Розгами по достоинству. Когда даже любовь не выше человеческой чести
19:21 08.11.2025 (обновлено: 10:35 10.11.2025)
© Фото
Ровно 136 лет назад, 8 ноября 1889 года, в России на каторге в Забайкалье случилась Карийская трагедия – массовое самоубийство заключенных в знак протеста против чрезмерного посягательства тюремщиков на их честь и достоинство.
В этой трагедии изначально было много борьбы, чести, достоинства, международного политического блуда, стремления к свободе, любви и даже мистики, которые укутали событие самими удивительными извивами и узорами истории. И сразу после инцидента, и в будущем.
Днем ранее, 7 ноября 1889 года, была выпорота (100 ударов розгами) женщина, молодая и красивая 27-летняя политическая заключенная Надежда Сигида (Малаксиано).
Случившееся даже для царской каторги было из ряда вон выходящее событие. Во-первых, потому, что раньше так, как Надежду, – телесно – наказывали только уголовников. Да и то мужчин. Нет, зеков в России били всегда. Но неофициально. А когда официально, то соблюдали приличия для блезиру.
Во-вторых, наказание вызвало доселе небывалый всплеск протеста против унижения человеческих чести и достоинства. Сама Надежда и еще пятнадцать заключенных, женщин и мужчин, решили совершить самоубийство и приняли смертельную дозу морфия (лекарства на основе опиатов). В команде вольноопределяющихся попытался застрелиться и остался навсегда инвалидом бывший политзек Наум Геккер.
Лекарство было просроченным, и потому умерло только шесть человек: четыре девушки – Надежда Сигида, Мария Калюжная, Мария Ковалевская и Надежда Смирницкая в ту же ночь и двое мужчин – Иван Калюжный и Сергей Бобохов в течение недели.
На каторгу все они попали, как члены партии "Народная воля", но и до этого всегда были свободными людьми – дворянами, детьми чиновников, купцов и священников, мещанами. Многие, к тому же, были родственниками: Иван и Мария Калюжные – брат и сестра, Надежда Смирницкая – жена Ивана Калюжного. И все – очень молодые люди: самой старшей – Марии Ковалевской было чуть больше 40 лет. Самой младшей – Марии Калюжной – 25 лет, а остальным – от 27 до 37 лет.
А подбил их на это дело польский революционер, уже тогда социалист, контактировавший с народовольцами 25-летний Феликс Кон. Он тоже принял яд, но выжил, чтобы позже, с марта по декабрь 1921 года возглавить Компартию Украины, став ответственным (читай – первым) секретарем ЦК КП(б)У, шестым по счету, сразу после Вячеслава Молотова, которого забрали в Москву. Там он был даже главредом "Красной звезды", "Рабочей газеты" и "Мурзилки". Вот такая сложилась судьба у человека.
Но тогда, на каторге они и в неволе по-прежнему ненавидели существующий в Российской империи строй, с которым боролись, и хотели оставаться свободными людьми. Вот потому-то, наверное, и вызвали у своих тюремщиков и надзирателей такое звериное желания расправиться и сломать, насладиться унижением и мучениями. Так чаще всего и бывает, когда раболепствующе пресмыкающиеся и придавленные внутренней несвободой рабовладельцы смотрят, завидуют и ненавидят своих рабов, свободных в душе…
В-третьих, – и это немаловажно! – Карийская трагедия стала тем событием, которое вызвало со временем выродившийся в звериную русофобию и отмену России, первый по счету всплеск международного протеста против попрания прав человека в Российский империи.
Стало это возможным, благодаря американскому журналисту, путешественнику и писателю Джорджу Кеннану, который во второй половине XIX века шарился по Сибири в интересах американских компаний, уже тогда желающих внедриться в богатые края России. Русско-Американская телеграфная компания исследовала возможный маршрут прокладки телеграфа из США в Россию через Аляску, Берингов пролив, Чукотку и Сибирь, и американец попутно на них шабашил.
Кеннана же, кроме того, интересовали заключенные и каторги, с которыми он познакомился и написал о них книгу – двухтомник "Сибирь и система ссылки". Опус был издан позже, в 1891 голу, в Лондоне на английском языке и имел оглушительный успех, произвел необычайное впечатление на мировое общественное мнение и привлек внимание мировой общественности к тяжелому положению российских каторжников.
Именно тогда впервые мировое общественное мнение и нашло предлог, как использовать внутрироссийские проблемы против России, для подрыва ее изнутри ради ослабления на внешней арене.
Скорее всего, Кеннан же сообщил миру и о Карийской трагедии, и в Европе одним из первых на нее откликнулся крайне брезгливо относящийся к России и русским и скучающий без своего Карла Маркса второй "отец марксизма", экономист и типа философ Фридрих Энгельс. Он написал о смерти Надежды Сигиды и ее друзей: "Подвиг этой удивительной русской молодой женщины никогда не забудется. Трагедия на Каре достойна открыть историю жизнеописания святых героев и мучеников за революцию".
Статьи заметки о событиях 1889 года в далеком Забайкалье были опубликованы в крупнейших российских и европейских газетах, в том числе в британской газете The Times. Общественность так всколыхнулась, что эхо возмущения донеслось до императорского двора в Санкт-Петербурге и, как ни странно, впервые возымело положительную реакцию. Законом от 28 марта 1893 года правительство было вынуждено впредь запретить применение телесных наказаний в отношении женщин-заключенных и знати. А через 5 лет, в 1898 году золотодобывающая Карийская каторга, как группа каторжных тюрем на реке Кара-притоке реки Шилка, входивших в систему не менее страшно известной Нерчинской каторги, была закрыта. Золото для империи решили добывать в других местах…
А причиной трагедии действительно стали вседозволенность и безнаказанность тюремщиков, которые начали работать с каторжанами по беспределу.
Все началось в августе 1888 года, когда каторгу посетил тамошний генерал-губернатор, заслуженный вояка-ветеран барон Андрей Корф, а политзаключенная Елизавета Ковальская отказалась перед ним вставать. За это ее перевели в строгое одиночное заключение в тюремном замке в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ).
Собратья Ковальской по несчастью, политзеки в знак протеста потребовали уволить коменданта тюрьмы и несколько раз объявляли длительные голодовки. В феврале 1889 года начальник Иркутского жандармского управления полковник Николай фон Плотто во время визита на каторгу лично пообещал зекам изменить режим и условия содержания, но, как водится, ничего не сделал.
Начались новые голодовки, и так длилось до осени 1889 года, когда Надежда Сигида (Малаксиано) съездила (то ли только попыталась) по физиономии жандармскому офицеру Виктору Масюкову, которого все считали комендантом. За это ее перевели в уголовную тюрьму, чего раньше не делалось с политическими. Подруги Надежды, уже упомянутые Калюжная, Ковалевская и Смирницкая объявили голодовку, которая длилась 16 дней.
Губернатор Корф придерживался старых правил, в соответствии с которым офицер, которому женщина дала по морде, должен подавать в отставку, в этом случае изменил себе и выпустил новую инструкцию об изменениях в содержании политзаключённых. И этим документом разрешил применение силы и телесные наказания политических, ранее применявшиеся только к уголовникам. И сам же Корф повелел Надежду Сигиду выпороть розгами.
© Фото
Генерал-губернатор Корф
Барон-палач Андрей Корф
И люди, защищая свои честь и достоинство, сразу же пошли на самоубийство. И те, чей организм был истощен голодовкой и покрой, умерли сразу…
Смерть Надежды Сигиды (Малаксиано) стала концом еще одной трогательной истории – истории большой любви. Ее и другого политического заключенного, известного украинского поэта-демократа конца XIX века Павла Грабовского (1864-1902). Да-да того самого автора одного из самых известных старшему поколению советских людей стихотворения о тяжкой доле подневольной швеи, вынужденной корпеть над своей работой денно и нощно "Рученьки терпнуть, злипаються віченьки...".
И в переводе на русский это звучит очень трогательно и дешераздирающе:
Рученьки терпнут, и глазки слипаются,
Боже, ну сколько ж терпеть!
С раннего утра до позднего вечера
День весь иголкой вертеть.
Кровь мне высасывает искореженная
Богом проклятая жизнь,
Рвёт её в клочья панянка изнеженная,-
Ох, нелегко услужить!
Где ей понять бедной швеюшки доленьку -
Черствого хлеба кусок,
Море работы, где воля – неволенька,
В горле противный комок.
Боже, ну сколько ж терпеть!
С раннего утра до позднего вечера
День весь иголкой вертеть.
Кровь мне высасывает искореженная
Богом проклятая жизнь,
Рвёт её в клочья панянка изнеженная,-
Ох, нелегко услужить!
Где ей понять бедной швеюшки доленьку -
Черствого хлеба кусок,
Море работы, где воля – неволенька,
В горле противный комок.
А на украинском это действительно вышибало слезу, и у впечатлительной молодежи руки сжимались в кулаки в желании борьбы за права трудящихся. Для любителей мовы напоминаю:
Рученьки терпнуть, злипаються віченьки...
Боже, чи довго тягти?
З раннього ранку до пізньої ніченьки
Голкою денно верти.
Кров висисає оте остогиджене,
Прокляте нишком шиття,
Що паненя, вередливе, зманіжене,
Вишвирне геть на сміття.
Де воно знатиме, що то за доленька
Відшук черствого шматка,
Як за роботою вільна неволенька
Груди ураз дотика.
Боже, чи довго тягти?
З раннього ранку до пізньої ніченьки
Голкою денно верти.
Кров висисає оте остогиджене,
Прокляте нишком шиття,
Що паненя, вередливе, зманіжене,
Вишвирне геть на сміття.
Де воно знатиме, що то за доленька
Відшук черствого шматка,
Як за роботою вільна неволенька
Груди ураз дотика.
Надежа Малаксиано угнетаемой швеей не была, а родилась в Таганроге в семье тамошних очень богатых купцов греческого происхождения, известных в городе с 1700-ых годов. Но после гимназии, где она училась с Марией Чеховой, сестрой Антона Чехова, работала в школе и сблизилась с членами партии "Народная воля", которые боролись с царизмом.
© Фото
Надежда Сигида
Надежда Сигида (Малаксиано)
И свои 8 лет каторги по тем временам Надежда заработала честно – в 1885 году она была членом центральной группы таганрогской народовольческой организации и одной из организаторов подпольной типографии в Таганроге. Здесь же хранились и динамитные шашки, изготовленные народовольцем Леоном Ясевичем и предназначенные для покушения на министра внутренних дел графа Дмитрия Толстого.
Там же работали ее фиктивный муж, письмоводитель окружного суда, знакомый с типографским делом, Аким Сигида, за которого Надежда вышла в целях конспирации, а также известные народоволки Устинья Федорова и Екатерина Тринидадская. Женщин накрыли всех вместе на квартире, а Акима Сигиду – прямо в казарме (его призвали в армию) и скопом отправили на каторгу.
Украинский поэт-последователь Тараса Шевченко, переводчик, публицист и участник революционного движения Павел Грабовский тоже шел на каторгу всей своей жизнью. Учился в Харьковской духовной семинарии, где при обыске у него были обнаружены запрещенная литература и лотерейные билеты в пользу политических заключённых.
В 1886 году был призван на военную службу и в том же году за оскорбление офицера был направлен в войска Туркестанского военного округа. Но по дороге, в Оренбурге, был арестован за распространение политической литературы и отправлен обратно в Харьков для дознания. И получил ссылку в Сибирь.
© Фото
Павел Грабовский
Павел Грабовский
Но встретились Надежда и Павел в 1888 году в Московской пересыльной тюрьме. Ей было 26 лет, ему – 24, а любовь оказалась короткой, но навсегда. Их отправили в разные тюрьмы в разных местах. Ее в женскую тюрьму на Кару в Нерчинский горный округ, а его — в Балаганский округ (Иркутская губерния).
Смерть Надежды на Карийской каторге уже через год была большим ударом для Грабовского. Но ей же он посвятил свой первый поэтический сборник "Подснежник" и 18 поэзий. В одной из них — "До Н. К. С." — писал:
Такої певної, святої,
Такої рідної, як ти,
Такої щирої, простої, —
Вже більше, мабуть, не знайти.
Такої рідної, як ти,
Такої щирої, простої, —
Вже більше, мабуть, не знайти.
(Такой определенной и святой,
Такой родной, как ты
Такой же искренней, простой,
Наверняка мне больше не найти).
После смерти Надежды и окончания ссылки за участие в различных революционных акциях, в составлении и распространении "Заявления русскому правительству" против зверской расправы над заключенными в 1889 году снова был арестован и по постановлению Иркутского губернского суда опять приговорен к лишению всех прав состояния и каторжным работам на 4 года. В 1892 году каторгу заменили на ссылку-поселение в "отдаленнейшие места Сибири". Больной туберкулезом, он был поселен в Якутской области (Вилюйск), с 1896 — в Якутске, а с 1899 года – в Тобольске. Там он и умер в 1902 году и был похоронен на местном Завальном кладбище у могил декабристов.
Всегда занимался литературным творчеством, публиковал статьи в издававшейся тогда газете "Сибирский листок". Надежду Сигиду (Малаксиано) всегда называл своей "звездой ясной", своей музой, сестрою. И умирая, завещал положить в гроб прядь волос, которую она подарила ему при расставании.
И хотя он считается украинским классиком и в 1898 году подготовил к печати книгу "Песни Украины", составленную из переводов на русский язык стихов лучших украинских поэтов: Шевченко, Ивана Котляревского и других, нынешние украинские патриоты-неонацисты вряд ли им довольны. Он был, как сейчас сказали бы, интернационалистом и написал в стихотворении "Истинные герои":
Моя хвала погибшим и живущим
Борцам за будущность Руси родной,
Страдальцам за друзей своих. В грядущем
Им засиять нетленной красотой…
Борцам за будущность Руси родной,
Страдальцам за друзей своих. В грядущем
Им засиять нетленной красотой…
Руси родной, видите ли – ее он любил. Ей же он оставил еще одной наследие: за два года до смерти он женился и в 1901 году у него родился сын Борис (1901-1966), который вошел в историю России, как изобретатель телевизора и телевидения.
Была в истории Карийской трагедии и самая настоящая мистика. В 1930 году художник Николай Касаткин написал картину "Сигида (Карийская трагедия)", изображающую Надежду Малаксиано, которую два жандарма ведут то ли на порку, то ли после нее, но по-любому жить ей осталось недолго. На ее лицо, обезображенное мукой, страшно смотреть.
© Фото
Надежда Сигида на картине
Надежда Малаксиано перед смертью
И художник Касаткин действительно внезапно умер при первой демонстрации своего произведения. А все вокруг говорили: на картине он изобразил свое предчувствие и лик собственной смерти…
...Недолго на свете после трагедии зажился и один из главных ее виновников – барон генерал Корф. Через четыре года в 1893 году он скончался от паралича сердца прямо на балу в Хабаровске во время танцев. Другие говорят, что там его только разбил апоплексический удар, а умер он через три дня дома. Но какая разница? Могилу его уничтожили в 1930 году вместе с Градо-Хабаровским Успенским собором. Собор в 2002 году восстановили по новому архитектурному плане. Без барона…
О неожиданных династических связях, в том числе несостоявшихся России, Швеции и Финляндии - в статье Владимира Скачко "Коронованная финка. Шведская королева, чей сын мог укрепить Московское царство"
Подписывайся на
