Сегодня на каждом углу можно услышать, как хорошо учили в советской школе и как плохо учат сейчас. Когда я был маленький, остатки недобитых большевиками буржуев и победивших пролетариев, которым повезло застать царские гимназии, рассказывали, как хорошо учили до 1917 года и как плохо стали учить после. Кстати, до сих пор один из аргументов в пользу дореволюционного образования: «Тогда, помимо иностранного языка, преподавали ещё древнегреческий и латынь». В целом же до сих пор бытует мнение, что полностью (вплоть до формы) слизанная с гимназии сталинская школа давала лучшее образование в мире (хоть и без древнегреческого и латыни).
Латынь мы один семестр учили в университете. Мне она даже нравилась. Можно ли выучить язык (на котором никто не говорит) за три-четыре месяца, пусть каждый решает сам. Могу только сказать, что более чем за тридцать пять лет, прошедших с тех пор, как я сдал зачёт по латыни, язык этот мне ни разу не понадобился на практике. Уверен, что сотне моих однокурсников-историков тоже.
Кому-то «узкоспециализированному», безусловно, нужны и древнегреческий, и латынь, и арамейский. Значит ли это, что их надо преподавать во всех школах и/или вузах страны?
Советская школа до конца советской власти оставалась жалкой тенью классической гимназии. Классическая же гимназия (вместе с реальными/ремесленными, коммерческими и прочими училищами) — прусская система образования, родившаяся во второй половине XIX века, в качестве ответа на вызов времени: бурно развивавшаяся промышленность требовала не просто постоянно растущее количество рабочих рук, но образованных рабочих, способных прочесть чертёж и рассчитать параметры детали.
Классическая гимназия была лишь верхушкой айсберга образования. Она давала преимущественно гуманитарное образование и готовила управленческие кадры. Таким образом, ответ на «спор физиков и лириков» 60-х годов ХХ века был дан на сто лет раньше, чем спор разгорелся. «Физики» (инженеры) строили мосты, дороги, развивали промышленность, а «лирики» (гуманитарии) руководили страной.
Эффективен ли оказался этот ответ?
Нет. Он оказался катастрофичен. Прекрасное гуманитарное образование привело к «лишним» умствованиям и рефлексии, в конечном итоге сделавшими правящий класс не просто беспомощным перед революцией, но призывающим революцию. Воистину Фамусов со своим «собрать все книги бы да сжечь» по результатам столетия работы прусской гимназической системы мог бы показаться пророком.
Её выпускники разрушили не только Российскую, Германскую и Австрийскую империи, но и СССР. И сегодня среди «качателей» России большинство ностальгирует по «прекрасному советскому образованию», противопоставляя его нынешней системе.
Что интересно, основные претензии родителей к школе остались те же, что были в советское время: «слишком сильная нагрузка» и «оторванность образования от реальной жизни». Между тем начиная с классической, дореволюционной, гимназии нагрузка на школьника последовательно снижалась. Помню, читая воспоминания учеников не то, что царской гимназии, но даже сталинской школы, я в детстве удивлялся, как они вообще выживали при таком объёме требований. Сейчас же я не понимаю, остались ли требования к школьникам вообще или требования только родители предъявляют к школе.
Больше всего реформ на постсоветском пространстве пережила украинская школа. Она же осталась наименее реформированной. Фактически (до последних экспериментов нацистского режима), вообще по сути отменившего образование как таковое за ненадобностью и превратившего школу в инструмент идеологического подавления личности, украинская школа отличалась от советской только более длительным сроком учёбы (11–12 лет вместо 10) и более низким качеством преподавательского состава (гораздо более идеологизированного и гораздо менее квалифицированного). «Реформа» заключалась лишь в том, что место коммунистической идеологии заняла националистическая, навязываемая гораздо более активно и агрессивно, чем её предшественница.
Забавно, но результат оказался предсказуемым. На наших глазах Украина отправляется вслед за СССР и тремя не пережившими Первую мировую войну империями. Только путь киевского режима гораздо более кровавый.
О чём это говорит?
Это свидетельство того, что, как бы ни была эффективна система образования (а украинская система потрясает своей эффективностью, производя нацистов в товарных количествах, значительно успешнее, чем даже родственная ей система образования Третьего рейха), если она пытается под себя подогнать требования времени, она является разрушительницей, а не созидательницей государства.
Нынешнее правительство России преимущественно технократическое, а не гуманитарное. И Россия динамично развивается, выбравшись из ямы 90-х годов. Америкой же руководят, преимущественно гуманитарии — выпускники лучших вузов «Лиги плюща», и США быстро катятся в пропасть, несмотря на вчерашнюю гегемонию, казавшийся недосягаемым уровень военно-политических и финансово-экономических достижений и непререкаемый авторитет.
Само словосочетание «непререкаемый авторитет США» является сегодня смешным даже для поколения зумеров (не говоря уже о «поколении Альфа»). А ведь всего лишь их предшественники (миллениалы) ещё страдали «низкопоклонством перед Западом», а «беби-бумеры» и «поколение Икс» и вовсе «СССР за жвачку и джинсы продали».
Что не так в системе?
Чем больше человек получает лишних гуманитарных знаний, тем сильнее его стремление «переустроить» мир на началах «всеобщей справедливости», тем выше его уверенность в том, что он точно знает как это сделать и тем больше его готовность пожертвовать «отжившими классами» («неполноценными народами», «уходящими поколениями»), ради достижения «благородной цели».
Технарь или может построить условный Крымский мост, или не может. Соответственна и оценка его квалификации — её (квалификацию) можно «пощупать руками». «Квалификация» же гуманитария во многом зависит от умения красиво рассказывать о будущем «золотом веке», который он уже сейчас знает, как буквально завтра построить, дайте только расстрелять пару-тройку «врагов народа», камнем лежащих на столбовом пути человечества к «всеобщему счастью».
Но как только гуманитариям развязывают руки, «врагом народа» оказывается сам народ, как это было с русским крестьянством (оказавшимся «отжившим классом» после революции 1917 года, вроде бы как производившейся «в интересах подавляющего большинства народа Российской империи», который на 90% состоял из крестьян), как это было с германской «расой господ», которую только презираемые ими русские спасли от поголовного уничтожения в 1945 году, как это сейчас на наших глазах происходит с так и недородившейся «украинской нацией», которую её «отцы и матери» утилизируют в интересах США и ради того, чтобы хоть чем-то досадить России (по принципу «пусть наши трупы воняют под окном у москаля и портят ему аппетит»).
Можно ли создать идеальную систему образования?
Нет, нельзя. Образование — это то, чему уходящее поколение пытается научить приходящие ему на смену. Оно не в состоянии «соответствовать времени», поскольку всегда отвечает на вчерашние вызовы. Никому не дано заглянуть в будущее и понять, что будет актуально для следующих поколений.
Поэтому и относиться к образованию необходимо не как к движителю прогресса, а как к передаче имеющегося опыта. Образование — научное дополнение религии. Религия является интуитивным опытом человечества. Она требует не строгих доказательств, но веры в свои догматы, написанные, как военные уставы, кровью и потом десятков и сотен ушедших поколений. Так же как генералы «всегда готовятся к предыдущей войне», образование даёт нам понятие о том, что тревожило и беспокоило наших отцов, дедов и прадедов. В этом его сила и великая миссия.
Именно поэтому технократы более безопасны для государства, чем гуманитарии: история вариативна и зависит от трактовок, литература, как кухня, зависит от индивидуального и коллективного вкуса (которые неоднозначны, склонны к изменениям и о которых не спорят), но дважды два всегда четыре (по крайней мере в нашей реальности). Стоящего на реальной почве «физика» гораздо труднее убедить в необходимости пожертвовать сегодняшним благополучием ради завтрашнего «всеобщего счастья», чем восторженного «лирика». Не зря о гуманитарных гениях говорят, что все они немного (или даже сильно) сумасшедшие. Кстати, каждый сумасшедший уверен в своей гениальности.
Старшие поколения всегда будут ворчать, глядя, как ими же созданная система образования не воспринимается их растущей сменой, как нечто актуальное. Родители не совсем ещё выросших из пелёнок первоклашек всегда более (en masse) довольны школой, чем родители уходящих в самостоятельную жизнь выпускников.
Не стоит ждать от школы невозможного и строить планы на невероятное. Её задача — научить подрастающее поколение методу приобретения новых знаний и социализировать его, но никак не обеспечить ответами на все вопросы на все случаи жизни до самого её конца.
«До конца» и «навсегда» бывает только в идеологизированных тоталитарных обществах, которые живут тем меньше и погибают тем страшнее, чем сильнее они идеологизированы и чем тоталитарнее. Лишь осознание того, что в рамках образования мы получаем не сами знания, а их тень, отбрасываемую знаниями предыдущих поколений и что наши знания нам предстоит создавать самостоятельно, а наши потомки их тут же пересмотрят, позволит нам избежать железобетонной уверенности в собственной правоте на все случаи жизни, каковая (уверенность, а не априори отсутствующая правота) позволяет нам прощать себе десятилетия преступлений ради «светлого будущего всего человечества».
Толстой был не прав. Не только каждая семья, но и каждый человек счастлив по-своему, а вот несчастны все одинаково. В тюрьме плохо и нацисту, и коммунисту, и радикалу, и демократу, и либералу, и консерватору, а вот «светлое будущее» (представление о счастье) у каждого из них своё.
Основой и лучшим результатом учения является парадокс платоновского Сократа, который стал мудрецом тогда, когда понял, что «знаю, что ничего не знаю». Этого этапа знания достигает далеко не каждый, но это то, к чему каждый интуитивно стремится. В этом сливается божественное (неспособность человека познать божью волю) и научное (непознаваемость Вселенной). Частное не способно осознать целое. Ибо осознав, само становится целым: «Откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло».
Знать можно, изменить нельзя, ибо частное не способно изменить целое, даже если само стало целым.