- Александр, как ты оказался в профессии?
- Да случайно. 2014 год, кадровый голод. А я публиковал записи в соцсетях, делал фото на "мыльницу". Пригласили в Министерство информации, прошел собеседование, получил огромную камеру, изучить которую пришлось за десять минут. Все – поехал на сьемку.
Первая съемка, кстати, была настолько ужасной, что меня на монтаже хотели линчевать. В общем, камера ко мне в руки попала где-то в конце ноября 2014 года. Она сперва "затрехсотилась", а потом и "задвухсотилась". Пришлось перейти на другую, но вот с тех пор так с камерой и бегаю.
- Что с камерой приключилось?
- Первый раз – под обстрел попал в районе аэропорта и отбил объектив. Скотч и суперклей помогли мне привести ее в чувства. Второй раз – снова обстрел и снова в районе аэропорта. Тогда случилась поломка несовместимая с жизнью камеры.
- В профессию случайно попал. А чем до войны занимался?
- Я из "голубых воротничков" - оптимизатор бизнес-процессов. Если говорить о донецком периоде, то это создание сети аптек "Здравица", разработка и подготовка к работе сети "Таблетка". Потом работал с немецкой компанией "Лизоформ Медикал", но это уже в Киеве было. А когда с ними контракт закончился, работал с крупнейшим в Европе производителем сыро-молочной продукции "Милкиленд".
- Не скучаешь по довоенной работе?
- Ты знаешь, она здорово помогает мне сейчас. Чтобы работать с бизнес-процессами, ты должен погрузиться в них, причем с головой. Ты сам должен стать частью этих процессов, чтобы понять, где там узкие места и как их обойти.
И в журналистской работе мне этот опыт здорово помогает. Мне теперь легко погружаться в процесс. Будь то гражданская тематика или военная, а мне нужно буквально 15–20 минут, чтобы стать частью среды. А это позволяет найти более яркую картинку, подобрать более интересные вопросы, отыскать ключик к спикерам. Когда ты - часть процесса, возникает понимание того, на чем лучше сделать акцент.
Работа…да, скучаю, конечно. До СВО думал даже, что брошу все свое оборудование на полку, если переговорами какими-нибудь дело кончится, и вернусь в бизнес-процессы. Это ведь интересная тема, если ее любить. Но так с любой профессией: если любишь, то все получается.
А сейчас ведь еще переходный период, и это особенно интересно. Часто ловлю себя на мысли, что хочется погрузиться во все это, изучить не витрину, а закулисье. Очень интересно, как все это теперь работает и будет работать.
- Журналистика в ДНР ведь очень молодая и развивалась специфически, а ты, можно сказать, стоял у истоков. Расскажешь об этом?
- В 2014 году остались считанные люди, разбиравшиеся в том, как это работает. Основная же масса – люди, которые до войны к журналистике отношения не имели. В этом есть минусы, но есть и плюсы. Так, например, неискушенным людям просто все интересно. Не зная шаблонов, они вынуждены искать и находят свои подходы и способы подачи.
В 2014–2015, если брать кулинарные аналогии, шел подготовительный процесс. Что-то бурлило, что-то шкворчало, но еще не ясно было, какое блюдо из этого получится.
Все это время шел отсев кадров. Одни люди приходили, другие уходили, не найдя себя в этом. Тем, кто хотел работать, помогали старые журналисты. Тот же Анатолий Жаров, погибший на фронте. Это был просто кладезь знаний, и мы в своей работе опирались на него. Опыт у Толика был богатейший и он делился им, рассказывал, подсказывал.
У нас ведь кто работал? Кто-то из механосборочного цеха пришел, кто-то из бухгалтерии, еще откуда-то. Винегрет. И учиться всему приходилось с нуля.
Каково же было наше удивление, когда в 2017 году чисто случайно посмотрели рейтинги на том же Ютьюбе и выяснили, что наши корявые сюжеты в мире собирают больше просмотров, чем украинские. Не скажу, что заткнули кого-то за пояс, но хотя бы смогли закуситься с мэрами, выступавшими на стороне оппонента, смогли дать какой-то отпор.
Если помнишь, в семнадцатом году на Киевский проспект прилетели два пакета ГРАДов. В район Ветки. Захарченко туда поехал, и мы тоже. Я тогда по всем точка проехал, где были разрушения, все отработал. К трем часам ночи у нас вышло пять роликов. Один – с Захарченко, а еще четыре – сюжеты о людях и разрушениях.
Утром звонят мне из Москвы и сообщают, что два наших видео вошли в ТОП-10 Ютьба. Это на вражеском ресурсе, который нас откровенно не жаловал. А вот украинские новости почему-то не вошли.
Мы росли потихоньку и сами не замечали того. Почему? Мотивация! Мотивация – главный фактор, если мы говорим о журналистике в ДНР. Если для кого-то это финансовая выгода, то у нас – противодействие неприятелю и скорейшее окончание войны.
- Финансовой мотивации в 2014 и быть не могло, учитывая реалии. Тогда некоторые издания могли предложить журналисту пять тысяч рублей в месяц. И это еще неплохо.
- Могу сказать, что с ноября 2014 мы полгода работали без зарплаты. Приходили на работу, работали, но речи о деньгах вообще не было. Первые деньги мы увидели в феврале или марте 2015. Но это не зарплата была, а скорее помощь. Все понимали, что мы работаем не за деньги, но жить ведь нужно на что-то. Вот это "хоть что-то" наскребли и выплатили.
- А в техническом плане? Материальная база ведь досталась по наследству от региональных телеканалов, которые уже тогда сильно отставали.
- "Первый республиканский", чтоб ты понимал, еще на VHS-кассетах начинал работать. У "Юниона" были уже нормальные цифровые камеры, но мало, поскольку много техники вывезли.
Монтировать приходилось на офисных машинах и это был ад! "Премьер" на них попросту не загружался и потому мы использовали какой-то ломаный "Вегас". Это была единственная программа, которая хоть как-то работала на тех компьютерах.
Не было жестких дисков, чтобы хранить материалы. И вот это особенно обидно, поскольку хранили на чем попало, а в результате архивы за 2014–2015 годы были потеряны. Не выдержав экстремальных нагрузок, винчестеры просто посыпались. Архивы наши стартуют с конца 2015 и по сегодняшний день. Очень жаль.
В техническом плане сильно отставали года до 2018. Потом стали понемножечку находить какие-то средства, но сказать, что это как-то драматически сказалось на работе местных СМИ, не могу. По сути дела, мы не обновлялись, а просто латали прорехи. Камера вышла из строя – чем-то заменили. Не больше, но и не меньше. Мы не смотрели, куда там уходит весь мир. Просто искали что-то качественное и недорогое.
Камеры GoPro и стэдикамы с телефонами появились уже после начала СВО, когда в республику стали массово заходить российские СМИ. Они показали, что с этим можно работать и получать хороший результат.
Снимать на телефоны? Это мы и раньше пытались, но приличный телефон в реалиях ДНР купить было крайне непросто. Либо ценник выше крыши, либо нужно ехать куда-то в Россию. Плюс – покупаешь за личные деньги, а это значит, что на ЛБС (линии боевого столкновения, фронте - Ред.) в любой момент можешь лишиться устройства, на которое копил целый год.
Кстати! GoPro, в свое время, привезти в ДНР было не легче, чем беспилотник. Нет, ты его в конце концов провезешь, но потратишь на границе уйму времени, чтобы объяснить, куда и зачем.
Сейчас здесь чего только нет. Я даже RED видел в Донецке у коллег из большой России. Они, правда, не до конца понимают, куда именно тащат эту технику. Они хотят получить шикарную картинку, но в здешних условиях этот замечательный RED может в секунду превратиться в груду очень дорогих запчастей.
- Представляясь, ты подчеркнул, что не являешься военкором. Я заметил, что коллеги помоложе представляются военкорами, а те, кто на этой войне давно – наоборот. Почему?
- В 2021 году у меня появилась возможность пройти курсы военных корреспондентов "Бастион" от московского Союза журналистов России. Они проводятся дважды в год, и я давненько хотел оказаться там. Это действительно интересный опыт.
Там я видел достаточно молодежи с горящими глазами. Они считают военкорство своеобразной романтикой, но лишь до тех пор, пока не окажутся в по-настоящему трудной ситуации. А до тех пор в них живет эдакий образ рыцаря на белом коне, который эффектно гарцует в кадре.
И вот эта романтика: ты в горячей точке, тебя любят, о тебе беспокоятся. Создается то, чему некоторые люди хотят соответствовать.
У меня есть удостоверение участника боевых действий, есть Георгиевский крест за участие в войсковой операции. Но даже при всем этом я считаю себя гражданским журналистом. Да, я хожу в "зелёнке", но лишь потому, что здесь ты не знаешь, в какой момент окажешься на ЛБС. Один звонок, и ты поехал. Хотелось бы гулять по гражданке и никуда не спешить, но работа обязывает.
Военный корреспондент – это человек, имеющий военное образование. Точка. Все остальные люди, работающие в условиях вооруженного конфликта – гражданские журналисты. С другой стороны, они могут называть себя как угодно, если того им хочется.
- "Молодежь с горящими глазами". Так ты сказал? Не считаешь, что этот энтузиазм может быть опасным и для самих журналистов, и для военнослужащих, с которыми те работают?
- Очень жаль, что с началом СВО курсы "Бастион" приостановлены. Вот мы уже после сидели с ребятами, общались. Иные говорили: "Хорошо, что теперь у нас есть представление о том, что может случиться! Ни за что в жизни мы туда не полезем!" Другие, наоборот, говорили, что эта работа именно для них. Такой вот фильтр.
Прошел курсы, получил сертификат – вот твой первый билет. Пока его нет, редакция не должна отправлять человека, и сам он ехать не должен. А то посмотрят телевизор и думают, что тоже смогут. А смогут? "Бастион" - первый тест. Там непросто, там по-настоящему ломают, показывают, что может ожидать. Но там ты знаешь, что это игра. В реальной жизни ты в первый же день можешь выхватить серьезные проблемы, не отъезжая от центра Донецка.
Если нет возможности пройти "Бастион", то редакциям хотя бы нужно говорить сотрудникам правду. Нужно объяснять, что это не игрушки, что нет здесь ни азарта, ни веселья, ни радости. Здесь ты постоянно сталкиваешься с опасностью, болью и страданиями. Нельзя отправлять людей не войну, не объясняя, что их тут ждет.
Слава Богу, что отсюда массово не идут "цинки" с коллегами, хотя ребята все равно гибнут.
- И не так, чтобы редко…
- Я изучал статистику последних десятилетий, например по Сирии - по разным источникам, около 100 журналистов, по Ираку, вообще страшная цифра - 339 человек. Огромное количество и это не считая раненых. Слава Богу, что у нас такого не происходит.
- Что бы ты посоветовал молодому журналисту, который хочет работать в зоне конфликта? Что он должен знать и уметь?
- Первое – умение ориентироваться на местности и работать с картами. А то приезжают люди и спрашивают: а где противник? Стоит на площади Ленина в Донецке и спрашивает: противник с какой стороны? Вот зачем приезжать, если не знаешь даже, с какой стороны прилететь может?
Оффлайн-карты – в обязательном порядке. Об онлайн картах лучше сразу забыть, поскольку те могут отключиться в любой момент. Придется выбираться самостоятельно.
Аптечка – оберег, который ты носишь всегда и повсюду. Если какие обстрелы лютые, то даже в душ и туалет аптечку берешь. Это норма жизнь.
Главное – слушать тех, кто здесь уже работал. Особенно – военных. А то бывает, что приходим к военным и кто-нибудь начинает качать права. Простите, но это моветон! Скажет тебе военный лежать в грязной луже – ложись и жди.
А то бывают случаи, когда приезжают ребята, начинается обстрел, им говорят ложиться, а они: я только купил эти кроссовки, вы обалдели? А зачем ты на войну в них приехал? Люди покупают тактическую одежду, которую боятся испачкать. Вот зачем она такая нужна?
Часто пренебрегают бронежилетами, касками, очками. Впервые нередко приходят на какой-то браваде. Они, мол, дома у себя какие-то топовые персонажи. Но все понты нужно оставлять у входа на ЛБС. Там от вашей "топовости" ни холодно, ни горячо. Там нужно выполнять все команды, нужно смотреть и слушать, но не говорить.
Ни телефонов, ни переписок. Выйдешь – пожалуйста. Звони, пиши сколько влезет. Средства связи лучше вообще не брать или хотя бы отключать.
Много было случаев, когда "палили" места дислокации. Уйма примеров. Всегда нужно думать о безопасности других.
Еще у операторов есть привычка слоняться по ЛБС с открытым объективом. Нет. Снял крышку, записал то, что нужно, и закрыл объектив. Почему? Еще в далеком 2017 году ребята говорили, что западные страны поставили Киеву антиснайперские комплексы. Лазер вертится на большой скорости и если встречает отражение двух линз, то воспринимает как снайперский прицел. Очки нормально проходит, а объектив – нет. Это дальномер плюс расчет координат.
Может так получиться, что ты решил поснимать что-то в стороне противника, а в ответ получил прилет. Нет крышки или долго ее снимать-надевать – пусть камера смотрит вниз. Поднял, отработал и опустил. Сам так делаю и другим рекомендую.
Следующий важный момент – отход. Всегда нужно знать, как ты будешь выходить с ЛБС. Даже сидя в гостинице, ты должен понимать, как в экстренной ситуации будешь выбираться на "большую землю". Ты не разбрасываешь вещи по номеру. Ты всегда готов схватить рюкзак и выскочить. Все время нужно быть начеку и помнить, что первый и последний день командировки – самые опасные.
В первый день ты еще ничего не знаешь, а в последний ты слишком расслабился. Ты уже выдохнул, снаряжение упаковал, уже "хи-хи" да "ха-ха". Тут и случается все нехорошее.
- Это как с вождением – ДТП случается, когда человек начинает считать себя опытным и расслабляется.
- Да. Вот еще один важный момент – насчет экипажа. Экипажем я называю группу, которая выходит на ЛБС. На БМП она едет или на "шестерке" - не суть.
Очень важно заранее обо всем договориться. Где у кого аптечка? Где место встречи, если придется разойтись? Все обсуждаем на берегу. Сколько вышло, столько и заходит. Это правило!
Однажды поехали мы вчетвером и попали в небольшой замес – начал отрабатывать танк. Рассыпались, подождали – затихло. Все нашлись – одного нет. Уйму сил и времени потратили на поиски, а его нигде нет. Что делать? Понятно, что сейчас все продолжится. К тому же вот-вот стемнеет. А мы из разных редакций. Просто одним экипажем зашли.
В итоге приняли решение выходить. Потому, что иначе вообще никто не уйдет. Приезжаем в город, заезжаем в любимую кофейню, а потеряшка наш там – кофе пьет. Спросили – ответил, что в принципе уже снял все, что хотел, и решил уехать.
Надо ли говорить, что после этого данный персонаж с нами больше не ездил? Повторяю: сколько зашло, столько и вышло. И только так. Этим правилом нельзя пренебрегать!
- Что самое трудное в военной журналистике?
- Да она почти ничем не отличается от гражданской. Есть своя специфика, есть аббревиатуры и термины, которые приходится запоминать, чтоб понимать, что куда ехало и по кому стреляло.
А так…с военными работать и сложнее, и проще. Тут все от человека зависит. Если ты адекватен, если вникаешь в ситуацию, то все получится. Если не качаешь права, не ведешь себя по-хамски, если умеешь проявлять терпение, то вообще без проблем.
Работа с военными – это, в первую очередь, про терпение и выдержку. Они живут своей жизнью, руководствуются собственной логикой, которая гражданскому ясна не всегда. Нужно понимать, почему так, а не иначе.
Пример хочешь? Вот нужно тебе поехать на металлургический завод и снять репортаж про доменную печь, да? Ты приезжаешь, объясняешь, что нужно, и находится человек, который отведет к печи, расскажет про всякие заслонки и норму выработки. Все просто, все понятно. Потому, что человек был готов к твоему приезду.
Приезжаешь к военным и просишь рассказать про танк, на котором они воюют. И начинается: поиски того, кто расскажет, но, этот не может, этот не хочет, этот стесняется, а этот боится камеры. Уйма сложностей, хотя вроде все просто, ведь все живые люди, и это вполне нормально.
С военными ты всегда потратишь больше времени, чем с гражданскими, чтобы получить желаемое. Не потому, что они не хотят. Просто они живут по другим правилам. У них другие подходы и другие взгляды. Без приказа у них никто ничего не скажет и не покажет. И вот тут нужно проявлять терпение.
Все остальное – как и везде. Нужно уметь слушать, нужно уметь понимать. В том числе – почему отказов много. Не потому, что им так хочется. Всегда есть причины.
Что еще сказать? Военная журналистика сопряжена с риском и это тоже надо понимать. Вот у нас в ДНР нет такого понятия, как страховка. Ты работаешь на свой страх и риск. Либо повезет, либо нет. Прислушиваешься к внутреннему голосу. Если кто-то говорит, что туда ехать не надо, то лучше не ехать. Даже если редакционное задание. Чуть сомнения – откажись, не суйся.
Я все-таки верю, что есть силы, которые нас оберегают и каким-то образом предупреждают об опасности. Вот если чувствуешь уверенность, то поезжай смело, но уши и глаза все равно держи открытыми. На ЛБС ты становишься отчасти животным – все инстинкты обостряются.
Некоторые лезут на рожон ради красивого кадра. И здесь главное – помнить - ни один репортаж и ни один кадр не стоят жизни.