В связи с этой годовщиной нам хотелось бы поговорить о том, как русские власти взаимодействовали с польскими элитами на территории Правобережья и к чему эта политика в итоге привела.
Польское наследство
После всех разделов Речи Посполитой, кроме собственно Польши, в составе Российской империи оказалось девять новых провинций на территории современных Литвы, Белоруссии и Украины.
На землях присоединённого в 1795 году Правобережья под властью Петербурга проживало 3,32 млн населения, более-менее равномерно расселявшегося в трёх новообразованных (Киевской, Подольской и Волынской) губерниях. Из общей его численности примерно 8% относились к шляхте (всего 240 тыс. человек), существовала очень большая еврейская диаспора, но подавляющее большинство населения составляли крестьяне.
В первой четверти XIX века меньше 3% всего населения края проживало в городах. Например, в Киеве проживало меньше 7 тысяч человек, и по меркам региона это был настоящий мегаполис, поскольку другой ближайший крупный город, Каменец-Подольский, не набирал и 4 тысяч.
Для сравнения: в остальной России, даже без учёта Финляндии и Польши, на тот момент в ТОП-20 городов по численности населения не было ни одного города с населением меньше 14 тыс. человек. Даже в провинциальном Пскове проживало больше 9 тыс.
Большой властью в регионе обладали помещики и шляхта. Они контролировали крестьянское большинство, чуждое как по конфессиональному составу (помещики были католиками, крестьяне в основном православными с наличием заметной «промежуточной» прослойки униатов), так и по языку (шляхтичи были носителями более-менее чистого польского языка, крестьянство же говорило на украинских диалектах, в которых полонизмов тогда было меньше, чем в сегодняшнем украинском).
При этом значительная часть шляхты региона не имела земель и брала её в аренду, т.е. этих людей вообще не получается относить к помещикам, что, однако, не отменяет их общего интереса, о чём ниже.
Для Польши, так же, как и для Испании «золотого века», характерно наличие куда большего количества дворян, чем местная земля и имперская экспансия могли прокормить (8-10% населения к концу XVIII века). В таком случае какой вообще смысл был в наличии звания шляхтича?
Главным преимуществом принадлежности к этому сословию были «кардинальные привилегии», дававшие исключительные права на участие в управлении государством и другие приятные вещи, вроде права на свободное передвижение в пределах всей державы, освобождение от повинностей и пр. Конечно, рядовым шляхтичам было далеко до магнатов (самых богатых помещиков) по степени реального влияния, но на бумаге они были равны, поэтому Речь Посполитая управлялась как «аристократическая республика», что было предметом особой гордости дворян.
Более того, каким бы бедным ни был шляхтич, по своим возможностям социального продвижения и общему объёму прав он далеко превосходил представителей крестьянского сословия, из которых шляхта выжимала все соки, чтобы получать твёрдую валюту при экспорте зерна за рубеж.
Восстания и волнения в сельских районах Правобережной Украины были частью повседневной жизни — в частности, незадолго до последнего раздела Польши, в 1789-м году, на Волыни вспыхнули крупные беспорядки, от которых пострадала шляхта и униатское духовенство.
До окончательного раздела Польши на протяжении большей части XVIII века русские власти поддерживали «аристократическую демократию» шляхты, поскольку это позволяло влиять на внутриполитические расклады в стране. Но после присоединения этих земель непосредственно к России в Петербурге озаботились проблемой их дальнейшей интеграции.
«Потому что у вас документов нет»
Крестьянское население восточных воеводств бывшей Речи Посполитой не имело традиций собственной государственности и было вполне комплементарно русскому правительству.
Местные евреи тоже относились к новой власти вполне лояльно, поскольку она гарантировала сравнительно более высокий уровень защиты имущественных и гражданских прав. Донесения польских помещиков русскому царю в 1820-х гг. полны жалоб на чрезмерно выросшее «еврейское засилье» в экономике региона (что гораздо больше нам говорит о настрое шляхты).
Единственной однозначно проигравшей группой была многочисленная шляхта как сословие, поскольку дворяне теряли возможность влиять на политические процессы.
Русские же власти просто не могли «переварить» такой процент чужеземной элиты и уже в 1770-х гг. начали предпринимать усилия по сокращению численности шляхты. Было понятно, что она будет бросать вызов авторитету царского правительства, ведь многие полномочия и привилегии польских дворян (в частности судейские) накладывались на полномочия назначенных правительством чиновников — такой конкуренции с альтернативным источником власти ни одно государство терпеть не станет.
Поэтому при обустройстве новых земель русские власти (так же, как это делали Габсбурги и Гогенцоллерны в аннексированных ими частях Польши) начали в массовом порядке лишать шляхту дворянства и соответственно всех их привилегий, которые ранее делали ее серьёзным политическим классом.
Это оказалось относительно просто, поскольку подавляющее большинство польских дворян не имели соответствующих документов, подтверждающих право на принадлежность к привилегированному сословию. При первых переписях в Белоруссии в 1770-х гг. шляхтичей просили предоставить бумаги для подтверждения дворянства, которых у них и быть не могло: в XVI и XVII вв. нормального учета шляхты не велось, человеку часто достаточно было назвать себя дворянином, и ему верили. Тот же метод применили и на Правобережье.
Путём переписей и комиссий численность шляхты в трёх новых губерниях к 1800-му сократили на 40% — так, в Киевской губернии шляхтичей «стало» 4,2% населения, 3,8% в Волыни и 5,7% в Подольской губернии. Это был всё ещё довольно высокий процент, но уже заметно меньше, чем раньше.
При Александре I утверждением статуса дворян Правобережной Украины стал заниматься Департамент Герольдии в Петербурге (раньше этим занимались местные польские суды, повинные в таком расширении дворянского сословия), и дело пошло ещё более активно: действительных шляхтичей начали массово записывать в податное население. Понижение в статусе приносило конкретные бонусы администрации: на новоиспеченных «нешляхтичей» можно было навесить новые налоги/повинности, солдатскую службу и многое другое.
Курс на ужесточение политики в отношении шляхты последовательно проводился русской администрацией при всех русских монархах, так что с каждым годом прессинг усиливался. Так, в 1823 году в Петербурге рассмотрели дела 16,1 тыс. «шляхтичей» Киевской губернии, из которых членами сословия признали только 624.
Русские власти также отняли у безземельных дворян право участвовать в выборах как избирателям и кандидатам и претендовать на государственные должности — так, в 1820-х гг. избирателей в Киевской губернии зарегистрировалось несколько тысяч, а в двух остальных губерниях меньше 1 тыс. в каждой — остальные шляхтичи не прошли русский ценз. В 1820-х гг. на все Правобережье набиралось 11 тыс. человек из числа землевладельцев, которые по русским законам могли голосовать.
Безземельную шляхту (и самых мелких земледельцев из числа шляхтичей) постепенно «уравнивали» до положения крестьян, а в каких-то случаях и крепостных. Причем некоторые крупные аристократы, вроде Августа Илинского, поддерживали эти процессы, поскольку увеличивалась база населения, с которой они могли собирать дань в той или иной форме.
Таким образом, у шляхты постепенно отобрали монопольное право на управление краем. Основной же чиновнический корпус трёх губерний набирался из русских и немцев, поскольку польская шляхта была слишком многочисленной, а её лояльность казалась русским властям слишком сомнительной. В конце концов, численностью польская аристократия превосходила русскую, и монархи справедливо опасались «недружественного поглощения» в рамках империи.
Плюсы, минусы, подводные камни
Нельзя сказать, что шляхтичи не сопротивлялись этим процессам — множество поляков участвовали в войнах 1796-1815 гг. на стороне Франции (в одном только походе 1812-го их было почти 100 тыс.). Да и после всех сокращений шляхта оставалась весьма многочисленным сословием, с которым царские власти старались лишний раз не ссориться, — в 1820-х гг., когда население трёх губерний достигло уровня 4,3 млн человек, там оставалось 218 тыс. шляхтичей (примерно 5% всего населения).
Конечно, в тот период царские чиновники не очень активно вмешивались в непосредственное управление крестьянами (до 1840 года шляхта держала в своих руках судебную власть над украинским крестьянством), чтобы не вызвать вооруженного выступления шляхтичей, которые при всех своих недостатках обеспечивали стабильность и порядок на своих территориях.
Но комплекс мер по «деклассированию» шляхты и постепенному установлению контроля над малоросским крестьянством позволил русским властям впоследствии провести успешные зачистки местного мятежного дворянства в 1830-х и 1860-х гг.
У русского господства кроме самых богатых помещиков были и другие бенефициары, пусть все плюсы были косвенными.
От присоединения к России выиграла крестьянская масса, которая получила возможность активно жаловаться русским властям на панов. И хотя до восстания 1830-го русские власти очень осторожно вмешивались во взаимоотношения шляхты и крестьянства, боясь роста антицарских настроений, они все равно принимали участие в разборе местных дел и иногда занимали сторону крестьян в судебных спорах, ограничивая рост барщины.
Так, например, было в случае села Германувка в Киевской губернии в 1820-х гг.: крестьяне долго бунтовали против введения польским помещиком по фамилии Проскура новых налогов, и, хотя в итоге вооружённые выступления крепостных подавили с использованием солдат, а многих участников сослали в Сибирь, в итоге русский суд запретил Проскуре повышать размер барщины.
Подобных дел в первые десятилетия господства Романовых было великое множество, и, хотя в них русские чиновники и судьи старались оставаться максимально нейтральными (и как мы видим, не сильно активно оспаривали власть помещиков над крестьянами), сама возможность жаловаться и судиться облегчала положение крестьян просто потому, что до 1795 года реально жаловаться и судиться было бессмысленным, поскольку суды и чиновничество были в руках польских феодалов.
Также русские власти организовали масштабные кампании по обращению украинских крестьян в православие, существенно сократив количество католиков и униатов в сельской местности, что опять-таки снижало степень влияния шляхты на крестьянскую массу.
К слову, население Правобережной Украины за первые 30 лет русского господства выросло на 1/3 именно за счет крестьян (которым банально стало проще жить). Поэтому в восстании 1830-го украинские крепостные хоть сколько-нибудь заметного участия не принимали и в дальнейшем показали себя как главная опора русской власти в регионе.
С другой стороны, потеряв в экономическом и политическом плане, шляхта всё равно не упала полностью до уровня ранее угнетаемых ими крестьян и начала пополнять ряды городских жителей и интеллигенции.
Похожая ситуация сложилась на других восточно-славянских территориях бывшей Речи Посполитой: в Виленском учебном округе в 1826-м году 2224 гимназиста (больше 87%) относились к шляхте (и больше половины относились к числу безземельных шляхтичей, которых законодательными мерами и ограничениями русские власти низвели до податных сословий), то есть присутствие поляков в интеллектуальном классе региона было диспропорционально большим.
Этот же рост количества представителей образованных классов, имевших все основания быть обиженными на царское правительство, также обеспечил русское правительство средой, из которой на протяжении многих десятилетий исправно выходили антирусски настроенные революционеры и сепаратисты.
Три урока
История интеграции Правобережной Украины в Российскую империю интересна не только сама по себе, но и как пример эффективных действий государственной власти на юго-западном направлении. Она позволяет сделать ряд важных наблюдений.
Во-первых, при интеграции новых территорий даже при самом мягком режиме будут как победители, так и проигравшие.
От первых десятилетий русского управления в регионе выиграли крестьяне и евреи, поскольку русские чиновники, даже когда старались сохранять нейтральность, так или иначе были арбитрами в имущественных и гражданских спорах. Раньше, при феодальном беспределе, жаловаться было некому — единственной формой борьбы за свои права был бунт, но при царе ситуация начала меняться.
Проигравшими оказались шляхтичи, которые больше не могли оставаться полновластными хозяевами региона. Русские власти сделали ставку на постепенную эмансипацию крестьянства — и это принесло плоды в будущем, поскольку куда менее многочисленная шляхта не могла долго эффективно сопротивляться русским властям, не имея поддержки среди населения.
Во-вторых, альянс между новой метрополией и местными элитами не может длиться вечно.
В первые десятилетия, несмотря на все реформы, русские чиновники старались вести себя максимально осторожно и не вмешиваться в управление польскими поместьями, поскольку в определенной степени шляхта и обеспечивала спокойствие на этих территориях. Но по мере развития Российской империи терпеть заповедник местечкового феодализма петербургская администрация уже не могла — шляхетские порядки сковывали экономической потенциал западных провинций.
В-третьих, когда наступит момент столкновения с новой центральной властью, местные элиты будут сопротивляться всеми силами.
Польские солдаты в армиях революционной Франции, восстания 1830-го и 1863-го, польские революционеры и террористы — всё это последствия столкновения царского правительства и шляхты, из которого последняя вышла проигравшей, но на протяжении всего XIX века пыталась взять реванш.