже сейчас вполне сопоставим с доходом относительно удачливой люмпенской семьи (наиболее удачливые люмпены уже даже в миллионеры пробились).
Мотивация к труду белых мужчин на Западе падает. Следовательно их надо заставить работать за гроши, иначе система рухнет. Отсюда внушения о вечной вине белого человека перед всем остальным миром. Даже те, кто не дали себя съесть людоедам виноваты в этом, ибо людоеды в результате страдали от недоедания. Белому мужчине говорят: ты виноват передо всеми в этом мире и только добросовестным трудом, белый супрематист («буржуй недорезанный»), можешь искупить свою вину перед угнетёнными меньшинствами («мировым пролетариатом»).
Пока ещё леваки и примкнувшие к ним неадекватные элиты радуются — найден выход: вместо чёрных рабов, обслуживавших белый капитализм эпохи первоначального накопления, будут белые рабы, обслуживающие чёрный социализм эпохи бесповоротного обнищания.
Государство же, в лице своих элит, найдя, вроде бы, внутренний ресурс, обеспечивающий экономическую устойчивость системы, может вздохнуть спокойно.
Но это не так. Не только потому, что результат подневольного труда всегда удручает. Свободные крестьянские хозяйства и при царе кормили, и сейчас кормят Россию и весь мир, в то время как в стране «передовых» колхозов зерно (и другие продукты питания) массово закупали за границей. Какие-то остатки былой трудовой этики ещё заставят американское население более-менее эффективно трудиться в ближайшие пару десятилетий.
Куда большая опасность грозит политической системе. Меньшинства освоили уже все ниши, кроме верхних этажей государственного аппарата, где всё ещё преобладают «белые супрематисты». Но это ненадолго. Понятно, что при действующей идеологии и массе голосующих «меньшинств», квоты на меньшинства в Конгрессе и в правительстве — дело ближайшего будущего. В принципе, можно и вовсе запретить белым, как виновным во всех смертных грехах, занимать государственные должности, как выборные, так и по назначению (заодно и от получения образования их отстранить, во искупление грехов предков). Если в США и ЕС ещё не внедрили институт лишенчества, это не значит, что не внедрят, просто руки пока не дошли, да и время не пришло.
Именно левая идеологизация всей западной жизни сыграла с Западом злую шутку, буквально заставив его внедрить финансовые и общественные механизмы, которые привели к прогрессирующему разложению западного общества и государства, к экономическому упадку и в результате позволили возрождающейся России выйти на первые позиции в мире.
Сейчас многие соотечественники склонны свысока смотреть на Запад и потешаться над ним. Надо, однако, понимать, что опасность левацкой напасти висит и над нами.
Во-первых, Россия не так давно пережила семидесятилетний левацкий эксперимент и в нашем обществе достаточно апологетов того или иного периода левацкого прошлого. Кто-то хочет жить как при Ленине, кто-то, как при Сталине, кто-то «в хрущёвскую оттепель», кому-то мил «брежневский застой», а кто-то даже бредит горбачёвскими «гласностью и ускорением». Конечно, эти люди хотят улучшенной версии прошлой жизни, но поддерживать-то, если что, они будут леваков, которые им не скажут, ибо в большинстве случаев сами не понимают, что возможно либо так как было, либо ещё хуже, ибо все гримасы нашего прошлого, от репрессий, до уравниловки, дефицита и спецраспределителей — результат идеологизированного общества, создание которого возможно только под жёстким тотальным государственным контролем.
Во-вторых, как это было и раньше, в нашем обществе достаточно людей, которые считают, что безусловно вся западная идеология лево-либеральной глобальной толерантности в текущем её виде нам не подходит, но отдельные её части, или она в переработанном и адаптированном виде несёт зерно справедливости. Эти люди активно пропагандируют свои идеи, частично смыкаясь с ностальгирующими по разным вариантам советского прошлого.
В-третьих, наш неформальный союзник, Китай, до недавних пор спокойно строивший капитализм под красным знаменем и под руководством КПК, в последние месяцы на уровне высшего руководства декларирует определённые изменения, ведущие к резкой идеологизации китайской политики и экономики. Китай здраво оценивает западную угрозу его интересам в Азиатско-тихоокеанском регионе и заявил о необходимости подготовки к войне. Однако первыми шагами на пути этой подготовки стали идеологические ограничения и резкое ограничение свободы СМИ (без официального введения военной цензуры или иных мер), а также требование к китайцам резко ограничить свои материальные потребности.
В принципе все эти ограничения выглядели бы как естественные в предвоенный период, если бы они вводились, как временная государственная политика, но они вводятся не на законодательном, а на идеологическом уровне, то есть, как элемент «сознательности». При этом «сознательность» каждого будет контролироваться сверху и регулироваться при помощи поощрений и наказаний. То есть эти меры приобретают вечный и сакральный характер, мало чем отличающийся от советской тотальной идеологизации или от идеологизации современного Запада.
В-четвёртых, в российских общественных науках много сторонников самых разных (в большинстве своём левых) государственных систем, но нынешняя успешная российская государственная система практически не изучается, рассматривается как временное явление, до чудесного обретения «настоящей цели» и «государственной идеологии».
То есть, как внутри страны, так и вокруг нас в ближайшие годы, а может и десятилетия будет достаточно желающих толкнуть Россию к левацкой идеологизации (хоть в западном, хоть в китайском, хоть в своём «особом» русском варианте). Лозунги справедливости всегда востребованы в обществе, а оценить последствия своего стремления к справедливости общество, как правило, может лишь задним числом.
С моей точки зрения, раз уж население так мечтает об идеологии, государству стоит начать внедрять «идеологию» невмешательства. Внутри страны это значит, что вы можете молиться на коммунистических святых и ставить им памятники, но строго в рамках своего подворья, своей сельской общины или своего муниципалитета, по решению большинства. Можете создавать с друзьями предприятия, основанные на коммунистических принципах и доказывать, что классики были правы и коммунистическая уравниловка легко выигрывает по производительности труда у капиталистической дифференциации. Аналогичным образом, в рамках действующего законодательства, можно строить с друзьями и единомышленниками (так, чтобы не мешать соседям) «Россию, которую мы потеряли», обращённую в XIX век.
Повторяю, не вести баталии в прессе и интернете, обвиняя друг друга в продажности и грозя оппонентам карами людскими и Господними, а реализовывать свою общественно-экономическую концепцию на практике, делом доказывая, что она лучше. Пусть к вам добровольно присоединится вся страна, увидев, как хорошо вы живёте и захотев жить также. Но если кто-то захочет жить по-другому, его права должны быть соблюдены. Если же вы начнёте требовать принудительного обращения всех в вашу веру, вас сразу необходимо изолировать от общества лет на десять с обязательством изучать общественные науки и мировую историю (экзамен является обязательным условием освобождения).
Что же касается политики внешней, то тех кому не нравится то как Москва спокойно наблюдает за саморазрушением конкурентов, кто желает подхлестнуть этот процесс военным путём, ибо в детстве не наигрался в войну и не натешился подвигами, надо принудительно за счёт государства обеспечивать экипировкой, вооружать, зачислять в какую-нибудь ЧВК и отправлять туда, где крутые парни, за свою кровь получают большие деньги. Пусть им будет хорошо.
Людям надо позволить делать то, что они хотят, но без ущерба для общества. Пусть занимаются членовредительством на индивидуальной или коллективной основе. В конце концов, наша задача и наш долг перед будущими поколениями сохранить формат устойчивого бескризисного развития России на как можно более долгий срок.
