Обычные журналисты на новых территориях России ничем не защищены, между тем они получают угрозы от неонацистов, на них охотятся диверсанты, они каждый день рискуют, просто рассказывая о реалиях мирной жизни, считает член Общественной палаты Российской Федерации, заведующий кафедрой журналистики Херсонского университета Александр Малькевич.
Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
— Александр, поговорим о жизни в новых регионах России. Мы знаем, что вы пишете об этом в своих телеграм-каналах, и призываем наших читателей и зрителей подписываться на них…
— Мой основной телеграм-канал «Media Малькевич», а другой — «Малькевич Live», это мой проект ежедневных — по будням — стримов о происходящем на освобожденных территориях как раз с людьми, которые здесь живут и работают, рассказываем друг другу и рассказываем большому миру нашей России о том, что здесь у нас происходит.
Пользуясь случаем, сразу хочу сказать о подвиге моих коллег-журналистов, певцов мирной жизни, к каковым и я себя тоже отношу. Что я имею в виду? Это очень важно подчеркнуть, особенно с учетом того, что это увидят разные федеральные люди, принимающие решения.
У нас есть важная категория великих людей, я это говорю действительно со знанием дела — это военкоры. Наши военкоры, находящиеся на передовой, они рассказывают об успехах нашей армии, о реальной ситуации на фронте, они позволяют побеждать фейки, которые распространяют украинские бойцы информационного фронта.
Это военкоры, с ними все понятно, для них даже есть премии, награды и т. д. Будем говорить так, их 30−40−50 человек. А есть в десять раз больше, если не в двадцать, журналистов на освобожденных территориях. Это Херсонская, Запорожская области, ЛНР и ДНР, на самом деле, есть еще журналисты и Харьковской области, которые сейчас работают в изгнании.
Эти люди рассказывают каждый день о том, как строится мирная жизнь. В Харьковской области рассказывают о том, как помогают беженцам. И эти люди не защищены от атак, от угроз со стороны укрофашистов. При этом у них нет бронежилетов и касок, они не находятся на передовой, они не находятся в окопе, рядом с ними нет товарищей-бойцов, которые могут их прикрыть, защитить, утащить в блиндаж, в землянку и т. д.
Какие есть угрозы? Их огромное количество. Это растяжки, причем растяжки как по земле, так и на расстоянии трех метров на деревьях. Это бомбы, которые подкладывают в машины или в подъезды домов. Кстати, бомбы еще и в урны подкладывают. Это просто огромное количество угроз в социальных сетях, это публикации личных персональных данных их самих, их родных и близких, их адреса, ссылки (на аккаунты. — Ред.) в социальных сетях.
За что? А потому, что укрофашисты не могут пережить того, что не все так плохо, как они рассказывают. То есть развиваются наши новые российские субъекты Федерации, там есть успехи, о которых рассказывают мои коллеги-журналисты. И за это их ненавидят, приговаривают к смерти в прямом и переносном смысле.
И тут выясняется, что мои товарищи не защищены, как и я сам. И, предположим, будет ранен, а такие были случаи, сотрудник одного из СМИ этих территорий. И нет в законе нигде прописанных механизмов получения им компенсации, особенно если там будет вообще очень сложная история, связанная с тем, что это гражданин России, приехавший работать на освобожденные территории, это то, что я называю словом «самомобилизация».
Это отдельная, очень важная история. Вот первый блок я рассказал — это журналисты, которые ежедневно рассказывают о том, чем живут освобожденные территории, рискуют, на самом деле, больше, чем военкоры. А защищены они в разы меньше.
— Нужно об этом говорить, и, конечно, мы говорим и будем говорить. Будем надеяться, что те люди, от которых зависит принятие подобных решений, эти решения примут. Что касается самомобилизации, ведь вы под эту самомобилизацию тоже попали, и ваша жизнь радикально, кардинально изменилась с началом СВО. Вы жили в Санкт-Петербурге, возглавляли там телеканал и даже, наверное, представить себе не могли, что пройдет совсем немного времени, и вы окажетесь в зоне боевых действий.
— Что касается самомобилизации — это такой термин, который я ввел, это же еще до частичной мобилизации произошло. Это когда люди самостоятельно приняли решение отправиться туда, где трудно, туда, где тяжело, то есть на освобожденные территории, на передовую в прямом и переносном смысле — на передовую информационного фронта.
Получается, что их много, этих людей десятки. А если не брать журналистов в расчет, а рассказывать об учителях, о врачах, да даже о чиновниках, у нас просто слово «чиновник» почему-то скомпрометировано… Представьте себе — жил-был человек, работал председателем комитета регионального какого-то министерства, вице-губернатором в каком-нибудь небольшом тихом, спокойном регионе нашей страны. И вдруг — бабах, он становится заместителем председателя правительства на этих землях.
Огромное количество рисков — все, о чем я сказал чуть раньше про диверсантов, про угрозы, про преследования, там и многое-многое другое. У людей этих есть, знаете, я использую английское слово — desire — это внутренний огонь толкает их на это.
В Херсонской области есть зампред правительства областного — Владимир Беспалов. Он из Калининграда приехал. Глубочайший человек, эрудит, автор книг, историк. Мы с ним разговаривали много, он говорит, что он уйдет последним, будет сражаться со всей этой нечистью. Потому что так устроен человек изнутри, понимаете? Эти люди отправились, никаких «кайфушек» они не ищут и не получат, потому что у нас тоже там своеобразное в этом плане законодательство.
Почему я об этом вспомнил, про самомобилизацию? Потому, что потом началась бодяга у нас, извините, когда объявили частичную мобилизацию. У меня были примеры людей, работающих на освобожденных территориях, которые, будучи гражданами России, получали по месту своей прописки повестки. И там, условно говоря, приходил сигнал — нам наплевать, Иван Иваныч, что ты директор школы в Запорожской области, или замдиректора школы, или ключевой журналист на телеканале или в каком-то СМИ. А давай-ка ты через полстраны поедешь обратно к себе в Архангельск, явишься в военкомат, мы тебя призовем-мобилизуем, и — отправим обратно в условный Херсон, только в качестве рядового мотострелка.
Человек говорит, подождите, я и так уже здесь нахожусь, зачем мне ехать через полстраны туда-обратно, притом, что это еще такой маршрут своеобразный, самолетов-то нет, на перекладных несколько дней добираться. Вот, он говорит, я приеду, для чего? Чтобы вы меня вернули обратно, только я здесь сейчас занимаюсь полезной работой, например, в прямом и переносном смысле слова строю школу, а вы хотите, чтобы я сидел на блокпосту с автоматом в руках. Но это нецелесообразно, это то, что называется словом «забивать гвозди печатной машинкой».
Вот поэтому я стал бить в набат, говорить, что, ребята, у нас же есть самомобилизовавшиеся, они уже там. Скорректируйте нормы, нормативы, регламенты, потому что люди уже здесь находятся. Я также предлагаю рассмотреть вариант некой альтернативной гражданской службы для тех, кто должен быть мобилизован.
Вот приходят к такому Петру Петровичу и говорят: «Петр Петрович, давай-ка на фронт». А Петр Петрович говорит: «А я по ряду обстоятельств, может быть, со здоровьем проблемы или еще что-то, не очень там пригожусь. Но я готов поехать и возглавить поликлинику районную в опасном районе на освобожденной территории, и заниматься тем, что я могу делать». Потому что врача сколько лет вообще готовят, зачем его отправлять рядовым в траншею или на блокпост, если он может людей лечить, тех же раненых спасать. Вот какие есть правовые лакуны у нас.
— Давайте немножко поговорим еще об Украине. Донецкая и Луганская Народные Республики, а также Запорожская и Херсонская области стали Россией уже официально, но Украина эти регионы отпускать не хочет, ожесточенные обстрелы продолжаются. Под один из таких обстрелов на прошлой неделе попали и вы, когда двигались во главе колонны с людьми, которые выезжали из Херсона. Украинская сторона подтверждает результат этого удара, однако они говорят о том, что в этой колонне двигались не гражданские, а переодетые в гражданскую форму российские военные. Хочется спросить в связи с этим, как давно вы стали российским военным? А если серьезно, как считаете, есть ли вообще предел украинскому цинизму?
— Предела никакого нет, причем это цинизм, переходящий в полную бредятину, умопомешательство, потому что все видят, знают, что, к сожалению, есть погибшие, даже по кадрам видно, что там пожилые люди. Были дети, была ранена осколком в живот шестнадцатилетняя наша Влада…
Ну, какие военные, где? Просто еще раз Украина расписалась в собственном нацизме, при этом отдельные их комментаторы и некоторые так называемые журналисты и блогеры, они-то как раз не стесняются ничего, так и пишут, ну да, это вот рашистские журналисты, так им и надо, давайте их уничтожим.
Мне только что сейчас прислали ссылку: в каком-то телеграм-канале еще одна мразь украинская, которая косит под журналиста, пишет советы о том, что нужно вылавливать и, пока не поздно, убивать разных коллаборантов, как они говорят, что никто сейчас не будет проверять, что там на самом деле случилось и стряслось.
Ну да, вот есть такая проблема. То есть там (на нынешней Украине. — Ред.) нет журналистов, там просто тупые пропагандисты и палачи, и певцы палачизма. Одни — врут постоянно про украденный асфальт, про расчлененных людей, съеденных животных и т. д., а другие — науськивают убийц убивать. А третьи — оправдывают преступления этих убийц и пытаются их героизировать.
Ну, вот поэтому ничего удивительного, что мы кафедру организовали в Херсонском университете, ничего удивительного, что медиашколу освобожденных территорий организовали. Потому что нужно учить новое поколение журналистов, и мы этим занимаемся.
— Вы с недавнего времени возглавили Херсонское региональное отделение Союза журналистов России, с чем мы вас поздравляем. Чему учите молодое поколение? Как, вообще, сложно или, может быть, не очень сложно — найти кадры? Люди-то запуганы, сейчас им еще угрозы поступают, я читала эти эсэмэски душераздирающие.
— Учу я как заведующий кафедрой и как создатель медиашколы. А как руководитель Херсонского регионального отделения Союза журналистов России, я должен заниматься отстаиванием прав и защитой своих коллег. С учетом моих возможностей федеральных, я надеюсь, что-то будет получаться.
В частности, как раз сейчас, на фоне происходящего, мы ставим вопрос о разработке механизма компенсации нашим коллегам, тем, кто пострадал во время специальной военной операции от рук украинских фашистов.
Отличные журналисты, вы знаете, это мужественные, очень смелые, отважные люди, болеющие душой за свою малую родину. А молодежь вообще прекрасная — вот Влада… У нас ребята, девчонки, выпускники медиашколы нашей — мы не смогли, не успели торжественно провести награждение после завершения обучения, но они уже — минимум четверо — работают, в том числе и в телерадиокомпании «Таврия», и в SMМ-сфере, и в журналистике, и операторами. Представляете, как здорово? Они работают и получают удовольствие от этого, и у них все получается очень хорошо. Ну да, кто-то под другими именами вынужден пока что действовать, но это же не меняет сути, они нашли себя в профессии и состоялись в ней.
— Я когда-то тоже начинала на Херсонском телевидении, только тогда это называлось не «Таврия», а «Скифия». Ну а молодому поколению, поколению молодых журналистов херсонских, конечно, хочется пожелать удачи, чтобы все у них получилось. Не сомневаюсь, что так и будет. Последний вопрос относительно настроя местного населения, об угрозах со стороны так называемых «ждунов», местных и не только, которые ждут прихода Украины. Но нужно сказать и о том, что в Херсоне началось формирование территориальной обороны. То есть люди готовы отстаивать, готовы защищать Херсон в составе России, Украину пускать не хотят. Как вы оцениваете ситуацию сейчас в регионе и — что дальше?
— Это как раз показывает действительно величие духа людей, которые хотят защитить свой Херсон от рук фашистов. И я всегда настаивал и буду настаивать и на федеральном уровне на необходимости снимать фильмы, слагать песни, рассказывать о людях. Это и журналисты, и учителя, и врачи, все те, кто строит мирную жизнь в Херсоне, в Запорожье, в Донецке, в Луганске, и с оружием в руках защищают право на эту мирную жизнь.
Херсон сейчас — да, это показатель, это такой барометр, лакмусовая бумажка того, насколько люди хотят покончить с этим укрокоричневым прошлым. И понимают, что за спиной стоит Россия, которая обеспечивает беспрецедентные социальные гарантии для тех, кто выехал на левый берег, — с размещением детей, с денежными компенсациями, с выдачей жилищных сертификатов, с организованной эвакуацией, с выездом людей.
Огромную работу проделали. Важно подчеркнуть, что и культурные святыни тоже из Херсона перемещаются — для того, чтобы ничего не мешало уже работе военных.
Да, звучит это довольно тревожно, я в Херсоне много недель прожил, я этот город знаю, полюбил его, у меня там любимые места есть. Но отвечу тревожно-философски-мрачно. Было бы хуже, если бы на этих улицах находились знаковые памятники, чтобы там были культурные ценности в музеях… Я же был в Мариуполе в университете. Видел, что осталось от библиотеки — там полностью все разгромлено, сгорели все книги. Зачем рисковать тем, что можно сохранить для мирной жизни, которая будет после того, как мы уничтожим всю эту бандеровскую мразь.