Популярнее, наверное, только обвинения Колчака в том, что он отказался признать независимость Финляндии в обмен на поход финнов на Петроград. Справедливые замечания, что финны скорее всего не смогли бы удержать Петроград, да и вряд ли бы русское население радостно встречало финских «освободителей», уже к этому времени отличившихся резней в Выборге, в расчет не принимаются.
Примерно в этом же жанре написана статья историка и публициста Ярослава Бутакова «Как белое дело разбилось об украинский вопрос», размещенная на сайте «Русский европеец».
Автор яростно критикует главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России (ВСЮР) А.И. Деникина за его отрицательное отношение к гетману Скоропадскому и Петлюре.
У нас нет желания вступать в полномасштабную полемику, но при этом в статье Бутакова обозначены некоторые интересные вопросы, на которые имеет смысл обратить внимание.
Первоначально рассмотрим отношение Деникина к гетману Украинской державы.
Бутаков обвиняет вождя Добровольческой армии в том, что он и его окружение «третировали и поносили Скоропадского». Конечно, первое время так и было, но автор почему-то забывает, что после грамоты гетмана о федерации с Россией Деникин моментально сообщил о готовности к сотрудничеству:
«Раз Украина стала на путь русской государственности, представляется необходимым войти в соглашение по вопросам единого фронта, единого командования — для борьбы с большевиками и единого российского представительства на международном конгрессе».
Кроме того, Деникин согласился на оперативное подчинение киевских добровольческих дружин, заявивших о своем присоединении к Добровольческой армии, главнокомандующему вооруженными силами Украинской державы. Русские организации Киева, пусть и без особого воодушевления, все же призвали граждан вооружаться и защищать город от петлюровцев, то есть де-факто поддержали гетмана. Что еще мог сделать Деникин?
Представительство Добровольческой армии в Киеве было слабым, так как за предшествующие полгода все более или менее сознательные и решительные офицеры уехали на Дон и Кубань. Войск, которые он мог бы послать на помощь Скоропадскому, в наличии не было.
Так что в этом случае Деникин сделал все, что мог. А любить Скоропадского он был, конечно, не обязан.
Бутаков предъявляет Деникину и то, что уже в 1919 г. бывшие гетманские офицеры, «рвавшиеся в бой против большевиков, подвергались многомесячной унизительной проверке на лояльность. Ещё раз повторю: это 60 тысяч одних офицеров. И это в то время, когда на фронте решался исход гражданской войны».
Конечно, никаких 60 000 офицеров бывшей гетманской армии, «рвавшихся в бой против большевиков», в природе не существовало.
Реабилитационные комиссии рассматривали преимущественно дела офицеров, находившихся на занятых большевиками территориях. Большая же часть бывших «гетманцев» без особых проблем прошла через эти комиссии, которые, конечно, сами по себе были чудовищной ошибкой и нанесли значительный вред Белому движению.
В качестве примера можно вспомнить генерала К.А. Присовского, бывшего коменданта гетманского дворца, который ранее успел послужить и в армии УНР. В августе 1919 г. он перешел на сторону ВСЮР и практически сразу же возглавил Киевское Константиновское военное училище, впоследствии сыгравшее важную роль во время обороны Крыма.
В ряды ВСЮР принимали не только «гетманцев», но даже и бывших петлюровцев, хотя, конечно, к ним было немало вопросов со стороны новых сослуживцев, и положение их в Белой армии никак нельзя назвать блестящим.
Теперь перейдем к петлюровцам и конфликту с ними во второй половине 1919 г.
В данном вопросе имеет смысл обратиться к фигуре В.В. Шульгина, который во многом определял политику белых в украинском вопросе, и если уж кого-то винить в том, что союз белых с петлюровцами стал невозможен, так именно его (и, кстати говоря, именно Шульгин, а не профессор Новгородцев, как считает Бутаков, написал манифест «Населению Малороссии», опубликованный от имени Деникина).
Так вот, этот самый Шульгин в январе 1918 г., когда Гражданская война еще только начиналась, не только вступил в переговоры с посланниками Петлюры, но и при некоторых условиях был готов войти с ним в соглашение и поспособствовать вступлению русских офицеров в украинские части, оборонявшие Киев от большевистских войск Муравьева.
Шульгин вспоминал: «Мои условия были следующие: 1) Эту страну, в которой мы живем и о которой спорим, обе стороны будут называть "Русью-Украиной", а народ, ее населяющий, — "русско-украинским". 2) Будет провозглашено равноправие языков русского и украинского. 3) Офицеры, которыми хотят воспользоваться, образуют русский полк, во главе которого станет русский генерал».
Никакого ответа на свои предложения он не получил.
В марте 1919 г. отношение Шульгина к петлюровцам было уже совершенно иным: «Принцип — Единая Россия — до известной степени приемлется и большевиками, которые недавно выбросили разного рода мазепинцев из Киева.
Не думайте, пожалуйста, что мы, киевляне, очень огорчены этим. Наоборот, мы определенно предпочитаем большевиков украинцам, ибо украинцы те же самые большевики со всеми теми методами управления и террором, но только с бесплатным прибавлением проклятой украинской мовы <…>. Поэтому, если нас думают спасать от большевиков при помощи украинцев, то мы категорически отказываемся».
Что же случилось за этот год?
Произошло антигетманское восстание, во время которого петлюровцы со звериной жестокостью расправлялись с русскими офицерами, боролись с русскими надписями в Киеве, выдвигали радикальные социальные лозунги. Не было забыто и то, что украинские войска входили в Киев не только с жовто-блакитными флагами, но и с красными лентами и бантами.
Само собой, многие белые, столкнувшись с петлюровцами в конце лета 1919 г., ничего не забыли и воспринимали УНРовцев просто как одну из разновидностей большевиков. К тому же получилось так, что Киев брала в том числе и 7-я пехотная дивизия ВСЮР, сформированная во многом из киевлян, бежавших в конце 1918 г. из Киева в Одессу и воспринимавших петлюровцев исключительно как врагов.
При этом все равно были попытки переговоров и с Петлюрой, которые, впрочем, ни к чему привести не могли.
Как заявлял в интервью генерал Я.Д. Юзефович, «к Петлюре нами предъявлены совершенно определенные требования, а именно: признание того святого лозунга, во имя которого проливает свою кровь Добровольческая армия, — Единая и Неделимая Россия при самой широкой автономии местностей. При согласии петлюровцы должны или разоружиться, или поступить под наше командование для борьбы против большевиков. В противном случае мы будем с ними бороться как с большевиками».
Петлюровцы в ответ требовали признания самостийности — само собой, предмета для разговора просто не было.
При этом с более консервативно настроенными галичанами белые смогли договориться, и Галицкая армия в полном составе перешла в ряды ВСЮР (правда, верностью и надежностью галичане не отличались, и в будущем многие из них успеют повоевать еще и за красных, и за поляков).
Впрочем, в статье Бутакова есть и тезисы, с которыми вполне можно согласиться: так, например, в конце статьи он признает, что «украинский вопрос ударил по белогвардейцам не столько национальной, сколько социальной своей стороной».
Действительно, именно неспособность белых решить аграрный вопрос (в совокупности с бесчинствами, принявшими массовый характер) привела к тому, что весь тыл ВСЮР был охвачен восстаниями. Но ключевую роль здесь играли махновцы, которые никакими самостийниками и украинскими националистами не были. Зато настоящих самостийников белые громили без особого труда.
Так что признай белые произошедший «черный передел», возможно, мы бы сегодня и не обсуждали их национальную политику — на фоне аграрного вопроса она была вещью второстепенной.
Но есть один момент, на котором хотелось бы заострить внимание.
Из статьи Бутакова создается впечатление, что Белое движение для Украины — это какой-то внешний фактор. Вот есть «украинский народ», есть какие-то его требования, а вот белогвардейцы-великодержавники (а также «великорусская демократическая интеллигенция»), которые эти требования не хотят слушать.
Но так ли это? Было ли Белое движение для Украины чем-то внешним и чуждым?
В феврале 1929 г. упоминаемый выше Василий Шульгин опубликовал в одной из эмигрантских газет статью «Manu facta, manu destruo», совершенно неизвестную для российских любителей истории. С тех пор эта статья ни разу не переиздавалась, в отечественных библиотеках и архивах она отсутствует и поэтому в научный оборот до сих пор не введена.
Мы посчитали возможным привести значительную ее часть целиком, вместо того чтобы пересказывать то же самое своими словами:
«К началу войны в Киеве и прилегающем крае совершенно ясно обозначилось две группировки: Богдановцев и Мазепинцев. Думаю, что эти названия в такой мере выпуклы, что объяснять сущность этих политических течений нечего. Можно только прибавить, что Богдановцы, как и естественно, опирались на общерусскую организацию, т.е. на Российское государство, Мазепинцы опирались же на Австрию и Германию. Во время какой-то из демонстраций, перед войной, из толпы Мазепинцев, шествовавших по улицам Киева, раздавались возгласы: «Да здравствует Австрия». Это были слишком рано показавшиеся «уши будущего».
Когда Российское государство пало, а это, надо считать, случилось в феврале 1917 года, естественно, Богдановцы очутились в самом жалком и растерянном положении. Они опирались на великолепный аппарат русской государственной власти, но когда ее не стало, у них не оказалось ничего в руках: ни денег, ни плана действия, ни организованных ячеек, ни вооруженной силы. Мало того, все Богдановцы (так как война продолжалась) стремились «удержать фронт» и считали дезертирством отвлекать военные силы на внутренние дела.
Как раз наоборот поступили Мазепинцы. Действуя по давно выработанному австрийским и германским генеральными штабами плану, они создали в Киеве целый ряд «украинских» полков, объявив, что все славные участники этих формирований на фронт не пойдут, а предназначены для службы внутренней. Естественно, что при всеобщей начавшейся тогда разрухе эти «специальные приемники дезертиров» быстро разбухли. Они и составили ту вооруженную силу в украинских руках, которая захватила Киев 1 ноября 1917 года, когда пало петербургское «Временное правительство», изгнанное оттуда Лениным, и одновременно его местные в Киеве представители.
Но не имея никакой вооруженной силы (и не желая пока что ее иметь!), Богдановцы, однако, в короткое время развили энергичную политическую борьбу. Борьба эта безмерно затруднялась тем, что никаких заранее заготовленных политических ячеек, как было у Мазепинцев, у Богдановцев не было. Поэтому Богдановцы не могли созвать в Киеве свою Раду в противовес Раде Мазепинской. Впрочем, если бы она собралась, она была бы, конечно, разогнана, не имея военной силы, чтобы себя защищать.
Богдановцы зато сосредоточили свои силы на том, что им было доступно в то время, — на избирательной борьбе. И надо сказать, что, несмотря на все неблагоприятные условия в общем в городах, т.е. в сознательной части малороссийского населения, Богдановцы одержали верх. <…>
Теперь вернемся к вооруженным силам. Итак, в начале 1917 года у Богдановцев не было ни одного солдата. Но когда 2-го ноября 1917 года началась Добровольческая армия в Новочеркасске, то среди нескольких десятков людей, ее тогда составлявших, были уже Богдановцы. Того же 2-го ноября, который считается днем основания Добровольческой армии, из Киева, захваченного Мазепинцами, вышли в полном составе киевские военные училища, они направились в походном порядке «на Дон», пошли инстинктивно, даже еще не зная, что генерал Алексеев там и начал формировать армию.
Эти киевские военные училища, равно как сформировавшийся на Волыни так называемый «1-й Славянский ударный полк» (из него впоследствии образовался 1-й Корниловский полк) влили солидную струю Богдановства. Ведь это были офицеры, юнкера, кадеты и другие добровольцы главным образом южного происхождения и «богдановской ориентации». Переименованные части, а также несколько эшелонов, препровожденных из Киева на Дон, были первым ядром Добровольческой армии.
Но в дальнейшем приток Богдановцев в разворачивавшуюся постепенно Добровольческую армию не уменьшался. Очень значительный процент офицерства, естественно, были южане, и, разумеется, не Мазепинцы. Высший командный состав точно так же, если по крови не всегда был южнорусского происхождения, то во всяком случае мазан Богдановским миром. Генерал Алексеев столько времени служил в Киеве, что, можно сказать, считал себя киевлянином. Точно так же генерал Деникин по своей службе был южанин. Генералы Драгомиров и Лукомский были связаны кровными нитями с Киевом.
Все это вместе взятое, т.е. психика высшего командного состава и настроение рядового офицерства, наложило на Добровольческую армию до такой степени Богдановский характер, что эта армия своим лозунгом выставила те слова, которые написаны на памятнике Богдану Хмельницкому в Киеве, а именно: «Единая, Неделимая Россия». Надо хорошенько вдуматься в этот факт, ибо он знаменателен и показателен.
К осени 1919 года Добровольческая армия освободила всю территорию Малой Руси. Тяготение к Киеву ведь и обусловило знаменитую стратегию «налево», за которую впоследствии так упрекали генерала Деникина и в которой некоторые видели причину дальнейших неуспехов. Может быть, это было и так, но это тем более доказывает, как сильна была Богдановская струя в Добровольческой армии, если из-за непобедимого желания освободить «ридный край» пренебрегли первостепенными стратегическими соображениями.
Сия «полубогдановская» армия не выдержала столкновения с хорошо подготовленными в Москве <…> северными войсками. Но для вопроса, который мы сейчас рассматриваем, важно не это. Важно сравнение сил Богдановских и Мазепинских. Что же оказывается?
Оказывается, что те самые Богдановцы, которые в начале осени 1917 года не имели ни одного солдата, чтобы противостоять Мазепинцам, через два года имели армию, которая расправлялась с Мазепинцами (Петлюровцами), просто их не замечая. Враг были большевики. А Петлюровцев отталкивали как-то боком, локтем, считая их quantité négligeable (незначительной величиной. — А.Ч.)».
Можно обратиться и к мемуарам видного украинского деятеля, профессора В.Д. Коваля, побывавшего в киевской контрразведке осенью 1919 г. — само собой, в качестве подследственного.
Следователь, допрашивавший Коваля, уговаривал его «бросить все это», так как «мы вашу "самостийность" прекратим в корне». На вопрос, что он подразумевает под «все это», следователь начинал перечислять: «Ну, мову вашу, всякую там социализацию, всякое там ваше грае-воропае». Когда Коваль указал следователю, что он ведь «тоже малоросс», тот радостно подхватывал: «Так вот же видите, и малоросс, и ни о каких социализациях не думаю, и мовой не занимаюсь, а вы вот что выдумываете».
Этот пример достаточно рельефно показывает, как взгляды лидеров «богдановцев» упрощались и воспринимались на обывательском уровне, среди рядовых участников Белого движения.
В 1919 г. в Одессе вышел сборник статей по малорусскому вопросу. Составлен он был Подготовительной по национальным делам комиссией, разрабатывающей идеологию Белого движения, а авторами его являлись: Савенко, Богаевский, Грушевский (крестный сын и троюродный племянник лидера украинского движения), Линниченко, Стороженко, Ляпунов, Билимович и Могилянский.
Все участники сборника (за исключением Ляпунова), доказывающие, что никакой Украины быть не должно, а «украинцы» — это не нация, а русофобская политическая партия, были коренными малороссами, некоторые из них — прямыми потомками казаков времен Богдана Хмельницкого, а не какими-то «пришлыми москалями-колонизаторами».
Да и вообще, если взглянуть на списки офицеров и солдат ВСЮР, то мы увидим там огромное количество фамилий, которые сегодня назвали бы «украинскими».
Конечно, «малорусский» фактор в Белом движении не стоит преувеличивать, как это делал Шульгин (само собой, исходя из своих собственных политических соображений), но и отрицать его вряд ли возможно.
Во многом непримиримое отношение А.И. Деникина к украинским сепаратистам было обусловлено именно той ролью, которую играли киевляне «малорусского» направления («богдановцы», согласно терминологии Шульгина) в южнорусских белых армиях.
Как известно, внутривидовая борьба самая острая и жестокая. Киевляне-«богдановцы» выступали за «единую и неделимую Россию» (как и написано на памятнике «батьке» Богдану), украинцы-«мазепинцы» — за самостийную Украину.
Политические противоречия сочетались с противоречиями культурными и социальными: белые были преимущественно горожанами, «украинцы» эксплуатировали сельские образы. И совершенно ясно, что отдать свой Киев, свой родной дом конкурентам-«мазепинцам» для белых «богдановцев» не представлялось возможным — это было бы слишком высокой ценой даже при условии гипотетической совместной победы над большевиками.
