Красный Дундич в боях Гражданской войны

Данная публикация будет опираться на статьи, напечатанные в Воронеже в газете "Воронежская коммуна" в ноябре 1919 года в №№ 8 и 22. Их авторы лично брали у героя-конармейца интервью, а потому, скорее всего, они наиболее близки к истине, если, конечно, интервьюируемый был полностью правдив.

Олеко Дундич родился 13 апреля 1896 года (есть и другие версии) в селении Гробово близ города Имацки в Далмации (современная Хорватия) в сербской крестьянской семье. Перед Первой мировой войной здесь было голодно, и местное население массово эмигрировало в Северную и Южную Америку. Отец Олеко отправил сына к своему брату в США.

В поисках работы мальчик, кроме Штатов, посетил Аргентину и Бразилию, где работал перегонщиком скота и научился лихо скакать верхом, обучился основам джигитовки. Однако, с крестьянским трудом у Олеко не сложилось — грянула Первая мировая война. Он отправился добровольцем в сербскую армию. В конце декабря 1915 года сербы после долгого сопротивления потерпели полное поражение и отступили в Албанию. Большая часть их подразделений воевала потом в Греции на Салоникском фронте.

Однако Дундич через Францию попал в Россию и в составе Сербского добровольческого корпуса продолжил воевать, но только теперь за царя-батюшку. Личный состав этого подразделения был в основном набран из пленных сербов, мобилизованных австрияками в свою армию.

Существует и другая версия, что Дундич добровольцем успел принять участие в Балканских войнах 1912-13 годов. Позже был мобилизован и служил в звании унтер-офицера в гусарском кавалерийском полку, а затем в 70-м пехотном полку Австро-Венгерской армии. Полк состоял в основном из жителей хорватской области Срем, а его бойцы назывались зибцигерами (нем.) — семидесятниками. По этой версии, Дундич перед войной стал чемпионом армии среди унтер-офицеров по фехтованию.

Все версии сходятся в том, что в 1916 году Дундич воевал на Украине и под Луцком был тяжело ранен, пролежал два часа с перебитой голенью, после чего попал в плен.

Только в воронежском госпитале он рассказывал, что воевал за Русскую императорскую армию и попал в плен к австрийцам, а по другой версии — он как раз воевал за австрияков.

По первой версии, из австрийского плена Дундич пытался бежать, но неудачно — его поймали и бросили за решётку. Здесь от одного из пленных русских солдат он узнал, что в России произошла Февральская революция, царь низвергнут. Олеко совершил ещё один побег, на этот раз увенчавшийся успехом.

Таким образом, наверняка можно утверждать лишь то, что Дундич участвовал в Первой мировой, но наверняка определить, в чьих рядах он её начал и где закончил, совершенно невозможно.

Как бы то ни было, но вскоре Дундич очутился на Донбассе, где устроился на работу на рудник, располагавшийся неподалёку от города Бахмута. Как раз в это время, на рубеже 1917-1918 годов, в районе Бахмута пополнял свой северный летучий отряд, входивший в Южный революционный фронт по борьбе с контрреволюцией, ещё один знаменитый красный командир — Рудольф Сиверс. Дундич с организованным им шахтёрским конным партизанским отрядом численностью в 150 сабель вошёл к нему в подчинение.

Отряд действовал на огромном степном пространстве от правобережного Поднепровья до Белой Калитвы — притока Дона.

Соратник и земляк Олеко — Григор Танацкевич — вспоминал, как лихо воевал его командир:

"Бешено мчится конная лава на врага. Впереди, выбросив руки с клинком, будто влитый в седло — Дундич. Со страшной силой столкнулась сотня смельчаков с гайдамацким отрядом. Рубят шашками в полный размах, сплеча и наотмашь. Вдруг — команда Дундича:

И сам, мастерски сделав "ножницы" (элемент джигитовки), садится спиной к голове коня, шашку — в зубы и начинает отстреливаться сразу из двух пистолетов".

Как и далёкие предки, Дундич ребячески любил оружие — очень жалел, когда его захватывали слишком много и не могли увезти, а потому закапывали или просто топили в ближайшем водоёме. Особенно он любил две шашки в затейливо украшенных ножнах, которые достались ему в бою. Шашки эти без какого-либо сожаления Олеко потом подарил, когда они повстречались с красногвардейским отрядом: одну его командиру, вторую — комиссару.

Дундич умел разрубать противника одним ударом до седла, и при всём при том внешне сила его в нём никак не проявлялась — не обладал он ни громадным ростом, ни особо широкими плечами. Походка у него была лёгкая, пружинистая, а когда он был чем-то обрадован, так даже пританцовывал.

Несмотря на героическое сопротивление красных отрядов, немецкое наступление с запада и навал восставших донских казаков генерала Краснова с юга, вынудили конников Олеко отступить в Царицын, где они влились в Морозово-Донецкий отряд, которым руководил ростовский портной Ефим Щаденко.

Другая альтернативная версия также приводит Дундича в Царицын. Но до этого она помещает его в Одессу, куда Сербский добровольческий корпус отвели после понесённых им тяжёлых потерь под Добруджей (регион на территории современных Румынии и Болгарии).

После Февральской революции около половины личного состава корпуса (20 тысяч человек) поддержали красных. Они участвовали в уличных боях января 1918 года и во многом содействовали победе красных отрядов и последующем установлении в городе Одесской советской республики. Олеко, по этой версии, командовал югославским отрядом Одесской интернациональной Красной гвардии. Только затем он попал из Одессы в Бахмут и оттуда на Волгу.

Так или иначе, все варианты биографии Олеко сходятся в одном: ранней весной 1918 года он очутился в Царицыне.

Здесь Дундичу поручили сформировать 1-й батальон иностранных коммунистов, что он с успехом и выполнил, но в июне вступил в конфликт с председателем Царицынской федерации иностранных коммунистов Гильбертом Мельхером.

Олеко был заядлым кавалеристом, а батальон формировался пехотный. Олеко рвался в какую-нибудь кавалерийскую часть и сманивал с собой лучших командиров и солдат-интернационалистов, суля им большие оклады. Разразился нешуточный скандал, который рассматривался в федерации на специальном заседании. Дундича решили исключить из состава батальона и рекомендовать не принимать его в другие части Красной армии.

Любопытно, что на протоколе заседания стоит подпись Олеко — три креста: он, оказывается, был неграмотным.

В Царицынском губкоме партии мнение федерации выслушали, но решили поступить иначе, и Дундич остался при батальоне, но ненадолго —12-15 августа местным ЧК был раскрыт и ликвидирован заговор, в котором приняли участие и некоторые промонархически настроенные сербы. По оговору среди арестованных оказался Дундич.

Кстати, ещё одна из связанных с Дундичем путаниц — его имя: одни называют его в своих воспоминаниях Олеко, другие — Алексой, в некоторых приказах его называли Иваном, причём Буденный звал его Иваном Дмитриевичем, а другие командиры и солдаты — Иваном Антоновичем, хотя отец Олеко носил имя Тома́.

Среди тех, кто помог вскрыть заговор, были и сербы из числа подчинённых Дундича. Они штурмом взяли тюрьму и освободили своего начальника (так, по крайней мере, спустя год рассказал воронежскому журналисту сам Олеко).

После этого Дундич попросил, чтобы его перевели в кавалерийский полк Ивана Крючковского, сражавшийся с казаками на Донском фронте. Вместе с ним туда из иностранного батальона были переведены ещё 8 человек. Уход к Крючковскому явно неслучаен — Олеко знал его лично еще по Бахмуту.

В полку, который вскоре разросся до бригады имени III-го Коминтерна 10-й армии, Дундич получил должность командира батальона. Однако ему мешало командовать то, что он очень плохо говорил по-русски и был неграмотным. Зато он обладал поистине гусарским бесстрашием, чем заслужил у красных конников просто легендарную славу. За два года боёв он получил около 15 боевых ранений.

В начале 1919 года бригаду влили в 4-ю кавдивизию Семёна Будённого, а в июне, после слияния с 6-й кавдивизией, под началом будущего легендарного командарма оказался целый 1-й конный корпус. Олеко сначала занимал должность помощника командира полка, но затем Семён Михайлович, который очень любил серба за храбрость, назначил его своим помощником по особым поручениям.

2 сентября 1919 года он даже назначил Дундича командовать бронепоездом: "Врид командира бронепоезда "Буденный" (бывш. "Генерал Мамонтов") назначается состоящий при мне для поручений товарищ Дундич Иван".

Осенью сложилась тяжёлая обстановка в районе Воронежа. Корпус отбил его 24 октября. 1 ноября вышла газета "Воронежская коммуна" №8, корреспонденту которой Семён Михайлович рассказал о героических подвигах своего любимчика Дундича прямо в его присутствии.

Если верить словам Будённого, серб вместе с ещё с четырьмя своими товарищами сделал налёт на Воронеж за несколько дней до того, как белые его оставили, посеяв при этом среди противника страшную панику.

В боях с казаками Дундич однажды был введён в заблуждение их формой, и когда они поскакали на него, решил, что это какое-то из подразделений их корпуса бежит в тыл. Он бросился к нему навстречу, врезался в самую гущу конных, вопя, чтобы они скакали назад, в атаку. Только когда Олеко увидел среди всадников полковника с погонами, понял, что ошибся. Он ту же зарубил его и, пока казаки несколько мгновений приходили в себя, бросился наутёк.

Уходя от погони, он уселся спиной к голове лошади и, стреляя с двух рук, словно в тире, одного за другим уложил более десяти настигавших его преследователей.

В июне 1920 года, когда 1-я Конная армия, в которую преобразовали корпус, уже сражалась на Украине с петлюровцами и белополяками, Будённый назначил Дундича помощником командира 36-го кавполка 6-й кавдивизии. Но долго прослужить на этой должности отчаянному сербу было не суждено.

В июле 1920 года армия вела бои за Ровно. Много лет спустя командарм вспоминал:

"Впереди, вырвавшись метров на тридцать, скакал Олеко Дундич. Не больше чем полмесяца назад он был назначен помощником командира 36-го полка 6-й дивизии. А как оказался в 24-м полку — для меня и сейчас загадка. Может, выезжал на связь с бригадой А. А. Чеботарева?

— Вон те два молодчика убили нашего Дундича, — показал мне Климент Ефремович на убегавших в кусты солдат. — Они стреляли в него. — И, вгорячах подняв, свой карабин, Ворошилов стал посылать пулю за пулей в петлявших по полю белополяков".

Город в упорных боях освободили только на следующий день. При большом стечении конармейцев и жителей города с воинскими почестями и торжественными речами отчаянного рубаку проводили в последний путь, как и положено по православному обычаю, на третий день после гибели 10 июля. Похоронили своего героя конармейцы в парке князей Любомирских (с 1939 года им. Шевченко).

Когда поляки снова заняли Ровно, они не надругались над могилой своего врага, а просто перезахоронили гроб на городском кладбище. В 1940 году, с установлением советской власти, останки разыскали и перенесли на прежнее место, а над могилой установили памятник.

9 июня 2022 года надгробный монумент Дундичу был снесён.