На улицах города все меньше слышна русская речь. При этом те, кто кричит, как сильно ненавидит Россию, зачастую готовы поддерживать ВСУ только издалека.
Об этом изданию Украина.ру рассказал Николай — житель Харькова, который этим летом переехал с семьей в один из российских регионов.
— Николай, расскажите, пожалуйста, почему вы решились уехать из Харькова?
— С семьей — женой и двумя детьми, я переехал из Харькова в июле этого года. Мы переехали, потому что за то время, сколько длится специальная военная операция, в Харькове главной проблемой стало даже не то, как бы не пострадать от обстрелов, а как…
Давайте я лучше пример приведу. Десятилетний ребенок играет на детской площадке, рядом с ним другие дети, даже младше его по возрасту. Один из них говорит: «Давайте убьем его и закопаем». Я свидетель этой картины.
За что убить? За то, что он не хочет воевать в войнушку и убивать русских. Сейчас дети играют в игру «убей русского», причем не по-детски. Понятно, что дети не будут этим заниматься, но со стороны их родителей это вполне реальная угроза.
— Почему вы так считаете?
— Потому что с начала СВО люди кардинально поменяли отношение к России и русским в целом. Причем даже те, кто раньше считал себя русским и у кого родственники в России.
Харьков и Белгород ведь очень близко друг от друга. Когда начались боевые действия, они резко поменяли отношение. Причина сугубо материальная — люди боятся потерять свое имущество, свою зону комфорта, то, что они создавали для своих детей и внуков.
Когда человек боится что-либо потерять, он ищет виноватого. Такова природа человека. А ему из телевизора говорят, кто виноват. И он, долго не раздумывая, начинает верить.
Причем, если спросить большинство этих людей, за кого они голосовали на выборах, даже не на последних, на которых победил Зеленский, они скажут: «Я вообще туда не ходил». Вывод очевиден: это люди, которые не интересовались политикой и экономикой, которые живут по принципу «неважно, кто президент, лишь бы мне было хорошо».
Но когда их зона комфорта рушится, они начинают искать виноватого и им помогли его найти.
Для человека, которому не все равно, сегодня практически невозможно жить в Харькове. Он должен всячески скрывать свои взгляды. Моему второму ребенку пять лет, и когда мы гуляли, я всегда опасался, что она начнет петь русские песни. Я понимал, что это смертельный приговор.
Это абсолютно реальный риск, мне лично угрозы поступали еще до СВО, в связи с моей политической деятельностью в 2014 году.
— Вы говорите о зоне комфорта. Как люди, которые живут в этой зоне, отнесутся, например, к возможности получить повестку в военкомат? Тем более сейчас на Украине даже некоторые женщины могут быть призваны в ВСУ.
— Кто был бы рад воевать на стороне ВСУ, уже отвоевал или воюет. Остались те, кто или не хочет по морально-этническим соображениям поддерживать ВСУ, или, сидя на диване, кричит, как сильно он любит Украину и ненавидит Россию. При этом спрашивает: «А почему я должен за это страдать?»
Такие люди будут поддерживать ВСУ подальше от линии фронта. Некоторые из них занимаются волонтерской деятельностью, но к фронту не приближаются. Чтобы они пошли туда с радостью, киевским властям нужно было бы придумать какой-то новый пиар-метод.
— Методы пиара разные, но будут ли люди, дорожащие своим комфортом превыше всего, рисковать погибнуть?
— Каждый житель Харькова видит, что, когда хочет позвонить своему другу, телефонная книжка становится все короче. Либо друзья воюют и с ними нет связи, либо связи нет и уже никогда ее не будет.
Одно дело, когда люди получают похоронки, а другое — когда человек пропадает и родственники понимают, что он погиб. Сослуживцы говорят: «Мы знаем куст, под которым он лежит уже больше года, но оттуда его не забирают».
— Почему не забирают?
— Некоторые информационные агентства пишут, что командиры запрещают трогать погибших. Насколько мне известно со слов вэсэушников, тут играет роль даже не мнение командира, а правило, что этим занимается похоронная команда. А она туда не приезжает.
По какой причине — неизвестно. То ли они боятся туда ехать, то ли им другой командир не дает приказа. Обычному солдату запрещено вытаскивать другого, убитого. Вот они там гниют.
— Может быть, для Киева более выгодно считать их пропавшими без вести?
— Да, все склоняются к такой мысли. Выплаты для родственников погибшего существенные, а так платить не надо. Нет тела — нет дела. Пропал без вести, и все.
— Вы упомянули, что Харьков очень близко от Белгорода, который ВСУ обстреливают фактически ежедневно. Думают ли жители Харькова, что оттуда может последовать ответ?
— Харьковчанин, который думает не телевизором, а хотя бы смотрит в окошко на реальный мир, очень хорошо знает, где Белгород. Он с северной стороны — по дороге 60 километров, по прямой еще меньше.
Фактически из центра Харькова некоторыми видами вооружения можно достать до центра Белгорода. Они прекрасно видят, что и откуда летит.
Например, у человека во дворе детский садик. Он выходит утром из дома и возле этого садика видит воронки. Не нужно быть баллистом, и так прекрасно видно, откуда прилетел снаряд. Мы все видели, что стреляли сами украинцы.
Были случаи, когда мы с ребенком шли от бабушки домой и наблюдали такую картину. У нас есть большой медкомплекс. Мы идем и слышим от него хлопок. В ту же секунду мы слышим свист снаряда, который пролетает относительно близко и взрывается чуть дальше, возле станции метро.
Да, за этой станицей есть разные предприятия. Не исключено, что стреляли туда, но выстрелы попали именно в зону метро. А установка стояла возле больницы. Это все люди видят. Около больницы выпустили снаряд, а через несколько минут в телеграм-каналах появились сообщения, что русские обстреливают такие и такие заводы.
Эти снаряды не смогли прилететь из направления Белгорода. Это с востока, а Белгород — в северном направлении.
— Как бы вы оценили настроения жителей Харькова по отношению к России? Вы говорили, что все сильно изменилось за последние полтора года, но можно ли говорить о том, что он стал антироссийским городом?
— Антироссийским он стал буквально в начале СВО. Тенденция пошла с 2014 года, на сегодняшний день можно сказать, что там настроения в основном антироссийские.
Но что это значит? Я говорил про тех, кто боится потерять зону комфорта: завтра ветер поменяет направление, и у них появится другая зона комфорта. Они станут и прорусскими, если это обеспечит им материальную выгоду.
Этот срез общества рассматривать нецелесообразно. Куда ветер дует, туда они и идут. Если же говорить о мыслях и идеях, которые витали в Харькове среди думающих людей, он всегда был пророссийским городом, так как производство было завязано на Россию.
В Харькове не только крупных предприятий очень много. В Харькове очень много среднего и мелкого бизнеса. Если походить по магазинам одежды здесь, в России, вам будут предлагать харьковские швейные изделия. Я не знаю, как они были завезены, но это как знак качества.
Еще насчет пророссийскости Харькова. Достаточно посмотреть видеосюжеты, когда в Харькове в 2014 году проходил «антимайдан». Такое количество людей можно было сравнить только с концертами таких известных групп как «Металлика». Сторонники майдана, когда выходили, их было несколько сотен человек.
— Вы допускаете, что Харьков в будущем может войти в состав России?
— Харьковчане, причем и пророссийские, и антироссийские, думают, что русские Харьков будут брать и присоединят его к себе.
Почему бытует такое мнение? Если мы посмотрим на карту железных и автомобильных дорог, на близость Харькова к границе России и к Белгороду в частности, мы поймем, что никак нельзя его обойти.
— В Харькове сегодня разговаривают на русском?
— Все меньше и меньше.
Приведу пример. Едет в маршрутке женщина лет 70–75. Ей нужно проехать несколько километров в село под Харьковом. Она заходит и просит передать за проезд на русском языке.
С учетом того, что эта женщина родилась в России, поступила в харьковский вуз, потом проработала всю жизнь на одном из предприятий города, она украинского языка не знает в принципе. Ей в маршрутке делают замечание за то, что она разговаривает на русском, — другой мужчина из ее села, причем тоже на русском языке.
До начала СВО люди могли активно спорить на тему, какой язык у него родной — русский или украинский. Сейчас это уже исключено. Как только человек начинает доказывать, что он на русском всю жизнь говорил и будет говорить, его участь печальна.
Если это мужчина, он тут же отправится служить в ВСУ. Или его просто посадят. У меня супруга видела такой случай, когда люди, которые сильно засветились в 2014 году на «антимайдане», просто пропадали.
— Вы себя всегда ощущали русским?
— Не может быть иначе. Но люди сегодня в Харькове не показывают, что они русские, исключительно в целях самосохранения. Если сегодня кто-то в Харькове показывает, что он не относится отрицательно к России, это уже приговор. Достаточно просто не осуждать Россию, что там говорить о поддержке.
У современных украинских националистов есть три категории украинцев. Есть они — истинные и настоящие украинцы, есть второй класс — так себе украинцы. И есть недоукраинцы. Сначала надо избавиться от недоукраинцев. Так они считают.
— Какие у вас планы на будущее?
— Я собираюсь строить жизнь, растить детей. У меня многие спрашивают, собираюсь ли я обратно. Пока моя пятилетняя дочь не закончит здесь школу, возвращаться обратно смысла нет.
Даже если завтра будут мир и спокойствие и в Харькове будет обучение по российской программе, у меня нет уверенности, что школы будут полностью укомплектованы идейными учителями, которые для начала будут уметь передавать детям любовь к своей родине.