Будущий белый генерал родился в Киеве 7 (19) октября 1881 года. Он был дворянином, но в ряды русской аристократии Дроздовские вошли достаточно поздно.
Его дед, Иван Дроздовский, получил чин титулярного советника и дворянство на гражданской службе. Отец, Гордей Иванович, родился под Полтавой, учился в гимназии в Нежине — а затем молодым унтер-офицером участвовал в Крымской войне. Гордей Дроздовский оборонял Севастополь, два месяца дрался на бастионах, и буквально вырубил свой офицерский чин.
Позднее Дроздовский-старший продолжил военную карьеру. Он служил под Одессой, Киевом, на Волыни — этот человек прочно связал свою жизнь с армией, и вышел в отставку с должности командира полка. Женился Гордей Дроздовский на офицерской дочери. Надежда Дроздовская родила четырех дочерей — и сына Михаила.
За это время — в 1863 году — Дроздовские успели получить потомственное дворянство. Впрочем, семья была небогатой, и назвать их состоятельными помещиками можно было разве что в насмешку. Гордей Иванович купил маленькое имение под Прилуками.
Надежда Николаевна Дроздовская умерла рано, и младшего сына воспитывали отец и старшая сестра. Юный Дроздовский рос умным, энергичным, но замкнутым и резким. Он окончил Владимирский кадетский корпус в Киеве, затем — Павловское училище в Петербурге. В молодом человеке уже тогда угадывались будущие черты: учился он превосходно, а вот с дисциплиной дела обстояли неважно.
Отслужив некоторое время в Волынском полку, Дроздовский поступил в Академию Генерального штаба, но практически сразу ушел оттуда на войну — Русско-Японскую. Война на востоке стала жесткой школой для молодого офицера. Первый орден, первое ранение — пулей в бедро. Хотя война в целом была русскими проиграна, сам Дроздовский обратил на себя внимание как храбрый и компетентный офицер, и вернулся в Академию уже в новом качестве.
В 1908 году Дроздовский — штабс-капитан, командир роты. Все это время молодой человек старательно повышал уровень образования, и успел освоить даже аэропланы за время, пока был прикомандирован к знаменитой кузнице кадров русской военной авиации — Севастопольской авиашколе. Вообще, авиацию Михаил Гордеевич любил, и сожалел, что в итоге не стал авиатором.
Затем началась Первая мировая. Дроздовский рвался на фронт, но первое время его держали при штабах в тылу. Попасть на фронт ему удалось только в 1915 году, сразу с должности начальника штаба дивизии. Вдалеке от передовой он не отсиживался, и постоянно участвовал в боях лично. Летом 1916 года он участвовал в успешном наступлении своей армии. Он был снова ранен, когда сам возглавлял атаку.
Тем не менее, Дроздовский уехал в госпиталь с чувством моральной победы. Он не имел оснований сомневаться в себе — и в своей победе. В войне наметился перелом: немцы ушли в оборону, и превосходство союзников становилось все более явным.
Однако крушения Германии Российская империя уже не увидела.
После Февральской революции 1917 года армия начала стремительно распадаться. Дроздовский смотрел на эти события с ощущением конца времен. Тем более, что по личным убеждениям он был совершенным монархистом, и крушение императорской власти потрясло его едва ли не сильнее всего прочего. «Оборвалось и рухнуло все, чему я верил и о чем мечтал, для чего жил, все без остатка», — писал он в дневнике.
Уже в революционной России он получил под командование полк, в котором титаническими усилиями старался поддерживать дисциплину. Рядовые не слишком его любили и обещали «разорвать на клочки». Даже в такой безумной обстановке полк продолжал выполнять боевые задачи — Дроздовский старался строить его вокруг сохранивших дисциплину солдат и офицеров. Здесь будущий белый командир по-настоящему показал зубы: увидев, как солдаты отступают, бросая раненых, он расставил надежных солдат в ближнем тылу с задачей расстреливать беглецов.
Переломным в судьбе и страны, и армии, и Дроздовского стал конец 1917 года. Дроздовский, к тому моменту полковник, командовал 14-й пехотной дивизией. Однако он уже понимал, что ему предстоят совершенно иные задачи.
На фронте делать было нечего: с солдатским комитетом дивизии у Михаила Гордеевича был конфликт, зато он уже установил отношения с Алексеевской организацией — зачатком будущей Добровольческой армии. Целью офицерской организации было отстранение большевиков от власти и доведение войны с Германией до победного конца.
Подпольная офицерская группа в Яссах полковника не впечатлила. Офицеры занимались в основном разговорами. Однако у Дроздовского имелось четкое видение собственной цели — создание добровольческого отряда, с которым можно выдвинуться на Дон, для объединения с нарождающимися Вооруженными силами юга России.
Дроздовский начал энергично ковать свое формирование. Добровольцев набирали прямо через газеты. Из-за разложения армии добровольческую бригаду удалось вооружить до зубов: солдаты просто бросали или продавали оружие и экипировку.
К 11 марта начался знаменитый марш через всю Новороссию. Отряд Дроздовского составлял около тысячи человек (2/3 — офицеры), включая пехоту, конницу, артиллерию, бронеотряд и вспомогательные подразделения. Красных, пытавшихся оказать сопротивление или просто показавшихся проблемой, без затей убивали. Бригада, которую создавал Дроздовский, формально была аполитичной, но фактически на ней лежал отпечаток личности ее командира-монархиста.
Марш «из Румынии походом» стал самой известной операцией Дроздовского.
Отряд шел на восток, соблюдая железную дисциплину. Однако Гражданская война уже разворачивалась во всю ширь, и поход ознаменовался всеми теми мрачными явлениями, которые сформировали ее лицо. Красные и белые вели бои без пощады. Пленных большевиков расстреливали, в деревнях, которые их поддерживали, устраивались массовые порки. Расправы над офицерами, творившиеся после Февральской революции, теперь вылились в репрессии против красных и сочувствовавших им.
«Страшная вещь гражданская война. Какое омерзение вносит в нравы, какою смертельною злобой и местью пропитывает сердца! Жутки наши жестокие расправы, жутка та радость, то упоение убийством, которое не чуждо многим из добровольцев. Сердце мое мучится, но разум требует жестокости. Надо понять этих людей, из них многие потеряли близких, родных, растерзанных чернью, семьи и жизнь которых разбиты, имущество уничтожено или разграблено и среди которых нет ни одного, не подвергавшегося издевательствам и оскорблениям», — писал Дроздовский в дневнике. К расстрелам командующий белыми прибегал без колебаний.
Сам командующий шел пешком или ехал верхом вместе с солдатами. Он рассчитывал, что офицеры будут записываться в отряд также по дороге — однако даже в крупных городах добровольцев приходило немного. Правда, и потери были мизерными: ни красные, ни украинские националисты, ни тем более обычные бандиты не хотели сражаться с мощным, хорошо вооруженным подразделением.
Власти самопровозглашенной Украины Дроздовский откровенно ни во что не ставил — «разнузданная банда, старающаяся задеть». Удивительно, но в Мелитополе разнузданная банда пыталась… подчинить добровольцев себе.
Некоторых офицеров Дроздовский выгнал из отряда сам — исключали за трусость и отсутствие дисциплины. Дроздовского не сломала даже новость — ложная — о разгроме Добровольческой армии.
Сильно облегчало дело положительное отношение населения: люди в целом доброжелательно относились к дроздовцам — благо, те не занимались мародерством.
Поход окончился в начале мая — под Ростовом и Новочеркасском. Здесь красные оказали действительно серьезное сопротивление. Ростов после упорных боев пришлось оставить. Однако после этого дроздовцы вступили в Новочеркасск и соединились с донскими казаками.
Для Дроздовского успешное завершение похода было только началом настоящей борьбы. Отряд провел в Новочеркасске месяц, обучаясь и доукомплектовываясь. Добровольцев было много — отряд дорос до 3 тысяч штыков. Из Новочеркасска «дрозды» выступили на соединение с Добровольческой армией.
Следующим шагом стал второй Кубанский поход.
Командующий объединенными силами генерал Антон Деникин ставил задачей очистку всей Кубани и Кавказа. Дроздовцы участвовали в этой операции как 3-я пехотная дивизия. Название, конечно, было довольно условным — вся Добровольческая армия в этот момент с натяжкой насчитывала людей на одну дивизию. Однако очень высокий уровень выучки и дисциплины позволял надеяться на успех.
На тот момент Красная армия еще далеко не была джаггернаутом, стоящим на регулярных рельсах, которым она стала к концу 1919 года. Разрозненные отряды красных имели в составе мало настоящих военных специалистов, поэтому белые, костяк которых составляли офицерские части, первое время шли сквозь боевые порядки красных как таран.
Впрочем, Дроздовский стал пионером и в том, что касалось мобилизации рядовых красноармейцев в собственные ряды. Вообще, несмотря на поэтический позднейший образ белых — «господа офицеры, голубые князья» в реальности к «дроздам» позднее присоединялись и шахтеры из нынешней Горловки, и рабочие и крестьяне. Одна из самых крепких дроздовских частей — Самурский полк — имела в основе именно пленных красноармейцев. Впрочем, многое зависело от обстоятельств пленения — после больших потерь добровольцы расстреливали пленных целыми партиями.
Дроздовский в этих атаках ходил впереди солдат. Его дивизия постоянно находилась на острие атаки и добивалась внушительных результатов, но и несла тяжелые потери. Командующий дивизией считал своим долгом воодушевлять солдат лично, но эта привычка имела и обратную сторону — постоянный риск. К середине ноября Кубань была практически очищена. Уже на излете сражения Михаил Гордеевич был ранен в ступню.
Поначалу ранение казалась не опасным. Дроздовского после первичной обработки раны эвакуировали в Екатеринодар. Однако медицинское обеспечение в Гражданскую войну у всех сторон находилось на катастрофическом уровне. Чистых бинтов в полевом лазарете не было — персонал просто вываривал использованные. Антисептиков не имелось и в Екатеринодаре. В результате началась гангрена.
В госпитале он был произведен в генерал-майоры. Однако это все уже не имело значения. Несколько операций, включая ампутацию ноги, не дали результата. 14 января 1919 года Михаил Дроздовский умер тридцати семи лет от роду.
Существовала конспирологическая теория об убийстве недоброжелателями — дескать, Дроздовскому было умышленно назначено неправильное лечение. Однако это неосновательные слухи: прямых доказательств убийства, разумеется, нет, а антисанитария и нехватка даже элементарных медикаментов делала чрезвычайно опасной любую рану. Собственно, Дроздовский был далеко не единственным офицером, скончавшимся от, казалось бы, незначительного ранения.
Генерал был похоронен в Екатеринодаре. Позднее останки были перезахоронены в Крыму на Малаховом кургане: белые не хотели допустить осквернения могилы, и закопали своего генерала под чужим именем. Мемориал, который и в наши дни можно видеть в Париже, посвящен солдатам и офицерам, кости самого Дроздовского покоятся в Крыму.
Кстати, упокоиться им было суждено далеко не сразу.
Севастополь стал ареной жесточайшей битвы в Великую Отечественную, и место захоронения было полностью уничтожено новой войной. Точно локализовать его в наши дни невозможно, и, если когда-то останки будут обнаружены, это произойдет разве что случайно.
Дроздовский не был типичным белым офицером.
Он был крайней версией белого офицера, той реальной основой, на которой вообще выросла позднейшая легенда о белых офицерах как явлении, причем во всех своих качествах, и хороших, и дурных. Храбрость и жестокость, идеализм, доходящий до отрыва от реальности и патриотизм, позволяющий лить кровь соотечественников — этот необыкновенный человек ненавидел Гражданскую войну, но был буквально ее живым воплощением, и трудно вообразить, что он пережил бы ее.
Именно по отношению к Дроздовскому наилучшим образом применима и полностью корректна знаменитая фраза красного командира Михаила Фрунзе — человека, от которого Михаил Гордеевич, быть может, и не хотел бы слышать комплименты:
«В области военной они, разумеется, были большими мастерами. И провели против нас не одну талантливую операцию. И совершили, по-своему, немало подвигов, выявили немало самого доподлинного личного геройства, отваги и прочего. В нашей политической борьбе — кто может быть нашим достойным противником? Только не слюнтяй Керенский и подобные ему, а махровые черносотенцы. Они способны были бить и крошить так же, как на это были способны мы».