Исследовать это событие сложно. Оно не попало на страницы газет, не прозвучало в радиоэфире и поэтому обросло множеством недомолвок, слухов и мифов как с еврейской, так и с антисемитской сторон. Однако в архивах сохранились документы тогдашних партийных и правоохранительных органов, внутренняя переписка. В отличие от молчания СМИ, свидетели и следователи друг другу писали правду уже хотя бы потому, чтобы принимать адекватные для того времени меры.
Количество жертв в разных источниках варьируется от 3 избитых до 5 погибших и 36 госпитализированных, что также затрудняет понимание точной картины произошедшего. Однако попытаться ее восстановить, несомненно, можно и нужно.
Пейзаж после Холокоста
Когда территория УССР была освобождена от нацистов и их добровольных помощников, то оказалось, что война принесла оставшемуся там населению не только смерть и разрушения. Многие благодаря эвакуации и Холокосту решили свой квартирный вопрос.
«Нехватка жилья, особенно в Киеве, в результате обширных пожаров и взрывов была ощутимой, но после очищения от евреев её удалось устранить благодаря вселению в освободившиеся квартиры… 9 и 30 сентября спецобработан 31 771 еврей…» — говорится в немецком отчёте № 6 от 31 октября 1941 г.
Вот что вспоминал сотрудник харьковской коллаборационистской газетенки «Нова Україна», а позднее профессор Колумбийского университета и лауреат Госпремии Украины Юрий Шевелев:
«Одна тяжелая проблема в советское время — жилищная — теперь разрешилась легко и просто. Покинутых помещений и комнат было множество. В нашей пятикомнатной теперь стояло налегке три комнаты — одну покинули Бимбаты, еврейская семья, он фармацевт, она зубной врач, третья — его сестра, одна Соня, вторая Лина, родом из Белоруссии; а вторые две комнаты остались после выезда семьи энкаведиста, чью фамилию я забыл, тоже евреи.
В две комнаты мы и вселились. Теперь мы имели те две с четвертью, так сказать, комнаты на Рымарской плюс одну на Черноглазовской. Немцы в Харькове избегали больших добрых домов и для своих потребностей решили забирать дома похуже. Так случилось, что они решили забрать для своих солдат дом на Черноглазовской».
Буквально сразу после освобождения домой стали возвращаться эвакуированные и комиссованные с фронта бойцы. А там живут совсем другие люди: едят из посуды погибших, призванных и уехавших, пользуются их мебелью и постельным бельём. Иногда вернувшиеся после бесплодных попыток вселиться при возвращении в свои довоенные квартиры были вынуждены искать жильё в других городах или даже возвращаться в Среднюю Азию и на Урал, куда они были эвакуированы вместе с предприятиями.
Обратное вселение, в случае, если оно было удачным, сопровождалось резкими антисемитскими выходками выселяемых и их соседей. Формально преимущества были на стороне прежнего жильца, но наличие ордера на вселение не всегда гарантировало возврат жилплощади. Имущество (мебель, посуда, инструменты), принадлежавшее евреям до войны, часто находилось у соседей. Доказать право на довоенную собственность даже в суде было крайне затруднительно.
В докладной записке от 18 мая 1944 г. «О тяжелом положении еврейского населения в освобожденных районах» заместителю Председателя СНК СССР Вячеславу Молотову обратились председатель Еврейского антифашистского комитета в СССР Соломон Михоэлс и ответственный секретарь Шахно Эпштейн:
«Изо дня в день мы получаем из освобожденных районов тревожные сведения о чрезвычайно тяжелом моральном и материальном положении оставшихся там в живых евреев, уцелевших от фашистского истребления. В ряде местностей (Бердичев, Балта, Жмеринка, Винница, Хмельник, ст. Рафаловка Ровенской области и других) многие из спасшихся продолжают оставаться на территории бывшего гетто.
Жилища им не возвращаются. Не возвращается им также опознанное разграбленное имущество. После пережитой уцелевшими евреями катастрофы местные власти не только не уделяют им достойного внимания, но подчас грубо нарушают Советскую законность, ничего не делая, чтобы создать для них советские условия жизни.
Оставшиеся на местах пособники Гитлера, принимавшие участие в убийствах и грабежах советских людей, боясь живых свидетелей совершенных ими злодеяний, всячески способствуют упрочению создавшегося положения».
В докладе «Джойнта» (международной еврейской благотворительной организации. — Прим. ред.) от марта 1945 года говорилось:
«Украинцы встречают возвращающихся евреев с открытой враждебностью. Никто из евреев не решался выйти один на улицу в ночное время, это было в течение нескольких первых недель после освобождения Харькова. Ситуация улучшилась только после вмешательства властей, усиливших милицейские патрули в городе. Отмечены случаи, когда евреев избивали на базарах. Однажды еврей был убит на рынке, после чего группа крестьян, свидетелей инцидента, начала ссору с прибывшей милицией. Крестьяне и убийца были арестованы…
Когда Торгово-экономический институт переезжал из Харькова в Киев, несколько профессоров-евреев просили о разрешении ехать туда же, но их просьбы были отвергнуты. Затем они обращались к председателю Верховного Совета Украины, но не получили ответа. Еврейскому театру было запрещено вернуться в Харьков, радиопередачи на идиш не были возобновлены. Официальный ответ на все заявления евреев гласит, что антисемитизм, которым немцы отравили население, может быть искоренен только постепенно».
В Речице Гомельской области в 1945 году Ципа Каганович, вдова военнослужащего и мать двоих детей, возвратила по суду свой дом. Спустя несколько дней она была застрелена неизвестными на его пороге, убийцы не были найдены. В Днепропетровске из толпы, избивавшей евреев, раздавались выкрики: «Тридцать шесть тысяч евреев уже убили, мы добьем остальных».
В адрес местных властей посыпались заявления вернувшихся из эвакуации и с фронта с требованиями возвратить жильё и имущество. Заявлявшие подчёркивали не только то, что они остались без единой рубахи, но и то, что если их имущественные права не будут восстановлены, то их имуществом и жильём окажутся вознаграждены бывшие полицаи и предатели.
Советские власти старались по мере сил возвращать евреям их бывшие квартиры в городах и — хотя бы частично — дома в местечках, но не возвращали прочее имущество, боясь вызвать возмущение неевреев. Ведь нельзя забывать и то, что большая часть довоенного жилого фонда Киева, Харькова, Минска и ряда других городов УССР и БССР была разрушена, и часто возвращать можно было только руины.
Киев был освобожден 6 ноября 1943 г. В 1940 г. в Киеве жили приблизительно 930 тыс. человек. До 1941 г. евреи составляли около четверти населения города. В конце 1943 г. количество населения составляло около 180 тыс. человек.
С 1 по 25 марта 1944 г. была проведена перерегистрация населения Киева. Итоговая справка от 28 марта за подписью начальника управления милиции Киева, полковника Комарова, сообщала, что перерегистрировано взрослого населения — 207 432 человек. В ней сообщалось, что женщин было в 2,3 раза больше, чем мужчин, а детей, не достигших 14-летнего возраста, — 79 484 чел.
В результате перерегистрации, в частности, было выявлено следующее количество: 1. «Ставленников и пособников немецко-фашистских властей» — 552 чел., 2. «Уголовно преступного элемента» — 172 чел., 3. «Уклоняющихся от воинской службы» — 50 чел.
Вот на таком фоне и произошел погром.
Последний погром наступает
В сентябре 1945 года в Киеве в одной из квартир на улице Китаевской, вернувшись из эвакуации, поселилась еврейская семья Рыбчинских. Пока хозяев не было в столице советской Украины, их жилплощадь занимала семья Грабарь. Её по требованию прежних жильцов выселяли из квартиры, причём без предоставления какого-либо жилья.
И мать семейства попросила помощи у сына-красноармейца, который немедленно выехал со своим товарищем Мельниковым на помощь семье. Хлопоты бойцов не принесли никакого результата — семью выселяли на улицу. С горя солдаты зашли в пивную, а выпив, решили выместить накопившуюся злобу.
Дальнейшие события излагались в докладе НКГБ УССР ЦК КП(б)У «об инциденте в Киеве 4 сентября 1945 г.», составленном на следующий день:
«4 сентября, в 17 часов 30 минут сотрудник отдела «Б» НКГБ УССР — ст. лейтенант Розенштейн, проживающий в городе Киеве по Заводской улице, 30, будучи одет в гражданское платье, возвращался из хлебного магазина к себе на квартиру.
В пути он повстречался с находившимися в состоянии опьянения гвардии рядовым Грабарем и гвардии младшим сержантом Мельниковым, которые были одеты также в гражданское платье и в город Киев приехали навестить своих родственников как находившиеся в кратковременных отпусках.
Грабарь и Мельников позволили себе в отношении Розенштейна антисемитские высказывания. При завязавшейся на почве этого ссоре последний был избит Грабарём и Мельниковым. Проходившие граждане защитили Розенштейна, и он благополучно дошёл до своей квартиры.
Здесь он надел форму, взял состоявший у него на вооружении пистолет «ТТ» и направился во двор дома матери Грабаря, где в это время находился и Мельников.
Вслед за Розенштейном туда же явилась и его жена.
После кратких взаимообъяснений во дворе указанного дома Розенштейн выстрелом в упор тяжело ранил Грабаря и вторым выстрелом убил его, а затем выстрелом в упор убил Мельникова и бросился бежать.
На место происшествия явился проходивший вблизи уч[астковый] уполномоченный 10-го отделения милиции Пузанков с милиционером. Последний при помощи подоспевшего на выстрелы офицера — мл. лейтенанта Кудака — организовал преследование Розенштейна, задержал его, обезоружил и доставил в отделение милиции.
На крики матери убитого Грабаря стихийно собралась большая толпа народа, из которой слышались антисемитские возгласы. Некоторые лица из толпы набросились на жену Розенштейна и случайно проходившего гр-на Спектора и тяжело избили их.
Явившимся на место происшествия работникам 10-го отделения милиции толпа оказала противодействие, не разрешая увезти трупы убитых, а также забрать пострадавших Спектора и жену Розенштейна.
Быстро прибывшим по вызову нарядом конной милиции порядок был восстановлен, и толпа разошлась по своим местам.
Трупы убитых: гвардии рядового Грабаря Ивана Захаровича, 1922 г. р., украинца, и гвардии мл. сержанта Мельникова Николая Александровича, 1922 г.р., украинца, — доставлены в морг Октябрьской больницы.
Для оказания медпомощи пострадавшие жена Розенштейна и гр. Спектор доставлены в ту же больницу. Последние находятся в тяжёлом состоянии. Личность Спектора устанавливается.
Ст. лейтенант Розенштейн Иосиф Давидович, 1912 г.р., по национальности еврей, беспартийный, работает в отделе «Б» НКГБ УССР в качестве старшего радиооператора, передан в НКГБ УССР».
7 сентября, в день похорон Грабаря и Мельникова, людей собралось огромное количество, пришли даже те, кто едва слышал о случившемся. Процессия двинулась на Лукьяновское кладбище не по прямой дороге, а через центр Киева. Встречавшихся на пути евреев нещадно избивали прямо на улице. Процессия прошла сквозь еврейский базар, громя и сметая всё на своём пути. После погребения отдельные группы воинственно настроенных граждан продолжили избиения.
Когда по городу стали распространяться слухи о готовящемся новом, гораздо более масштабном еврейском погроме, благодаря действиям милиции более тяжких последствий удалось избежать. Вот что сообщал в секретариат ЦК КП(б)У глава НКВД Украины Василий Рясной:
«Похороны убитых состоялись 7 сентября. В траурной процессии приняли участие около 300 человек. Во время движения похоронной процессии от морга Октябрьской больницы до Лукьяновского кладбища имели место следующие проявления.
На углу улицы Пушкинской и бульвара Шевченко не установленные лица из числа участвовавших в процессии нанесли побои двум гражданам еврейской национальности, шедшим навстречу похоронной процессии.
Пострадавшими оказались:
ТОМСКИЙ Виктор Михайлович, работник Комитета по делам искусств, проживающий в гор. Киеве по ул. Михайловской, 24, кв. 16;
ШВАРЦМАН Яков Петрович, работник Областного отдела глухонемых, проживающий — ул. Наливайковская, 1, кв. 2.
При прохождении траурной процессии мимо Галицкого базара группой лиц были нанесены побои служащему базарной конторы — МАРКОВУ Иосифу Мейлеховичу, 1886 г.р., проживающему по ул. Глубочицкой, 81, кв. 23.
Принятыми мерами со стороны работников органов НКВД, сопровождавших процессию, в целях пресечения возникавших эксцессов один из участников избиения был задержан, который оказался:
САЛАЦКИЙ Геннадий Адамович, 1923 г.р., русский, беспартийный, демобилизованный по болезни из Красной Армии, в г. Киеве находился проездом как следующий по месту жительства в г. Чкалов.
При прохождении по Дмитриевской улице шедшие за гробом лица, заметив смотревшего в окно гражданина, по национальности еврея, забросали окно камнями.
Из числа участников данного инцидента была задержана гр. ПОПТАЛО Мария Трофимовна, однако группа военных и гражданских лиц воспрепятствовала её изъятию, избив при этом случайно проходившего еврея».
На заседании Военного Трибунала войск НКВД Украинского округа учитывались разные обстоятельства этого противоречивого дела, в том числе и такое мнение, озвученное в письме заместителя заведующего оргинструкторским отделом ЦК Алидина: «Из толпы были слышны возгласы: „Всё равно замажете это дело и освободите убийцу"».
1 октября 1945 г. трибунал, на основании п. 2 постановления ЦИК СССР от 7 июля 1934 г., приговорил И. Розенштейна к высшей мере наказания. Он был расстрелян, но без конфискации имущества. Документы о судьбе погромщиков пока не обнародованы.
С тех пор еврейских погромов в Киеве больше не было.
И не только в Киеве, но и по всему Советскому Союзу. Власть, которая в УССР становилась всё более юдофобской (при соблюдении внешних интернационалистских приличий), гарантировала, что погромов и депортаций не будет.
При этом в еврейской среде слухи о грядущих зверствах циркулировали с заведомой регулярностью, ведь отсутствие гласности и тотальное засекречивание этому очень способствовало. Важной частью национальной мифологии стала ничем документально не подтвержденная история о готовившейся депортации советских евреев на восток в 1953 году. Вынашивались ли такие планы в недрах сталинского руководства — неизвестно, но факт в том, что никаких мер для их подготовки и осуществления предпринято не было.
Тема Холокоста не замалчивалась совсем, но не выделялась среди преступлений нацистов и их пособников и не рекомендовалась в качестве предмета научных исследований.
Памятник в Бабьем Яру был поставлен только в 1976 году, хотя еще 13 марта 1945 года было принято Постановление Совета Народных комиссаров УССР и ЦК КП(б)У № 378 «О сооружении монументального памятника на месте Бабьего Яра». Долгое время его подменяла книга Анатолия Кузнецова и поэма Евгения Евтушенко, в которой были такие строки:
Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно.
Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу.
В обмен на безопасность власть восстановила отменённые еще Временным правительством процентные нормы для евреев при поступлении в вузы и трудоустройстве (от почти полной свободы в одних сферах до горстки «образцово-показательных евреев на экспорт» в ряде других отраслей и «юденфрай», например, в дипломатии). С 1952 года существовал почти полный запрет еврейской общественно-культурной жизни вне Биробиджана, нескольких чудом уцелевших синагог и журнала «Советиш геймланд».
Антисемитизм украинской (особенно) партийной верхушки камуфлировался грубой атеистической пропагандой и «борьбой с международным сионизмом». Этот неписаный «общественный договор» в целом выполнялся не без «отдельных перегибов на местах» вплоть до раннебрежневской эпохи. Но тогда условие задачи усложнилось возможностью эмиграции, и оно выходит за рамки этой статьи.
Киевский погром 1945 г. мы называем «последним», но вынуждены оговориться, что он последний на сегодняшний день, ведь с тех пор и желающих его провести, и якобы поводов меньше не становилось.