Николай Азаров о будущем России и освобождённых территорий Украины

Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.

— Украина реально потеряла свой не только экономический, но и политический суверенитет, поскольку в принятии всех своих решений она зависит от Вашингтона и в какой-то степени от Европейского Союза. Недавно состоялось знаковое событие — согласие Европейской комиссии о предоставлении требований к будущему кандидатству (Украины. — Ред.) в ЕС. Они хотят на ближайшем саммите предоставить статус кандидата в ЕС. Это будет служить очередной морковкой для осла. 

Я имею в виду одураченное население, прежде всего. Так думает политическая элита Украины или те, кто стоят у власти, они прекрасно понимают все пустозвонство этого кандидатства. На что я бы хотел обратить внимание. Они озвучили требования. Самое интересное, что среди этих требований нет самого главного требования — установления мира в стране.

Они предоставляют статус кандидата стране, ведущей боевые действия, в которой происходят достаточно серьезные потери людей, потери экономики, потери промышленности, разрушение инфраструктуры. И нет ни слова в этих требованиях о том, что киевский режим должен приложить все усилия для установления мира в стране.

Вот ответ на вопрос, что хотят заокеанские хозяева от Украины. Там много чего говорится, но абсолютно ни слова не говорится о том, что Украина должна развивать свои высокотехнологические производства, должна думать о науке, образовании. Там говорятся некоторые вещи правильно: борьба с коррупцией на первом месте, установление системы права, которое полностью отсутствует.

Правда, возникает вопрос: если вы сами признаете, что в стране процветает коррупция, нет верховенства права, какая речь о кандидатстве у вас идет, что вы предоставляете? Но это уже второй вопрос.

Теперь вернемся к экономическому суверенитету. Если Зеленский требует 4-5 миллиардов долларов ежемесячно для поддержания бюджета, это помножить легко — это шестьдесят миллиардов долларов в год. Замечу, что весь государственный бюджет Украины — около сорока миллиардов долларов. То есть Зеленский требует больше, чем содержит в себе весь государственный бюджет.

Возникает вопрос: парень, ты что хочешь вообще? Не просто сесть на шею кому-то, но еще сверху получать какую-то прибыль, которую можно разворовывать, рассовывать по карманам, только так можно трактовать.

Американцы не торопятся исполнять эти требования, но, вместе с тем, 50% средств — это средства, которые сейчас американцы финансируют в Европейский Союз. Это означает, что экономически уже ЕС абсолютно зависит от прямых подачек. Потому что это подачки, хотя они оформлены в значительной части в виде кредитных обязательств.

Напомню, после переворота Украина прочно присела на иглу внешних заимствований, ее бюджет даже без военной операции состоял на 55% из средств, которые Украина получала за счет размещения так называемых своих облигаций на внешних рынках. Естественно, эти облигации никому не нужны, они покупались только под гарантии, только под принуждение. Но, вместе с тем, государственный долг за эти сроки превысил валовой внутренний продукт страны. Сейчас он уже превышает, наверное, в два раза, никто сейчас и не считает.

А что Украина сейчас производит? Мне кажется, если посчитать, то уже меньше 100 миллиардов (долларов. — Ред.) по году составит ВВП. Напомню, что когда наше правительство с работы уходило, то было около 200 миллиардов, ВВП снизился в два раза. Даже 100 миллиардов — это большие прикидки. Никакого экономического суверенитета нет.

Теперь ваш вопрос. А для чего Украина вообще нужна Европейскому Союзу? Американцам — понятно для чего нужна, им нужен военный таран против России и вялотекущий военный конфликт, который хорошо бы продлился лет пять или больше. В результате он бы принес значительный ущерб Российской Федерации. И Украина бы пострадала, но она никого абсолютно не интересует. 

А вот европейцам для чего? Я вспоминаю наши длительные, долгие — в течение нескольких лет — переговоры о создании ассоциации с Европейским Союзом. Прежде всего обсуждалось соглашение о зоне свободной торговли. Так вот, почему мы, в конце концов, отложили подписание этого соглашения, не добившись выгодных для нас условий? Потому, что для наших технических промышленных изделий выдвигалось требование соответствия европейским стандартам качества и технических норм регулирования.

Это означает, что мы должны были выпускать промышленностью абсолютно по стандартам ЕС и нормам качества. Например, берешь какой-нибудь холодильник, который выпускается где угодно, во Франции, и вот все параметры этого холодильника утвержденные — наш холодильник должен отвечать и полностью им соответствовать. Без отклонений. Для этого мы должны пройти период лицензирования, адаптирования.

Это означало, что они нас отсекали, отсекали свой рынок от нашей промышленной продукции. Ни одна наша промышленная продукция не могла… там разные (условия. — Ред.), я не буду сейчас в технические дела вникать, но там — частота тока, стабильность, да что угодно — масса технических параметров, которые вынуждали бы нас проводить очень серьезную модернизацию, а точнее, даже не столько модернизацию, сколько приспособление к этим стандартам.

Наконец, наша сельскохозяйственная продукция. Какие могут быть стандарты, когда у нас выращивается, даже сравнить с Германией, Францией, с поляками, значительно более качественная, более экологически чистая сельскохозяйственная продукция. И то они умудрились нас обложить квотами. Сейчас они стонут, что кто-то там не дает им вывозить из Украины зерно. Называют цифру двадцать миллионов тонн. Чтобы зрители понимали, мы дебатировали с европейскими комиссарами норму квоты 20 тысяч тонн зерна.

Сопоставьте — 20 тысяч тонн и 20 миллионов. Европейцы отказывались от нас принимать беспошлинно на свой рынок более 20 тысяч тонн. Путем неимоверных усилий нам удалось увеличить эту квоту до 200 тысяч тонн. Только засуха помогла нам в увеличении квоты, засуха, которая разыгралась в Европе, по-моему, в 2012 году, когда они сами запросили от нас поставку зерна 500 тысяч тонн. Я очень зло иронизировал по этому поводу и говорил, вы же там нам квоту устанавливали 20, а сейчас просите 500. Вот что они от нас хотят.

Европа ведь сама крупный производитель зерна. Зерно необходимо для перепродажи, для получения прибыли и так далее. Кстати, они нам предлагали одну затею. Под различные обещания они предлагали, чтобы мы предоставили определенную площадь под выращивание рапса. Два миллиона гектар отдай им плодороднейших наших земель выращивать рапс и вывозить его в Европу, они там будут вырабатывать экологически чистое биотопливо.

Я напомню, что корень сегодняшних мировых и европейских проблем относится как раз к политике, которую они заложили где-то в 2010-2011 году, когда они помешались на «зеленой энергетике», когда они проводили различные директивы о сокращении ассигнований в развитие нефтяной, газовой промышленности, когда они разные вырабатывали — первую, вторую, третью — директивы энергорынка и всякую прочую чушь. Чтобы по трубе обязательно транспортировали (газ. — Ред.) минимум три-четыре хозяина, разный газ транспортировался, чтобы не один монополист трубы был, который бы транспортировал газ.

А вот если он от одного монополиста транспортируется, как ты к этой трубе (добавишь. — Ред.) другой газ? 

Словом, глупостей было немало. И вот сейчас, вне зависимости от специальной военной операции, они пожинают те плоды, которые заложили еще в 2010-2011-2012-м, все эти годы, когда они навязывали миру так называемую «зеленую повестку» и т. д.

Поэтому, что им от Украины нужно — колония нужна самая настоящая. Туземцы, которые поедут у них чистить унитазы, работать на плантациях. Все мои четыре года, когда я имел с ними переговоры, не привели абсолютно ни к чему, с точки зрения создания совместных предприятий в области авиастроения, в области строительства и совместного использования спутников, многих высокотехнологичные разработок.

Они от этого абсолютно под разными предлогами уходили, все сводилось к тому, что мы должны разрушить свой рынок, разорвать все связи с Россией, потому что, кстати, подписание соглашения об ассоциации с Европейским Союзом и зоне свободной торговли — однозначно означало ликвидацию зоны свободной торговли с Российской Федерацией, со странами Содружества. То есть, мы лишались автоматом рынка, выгодного для нас.

Все то, о чем я предупреждал людей на Украине, многократно выступая по телевидению в 2013 году, все это реализовалось, а теперь еще в гипертрофированной форме — в виде кровавого конфликта на территории Украины. Поэтому говорить о каком-то экономическом суверенитете в будущем, не поменяв власть в Украине, марионеточную эту власть недоумков зеленских и всех прочих, даже бессмысленно, бесполезно.

— Я слышал много заявлений, которые прозвучали на этом Международном экономическом форуме. Они были иногда противоречивые. Можно сколько угодно говорить о макроэкономической стабильности, но надо ее для начала иметь.

Что такое макроэкономическая стабильность? Прежде всего, уверенность в политическом и в экономическом курсе страны. Прежде всего, бизнес, да и государство, которое вкладывает, должны перед собой четко и ясно понимать, что, например, налоговое и любое другое правовое законодательство будет понятно и оно будет действовать на долгосрочной основе.

Я это хорошо по себе знаю. Ко мне, как и к первому вице-премьеру, который отвечал за экономическую политику правительства, и премьер-министру, очень много раз приходили бизнесмены разного калибра, разной специальности и говорили только об одном: знаете что, налоги — мы можем плакаться, сколько угодно говорить, что они большие, сложные, — но мы вас просим одно: мы к любой системе приспособимся, только не меняйте ее лет десять-двадцать.

Чтобы мы знали, закладывали. Нам не надо ни облегчений, ни снижений, нам нужна только неизменяемость тех правил, которые установили. 

Давайте перед тем, что мы что-то установим, сядем, все обсудим, максимально все взвесим. Это не будет означать, что мы все сделаем безошибочно и все у нас будет идеально, но это будет означать, что мы выработаем какой-то компромисс, и в рамках этого компромисса будем двигаться лет десять-двадцать.

Я, послушав их, первым моим действием серьезнейшим, была разработка нового Налогового кодекса. Мы его в 2010 году утвердили. Я думаю, что принятие этого кодекса сумело организовать работу нашей экономики, а значит и мы имели очень неплохие показатели экономического роста.

И не только экономического роста. Экономический рост, если за ним не следует реальный рост доходов населения — это ни о чем. Экономический рост служит, прежде всего, для обеспечение неуклонного роста реальных доходов населения.

Какие я требования ставил к Налоговому кодексу, к разработчикам? Прежде всего, он должен быть написан абсолютно простым, понятным языком, исключающим двузначные, трехзначные толкования. Чтобы, прочитав норму этого кодекса, никто не мог толковать эту норму так, как он хочет. Она должна быть настолько ясна, что даже дураку должно быть понятно, что дважды два — четыре.

Я не случайно привлек к работе лингвистов. Представьте себе, мы разыскали специалистов в области языка и попросили их участвовать в стилистическом редактировании налогового кодекса. Все сложные нормы выписывались в ряд простых предложений. Почему я обращаю внимание на это? Да потому, что множество споров и конфликтов вызываются прежде всего неоднозначностью законодательства.

Я рассказал об одной серьезнейшей позиции, которая определяет макроэкономическую стабильность — стабильность политики, стабильность права в области регулирования норм развития бизнеса, развития экономики.

Второе, скажем так, что развитие экономики и макроэкономическая стабилизация невозможна, если у нас денег либо слишком много на рынке, либо слишком мало на рынке. То есть, либо кредит недоступен, либо кредит легкий… Вот здесь нужно пройти по лезвию меча, найти золотую середину. Но без наличия нормального, долгосрочного кредита говорить о долгосрочном развитии экономики не приходится — это просто невозможно.

Здесь можно много дискутировать, дебатировать, но лучше всего обратиться к простым примерам. Представьте себе, что вы пришли к закройщику пошить костюм и принесли ему метр материи. И говорите — сшей мне такой костюм, я в журнале мод посмотрел, красивый костюм. А тебе закройщик говорит — мне метра не хватит. А ты ему говоришь: да не, ну ты привлеки искусственный интеллект, цифровизацию, компьютеризацию, помудри, похитри, уложись в этот метр. А он тебе говорит: я могу что угодно привлечь, но не получится, мне нужно два метра. А ему: давай не два метра, давай метров двадцать тебе дам! 

Я для чего такой простой пример привел? Чтобы развивать экономику необходима определенная денежная масса, которая предоставляется в виде различных кредитов, субсидий. Еще раз подчеркиваю, что все это должно быть просчитано, и никогда борьба с инфляцией не может быть самоцелью в данном случае. Потому, что рост развития экономики иногда приводит к определенной инфляции. Не то, что иногда, наверное, это даже закон.

Когда экономика развивается, то всегда бывает умеренная инфляция, которая ничего страшного в себе не заключает.

Еще одно условие, которое должно в любых обстоятельствах быть, и должно быть главным предметом контроля правительства — это реальные доходы населения. В условиях, когда внешние рынки закрываются, вы сказали о железном занавесе, я сейчас к этому вопросу подойду. В условиях, когда внешние рынки закрываются, то единственным способом развития является развитие внутреннего рынка.

Что такое внутренний рынок? Это рынок внутреннего потребителя прежде всего. Потребителем может быть и человек, может быть и предприятие, государственное, частное, какое угодно — но это внутри потребляется. В конечном итоге это все работает на человека, потому что человек пользуется электроэнергией, железнодорожным транспортом, покупает продукты питания и т. д.

В конечном итоге вся масса продукций, услуг, создается именно для своего внутреннего потребителя — человека, а это значит, что у него должны расти его реальные доходы. И никакой рост экономики невозможен, если реальные доходы населения не растут.

Следующий момент, на который я всегда обращаю внимание. В истории человечества было два способа организации экономических сил общества. Это способ, который основан на государственной собственности, на средства производства. Не исключал он использование частников в виде владельцев средств производства, знаете, знаменитые формы кооперативной собственности, артельные формы.

И наоборот, (способ. — Ред.) когда ведущую роль играет частник, у которого сосредоточены средства производства, и государство, которое играет уже подчиненную роль. Здесь, в условиях закрытия внешнего рынка, я не говорю ни о какой мобилизационной экономике, о которой говорили на форуме (ПМЭФ. — Ред.), причем говорили в основном в отрицательном плане те люди, которые не понимают, что такое мобилизационная экономика. Для них как слова «мобилизационная экономика» прозвучали, все это ассоциируется со сталинизмом, еще с чем-то.

На самом деле, мобилизационная форма экономики — это форма, которая работает в чрезвычайных условиях. На Форуме говорилось, что рыночный курс рубля определяется рынком, но у меня возникает вопрос: ребята, а вообще-то говоря, вам никто доллар не продает, вам на этот доллар ничего не дают покупать. Это как, рынок или не рынок? Давайте просто ответим на этот вопрос — что это? Конечно, это не рынок. Раз это не рынок, то, извините меня, рассказывать о том, что курс рубля определяется рыночными условиями просто не корректно.

Вы затронули больную тему. Она больная, потому что те вещи, о которых я говорю, являются фундаментальными и основными. Вот вы говорите о железном занавесе.

Железный занавес, кстати, не помешал Советскому Союзу развивать все основные отрасли и промышленность, и создать самую крупнейшую в мире, самую сложнейшую по своему технологическому устройству ракету «Сатана» в терминологии Запада. Не помешал первыми в мире запустить спутник, не помешал иметь автоматические системы управления и многое другое. Действовала достаточно жесткая система, которая ограничивала поставки технологий двойного назначения и так далее.

Я согласен абсолютно с Владимиром Путиным в том, что ни в коем случае нельзя отгораживаться от внешнего мира. Нас пытаются отгородить, этому надо препятствовать. Мы же находимся не в тридцатых годах (прошлого века. — Ред.), когда пришлось почти все с нуля создавать. У нас есть база, и мир за эти годы ушел далеко вперед, поэтому ни в коем случае ни о каком железном занавесе говорить не приходится. 

Но, безусловно, на первое место надо ставить сейчас систему образования. Я поддерживаю абсолютно то, что говорится об отказе от Болонской системы, абсолютно себя не оправдавшей. Да она и в Европе себя не оправдала, не говоря о нас, у нас она вообще в искореженном виде была внедрена.

Возможно, я не слышал на форуме, но надо обратить внимание на фундаментальную науку. Можно какие-то уникальные мясорубки разрабатывать, еще что угодно, но все-таки истоки прогресса общества находятся, прежде всего, в фундаментальной науке. А для этого она должна развиваться. У нас нет другой фундаментальной науки, кроме той, которая работает в системе Академии наук. Я не слышал на форуме представителя академической науки.

Может быть, я прослушал, не все попало в поле зрения.

Развитие фундаментальной науки, в частности академической науки, восстановление тех прекрасных традиций, когда у нас Академия наук была инициатором многих инноваций, многих технических новшеств, когда она выдвигала на первый план какую-то задачу, к решению которой потом подключался Государственный комитет по науке и технике при Кабинете министров СССР.

Привыкли хаять Советский Союз, все было плохо, не так… А я работал в те годы директором, руководителем научно-исследовательского института, проектно-конструкторского. Я прекрасно представляю, как функционирует наука: и это объединение академической науки, которая выступает инициатором, и Государственного комитета, правительственной организации, которая выступает проводником реализации этой идеи, этой инновации, этой технологии.

Под системой Государственного комитета было определенное количество отраслевых, прикладных, проектно-конструкторских опытных заводов. Без воссоздания той системы мощнейшей говорить о технологическом суверенитете, мне кажется, не очень обоснованно, потому что ни одно частное предприятие никакой фундаментальной наукой никогда не занималось и заниматься не будет. И даже в странах классического рынка есть специальные академические учреждения.

По названиям они могут быть разные, но по сути, они будут заниматься академическими делами, фундаментальными делами, реализацией прикладных вещей.

Это хотелось бы увидеть в виде серьезной комплексной программы. Я не говорю, что не было озвучено этой программы, она была озвучена. Я говорю о том, что я либо не увидел или не услышал, но хотелось бы услышать. Тут предстоит колоссальнейшая работа с точки зрения технологического суверенитета, научного суверенитета, вообще, на нем же базируется государственный суверенитет.

Если мы будем все время заглядывать за какой-то занавес, что-то там искать, где-то копировать, то мы так и останемся в копировщиках. Я всегда, когда приветствовал у себя в Украине строительство автосборочных и других сборочных заводов, например, всегда говорил: ребята, а что у нас, своей собственной науки нет?

Сейчас у нас, положим, чего-то не хватает, чего-то нет. Давайте поставим перед собой реальный срок — пять-десять лет. Давайте вспомним тридцатые годы, когда ничего не было, а через пять-десять лет появилось 4,5 тысячи НИИ различного профиля, которые обеспечивали абсолютно везде, во всех сферах деятельности разработки. Эта тема для меня больная, поэтому я так ее начал расширять.

— На форуме, по-моему, президент или еще кто-то сказал, что, если взять все сферы, — нельзя, безусловно, сейчас, на этом уровне развития экономики, производительных сил, научной системы, — нельзя охватывать необъятное. Это мог себе только Советский Союз позволить, и то ясно было совершенно, что целый ряд сфер оставался не охваченным. Сейчас, наверное, нельзя… Надо выделять ключевые направления. Это самое сложное.

Этим, подчеркиваю, должна заниматься специальная группа академических ученых, прикладных ученых. Я на сто процентов убежден, что в России можно создать такую группу. 

Я пытался в 2010-2011 годах подвигнуть то, что осталось от науки после двадцати лет, после распада Советского Союза, и мы выдвинули конкурсную программу. Выделили очень большую сумму в бюджете на развитие инновационных направлений и объявили конкурс. По-моему, что-то около 10 миллиардов гривен, по тем временам — это почти миллиард долларов, приличные деньги для Украины. И вот мы выделили их на конкурс по развитию инновационных направлений.

В течение трех месяцев десятки, сотни наших институтов участвовали, бизнес участвовал, выдвигали на конкурс свои предложения. И вот, вы знаете, меня потом охватило огромное разочарование. Когда мы свели все воедино, мы насчитали не на 10 миллиардов, а миллиардов на 50-60 этих предложений, но дело не в этом. Среди них мы нашли одно или два всего, что стоили развития. Я как сейчас помню, тогда у нас были свои месторождения лития, разработка литиевых конденсаторов, интересных по своей задумке, и еще пара каких-то разработок. И все.

Представляете, двадцатилетие невнимания к науке, финансирование ее по остаточному принципу, только на зарплату и коммунальные платежи,  привело к тому, что все, у кого голова была на плечах, либо убежали, либо перешли куда-то. Остались те, кто уже доживал свой срок. Я не хочу никого обижать, но наука держится на подвижниках, у которых голова кипит от идей. Надо только это кипение перевести в нормальное русло.

Поэтому вопрос, который вы задали, он очень глубокий, фундаментальный. Нужна специальная группа, которая бы состояла из академических ученых, подвижников, прикладных ученых, которые знают, как любую идею реализовать в жизнь. Практиков, которые умеют заниматься организацией, администрацией. И эта группа должна в кратчайшие сроки разработать те ключевые, базовые направления, на которые надо не жалеть денег, ресурса.

В 1943 году поставлена была задача по реализации атомного проекта. Мне пришлось немножко посмотреть документы, я увидел, какой громаднейший охват был, сколько он затронул отраслей, институтов. Но ведь это же кто-то определил — кого нужно привлечь, для чего. Та группа, которая готовила решение тогдашнего руководства, все это проанализировав, вышла на эти решения.

Такая же профгруппа должна быть — не администратор, не министр должен решать, а именно те, кто выдвигает какую-то идею или целый ряд идей, и видит, что нужно для реализации этих идей. Только так можно выйти на правильное направление. А браться за все, за мясорубки, за туалетную бумагу невероятного качества можно, конечно, но это абсолютно бессмысленно в условиях ограниченности ресурса. 

Сроки могут быть разные. Атомный проект реализовался с 1943 по 1949-й. Шесть-семь лет, это в условиях страны, которая ведет войну, в условиях развала промышленности, разрушения. Сроки могут быть достаточно ограниченные — 3-4-5 лет, я ставил бы еще короче сроки.

И нужно внимание руководства государства к тому, чтобы те, кто работают на этих ключевых направлениях, не стояли из-за всякой ерунды, не простаивали из-за того, что где-то чего-то не хватило, где-то кто-то не подписал, где-то не привезли своевременно — этого не должно быть. Это громадная организационная работа, она не решается ни на каких форумах. Она решается, прежде всего, текущей работой руководителей страны.

— Украинское правительство ничего не потеряло, потому что оно никогда этим не занималось после государственного переворота. Оно, наоборот, занималось разрушением. Что оно в Херсоне потеряло? Что, оно занималось судостроительными заводами, которые там расположены? Нет, конечно. В Запорожье чем оно занималось? Что, оно содействовало развитию КБ «Прогресс» или «Мотор Сич»? Чем оно там занималось? Да ничем не занималось. Поэтому оно ничего не потеряло.

Херсонская область — сложная, трудная. Херсонской области за все годы, когда мне приходилось работать в правительстве, не везло с руководителями. Кто там только не был губернаторами — космонавты, милиционеры. Я с уважением отношусь к космонавтам, но то, что он космонавт, это не означает, что он замечательный руководитель, администратор. 

Были случайные люди, так что Херсонской области во многом не везло. Но, вместе с тем, это область, которая многим располагает… Не зря же еще при царе и императрице Екатерине Второй на Херсон обратили внимание, заложили там основы российского кораблестроения. В Херсоне, несмотря на то, что всегда в украинском руководстве было пренебрежительное отношение, была и научная база, и школа определенная. Это серьезная область, она и аграрными возможностями обладает, и промышленными, и находится в интересном месте, это транспортные коммуникации, связывающие тогда Украину с Крымом, сегодня — Россию с Крымом.

Запорожская и Николаевская области — то же самое могу сказать и об этих областях, просто формат нашей беседы не позволяет. Николаевская область — замечательная область с точки зрения кораблестроения, тоже похерили все, что можно. На Николаевских верфях строились крупнейшие авианосцы, это тоже показатель технического уровня тех людей, которые живут или жили в Николаеве.

Сейчас они варят баржи, а в советское время строили авианосцы. Это показатель деградации. То есть, были и технологии, конструкторы и проектировщики, и кораблестроители, все абсолютно необходимые специалисты были. Но умудрились вот так…

Так что предстоит все восстанавливать. Возможно ли это? Возможно. Даже, предположим, если из ста человек специалистов девяносто уехали, то эти десять — достаточное ядро, чтобы можно было все восстановить и все привести в порядок. Нужны серьезные условия и везде нужны подвижники. Без этого не обойтись. Везде нужны люди, которые любят свое дело, любят свой край, любят свою страну, работают не ради денег, а работают ради идеи.

Кстати, это очень большой фактор. Когда я стал заниматься модернизацией украинской промышленности, естественно, я стал изучать опыт и Эрхарда, восстановление Германии, и опыт Японии, и т. д. Конечно, не мог обойти стороной индустриализацию, которая проходила в советское время с 1927 или 1928 года по начало Великой Отечественной войны. Все очень в короткий срок, 12 или 13 лет. 

Я все складывал и считал, а где же взялись ресурсы? Прежде всего, меня интересовали финансовые ресурсы. Где нашлись те деньги, которые позволили построить ДнепроГЭС, кстати, там турбины сначала приобретались за рубежом, а потом свои собственные стали делать в 1932 году турбины. Мощнейшие турбины Советский Союз стал строить в 1932 сам уже. Вот вам время.

Когда я считал все: и зерно, сколько вывезли, и нефти сколько вывезли, продали, сколько получили валюты, сколько на ту валюту могли по тем ценам покупать станков, оборудования. Все прикидывал, у меня не сходилось в десять раз.

Вот, представьте себе, если взять объем капиталовложений на эти 4,5 тысяч заводов, которые были построены, сколько нужно было станков приобрести, технологий, технологических линий и т. д. И сопоставить с тем, что выручено от продажи зерна, нефти, картин — про картины сколько спекуляции было, сколько картин вывезли. В десять раз не соответствовал объем ресурсов, и я все гадал, откуда взялось, где взялось?

Ну ладно, подневольный труд, копейки труд стоил, я его не считал, только стоимость оборудования. Пришла мне в голову крамольная, неэкономическая мысль, что значительную роль сыграл энтузиазм и то, что вообще нельзя оценить в деньгах. Какое-то технологическое ноу-хау, которое придумывалось на ходу, которое увеличивало производительность труда в разы, которое модернизировало этот станок или эту технологическую линию в несколько раз. Кто это все посчитал? Никто это никогда не считал, и я не смог посчитать.

Но с тех пор, со времен занятий этими процессами, я пришел к выводу: то подвижничество, тот энтузиазм, о котором я говорю, — это является одной из составляющей того колоссального успеха, который добилась страна тогда, в тридцатые годы, проведя колоссальнейшую индустриализацию, равной которой просто не было.