Один из главных возмутителей эмигрантского спокойствия родился в украинском селе Гайворон в Черниговской губернии в семье уездного предводителя дворянства Ивана Занкевича и его весьма активной супруги Зинаиды Николаевны, представительница знаменитого малороссийского рода Кандыба.
Общественное положение этого семейства позволяют понять наблюдения литератора Сергея Манцлова, направленного в 1915 г. в Конотоп министерством Земледелия. Местный земский деятель так наставлял столичного назначенца:
«Вся власть уезда сосредоточена в руках Занковичией, Кандыб и Рачинских: все они перепутаны родством, всюду тащат своих, и лучше не задирайтесь с ними. Помните уезд сверх дворянский!»
Земляком и ровесником Андрея Занкевича, родившимся в другой гайворонской дворянской семье, был Константин Ушаков — будущий красный комдив и многолетний командующий знаменитой 9-й кавалерийской крымской дивизией.
После революции 1917 года Занкевичи перебрались в Югославию, Андрей весьма активно участвовал в эмигрантской жизни и одно время даже входил в Совет НТС — Народно-трудовой союз солидаристов. Эта организация с очень интересной эмблемой (тризуб на фоне российского триколора) в свое время считалась в СССР не менее опасной, чем РОВС.
Многие солидаристы сочувствовали Власову и пытались установить с ним контакты. Занкевич даже формально вступил в РОА, хотя в действительности не находился в строевых частях, а работал в кадровом управлении КОНР.
После окончания войны Занкевич сумел перебраться за океан, где взял себе псевдоним Дикий и занялся публицистикой.
В начале 1950-х он был, пожалуй, самым активным популяризатором версии о еврейском заговоре в РСДРП. По версии Дикого, октябрьская революция в России была следствием непропорционально большого участия еврейского населения в революционном движении. В общем, в СССР и России Дикий получил славу патриарха эмигрантского антисемитизма и рассматривается исследователями только в этом ключе.
Правда, еврейская тема Дикому очень быстро надоела, и он взялся за украинскую.
Как уроженцу Черниговской губернии с глубокими малороссийскими корнями, ему было что сказать украинским националистам, чьи взгляды после войны стали мейнстримом в эмигрантских кругах. В конце 50-х — начале 60-х Дикий издал аж два тома, которые озаглавил «Неизвращенная история Украины-Руси».
Книги были отчаянной попыткой Дикого оспорить взгляды украинских националистов на историю как Украины, так и России. Он писал:
«Цель "Неизвращенной Истории Украины-Руси" изложена в начале книги: дать правдивую историю Руси-Украины и тем опровергнуть все извращения этой истории, которыми обилует украинская сепаратистическая историография.
Поэтому было неизбежно, параллельно с изложением неоспоримых исторических фактов, делать отступления для изложения тех извращений или умолчаний, к которым прибегает сепаратистическая историография.
Отступления эти вносят в книгу элемент полемический. Но зато они дают всякому объективному читателю ясную картину, насколько далеко зашло извращение истории Украины, которая является фундаментам для всего построения руссоненавистнической сепаратистической пропаганды.
Задача нелегкая, особенно в эмигрантских условиях, но совершенно необходимая. Пришли крайние сроки начать исторической правдой разбивать сепаратистические измышления, которые являются фундаментом для пропаганды расчленения России».
Первый том посвящен истории вплоть до Запорожской сечи. Второй начинается сразу со второй половины XIX века.
Дикий придерживается версии, что в массах никакого стремления к отмежеванию не было ни в XIX веке, ни в начале XX. Воду мутили «мазепинцы» — сепаратисты, зачастую финансировавшиеся австрийцами.
Весьма негативно Дикий относился и к деятельности Центральной Рады. Он доказывал, что это был орган политических самозванцев, которые никого не представляли и в случае проведения настоящих выборов не имели бы никаких шансов.
В частности, он ссылается на данные выборов в органы местного самоуправления, которые прошли летом 1917 года в малороссийских губерниях. Нигде самостийники не смогли получить даже сколько-нибудь заметного меньшинства, только в Киеве им с трудом удалось взять около четверти выборных мест.
Главной силой, без которой затея украинизации сразу же провалилась бы во всех крупных городах Дикий считал отпущенных из плена галичан. Он писал:
«Эти галичане —" украинцы", считавшие себя квинтэссенцией украинской культуры, давили на оказавшихся на гребне революционной волны, юношей-социалистов и полуинтеллигенцию и требовали немедленной украинизации всей жизни, разумеется, по их указаниям и под их руководством. Широкие же круги населения не чувствовали их "своими" и относились к ним, в лучшем случае, настороженно, а то и враждебно.
Но напористость галичан, в соединении с честолюбием и жаждой власти вчерашних студентов, мелких служащих и полуинтеллигентов, делали свое дело — и Центральная Рада быстро распространяла, расширяла и углубляла свою власть на Украине.
Отпора она почти не встречала, ни со стороны центральной власти, и со стороны местной администрации и органов самоуправления, занятых своими партийными несогласиями и обессиленных борьбою со всюду созданными "Советами солдатских, рабочих и крестьянских депутатов"».
Дикий был невысокого мнения о Раде и еще более скептически оценивал созданное ей т.н. «вольное казачество».
«В селах и городах создавались отряды "Вольного Казачества", получали оружие и облачались в "историческую" форму: шапки со шлыками, жупаны, кривые сабли и т.п.
В том самом Чигирине, где происходил съезд "Вольного Казачества", образовался специальный "Комитет Гражданской Безопасности" для борьбы с обысками, арестами и конфискациями имущества, которые самочинно проводили "вольные казаки". Подобные комитеты пришлось организовать и в нескольких других городах Украины.
Через несколько недель "Вольное Казачество" растворилось в волнах наступивших событий, и никто не может указать случай, чтобы, хотя бы одна тысяча из 60-тысячного "Вольного Казачества" выступила в защиту Центральной Рады, которая так на него надеялась. Так закончилась эта попытка Центральной Рады водворить какой-нибудь порядок на Украине».
Период гетманата Дикий считал единственным реальным шансом на свержение большевиков в Москве. Петлюру же полагал полностью попавшим под влияние галичан.
Весьма интересно Дикий формулировал отличия украинизации при петлюровцах и большевиках:
«Национализм петлюровцев был шовинизмом, толкавшим их по путям острого руссоненавистничества, чуждого широким массам украинского народа. Национализм (тоже украинский) их противников был чужд шовинизма и руссоненавистничества, а поэтому они имели больше успеха и из Гражданской войны вышли победителями».
Кроме того, он уделил целую главу полемике с принятой у эмигрантов трактовкой «Голодомора» 1930-х годов:
«Голод на Украине, приведший в 1932-33 годах к гибели многих миллионов населения от голодной смерти, украинские сепаратисты изображают, как мероприятие оккупировавших Украину великороссов, направленное на уничтожение украинцев и всячески его выпячивают в своей пропаганде.
Наличие голода никто и не отрицает. Число жертв, разумеется, никто точно не знает. Если об этом и существуют какие-нибудь точные данные, то они скрыты в архивах, в настоящее время еще не доступных исследователям. По приблизительному подсчету разных исследователей этого вопроса число жертв голода колеблется от пяти до десяти миллионов. Как наиболее вероятную можно принять среднюю цифру в 7 милионов.
Не отрицает никто и то обстоятельство, что голод был результатом мероприятий правительства (правительства УССР), согласованного, конечно, с соответствующими мероприятиями, проводившимися на всей территории СССР.
Но цель этих мероприятий была вовсе не физическое уничтожение нескольких миллионов украинцев, как утверждают сепаратисты, а совсем другая: власти надо было во что бы то ни стало сломить пассивное сопротивление украинских крестьян, не желавших идти в колхозы.
Как известно, коллективизация проводилась в масштабе не только украинском, но всесоюзном. Чем зажиточнее и экономически крепче было крестьянство какого-либо района или области, тем неохотнее шло оно в колхозы и всеми мерами противодействовало коллективизации. Противодействие это было не только на Украине, но и в Поволжье, богатых черноземных частях Великороссии, на Кубани, на Дону.
На Украине это противодействие было почти поголовным, так как украинское крестьянство было относительно зажиточно, бедняков имело не так много, а, кроме того, привыкло к индивидуальному землепользованию на правах частной собственности и не знало общины.
От голода на Украине пострадали исключительно крестьяне в то время как голодных смертей среди городского населения не было. Оно все же получало какой-то хоть и скудный паек.
И не только крестьяне-украинцы. Целые села в Новороссии и Харьковской губернии с чисто великорусским населением почти поголовно вымерли точно так же, как и соседние села с украинским населением. А в то же время украинцы, жившие в городах или работавшие на фабриках и заводах, получали свой паек, который был различным в зависимости от рода работы.
Зная это, можно с полной категоричностью опровергнуть утверждения сепаратистов, что голод был искусственно создан для уменьшения числа украинцев.
С такой же категоричностью можно опровергать утверждения сепаратистов, что мероприятия, приведшие к голоду на Украине проводились великороссами.
Все правительство УССР состояло тогда исключительно из украинцев, конечно, коммунистов, а на местах действовали многие тысячи активистов, раскулачивая более зажиточных крестьян, отбирая все запасы зерна и создавая таким образом все предпосылки для голода».
Хотя Дикий формально и сам числился в рядах РОА, он тем не менее крайне неодобрительно отзывался о деятельности УПА, обвиняя украинских националистов в преступлениях против человечества:
«Общеизвестные, например, зверства украинских фашистов, сотрудничавших с немцами, над поляками в начале 2-ой мировой войны и их способы "украинизации" на занятой немцами территории, с их точки зрения — "национальный подвиг". С точки же зрения не только их противников, но и общечеловеческой — это преступление против человечества».
ОУНовцев он считал «украинскими фашистами, террористическими по духу и германофильскими по устремлениям высшего руководства».
Закончил свою книгу Дикий так:
«Сотни полученных мною писем от читателей I-го тома (начиная от профессоров университетов до бывших колхозников; от представителей старой, и новой эмиграции), свидетельствуют, что книга, несмотря на все ее недостатки (которые я признаю), достигла своей цели. Она внесла нужную ясность и точность в вопрос о русско-украинских взаимоотношениях в прошлом. Том прошлом, которое искажается и извращается теми, кто этим путем хочет создать предпосылки для украинской сепаратистической пропаганды и расчленительской по отношению к России политики свободного мира.
Прочитало ее и не мало американцев, владеющих русским языком и интересующихся так называемым "русским вопросом". Судя по их письмам, книга произвела на них должное впечатление и пробудила интерес к изысканиям и проверке правильности утверждений украинской сепаратистической историографии.
Второй том "Неизвращенной Истории Украины-Руси", в котором описываются события новейшего времени, надеюсь, поможет еще больше установлению исторической правды о русско-украинских отношениях».
Последующие строки выглядят и вовсе пророческими, если учитывать, что они были написаны в 1950-х годах:
«Искажение этой правды принесло неисчислимые бедствия украинскому народу в прошлом, вызвавши братоубийственную гражданскую войну. К такой же братоубийственной войне толкают эти искажения и в будущем, если только не будут своевременно разоблачены и тем сделана невозможной руссоненавистническая пропаганда украинских шовинистов».
После выхода книги Дикий работал в «Толстовском фонде» — созданном дочерью писателя Льва Толстого для поддержки русской культуры в эмиграции. В рядах украинской эмиграции он заслужил славу украинофоба, а в русскоязычной — антисемита. Существует весьма распространенное мнение, что отдельные работы Дикого оказали значительное влияние на Александра Солженицына, который познакомился с ними уже в эмиграции.
Так или иначе, с появлением Солженицына Дикий стремительно отошел на второй-третий план и еще при своей жизни был основательно позабыт. Он умер в Нью-Йорке в сентябре 1977 года в возрасте 82 лет.
Андрей Занкевич был носителем той версии общерусской идентичности, которая некогда преобладала в Малороссии, а затем была практически утрачена. Его пример показывает, что далеко не всякий антисоветизм даже в разгар Холодной войны был востребован в США. Если создатели концепта голодомора-геноцида и других пропагандистских украинских исторических мифов были надежно встроены в общественную и даже политическую жизнь Америки, то сторонники общерусского единства были такой возможности лишены.