В этот раз он взял для грудничков памперсы.
Мы подъехали на машине к оживленному месту, где было большое скопление людей. Я пошел общаться с людьми и фотографировать полуразрушенные и обгоревшие дома. Только приступил, а меня «Хороший» с коллегой уже зовут обратно в машину. Устраиваюсь на заднее сидение, а там уже сидят какой-то молодой мужчина у окна, а рядом маленький мальчик — наворачивает конфеты, которыми его угостили мои товарищи. Мальчонка симпатичный, чистенький, с веселым беззаботным лицом — даже не скажешь, что недавно он пережил войну. На нем курточка и вязанная шапочка. Тезка. Зовут Сашенька, ему 5 лет. Молодой мужчина — его папа. Он вызвался показать «Хорошему» семью с грудничком, которая живет в его доме. Поэтому мы едем туда.
Сажусь рядом с Сашенькой на место, где лежит наш небольшой пакет с нашим нехитрым завтраком. Там шоколадные конфеты и колбасная нарезка. Спрашиваю у отца разрешение угостить малыша. Колбасу берет и Саша, и его папа, который разрешает снять сына на видео.
— Саша, как пережил обстрелы?
— Хорошо.
— Что значит «хорошо»? Страшно было сильно?
— Угу, — у Сашеньки рот забит конфетами и колбасой. Он откинулся на кресло и внимательно и с интересом смотрит на меня. Жует.
— А как ты их помнишь?
— Громко было. Потом негромко. Потом вообще не было. Потом опять начали громко стрелять, — никакого испуга или дрожи в голосе у Сашеньки нет, как будто он рассказывает о чем-то обыденном.
— Чего ты больше всего сейчас хочешь?
Саша поворачивает голову к окну и смотрит на улицу, по которой едем, и отвечает также буднично и спокойно:
— Хочу, чтобы эти дома были целыми…
Спрашиваю отца, которого зовут Сергей:
— А как для папы началась война? Папа помнит?
— Папа помнит. На «Азовстали» началась. Азовцы стали заезжать туда. Мы были на работе. Пока доменные печи останавливали, нас с работы не выпускали. По ходу дела с двух часов начали выпускать всех рабочих, а азовцы стали завозить туда технику и боеприпасы. Мы же пошли пешком в магазин, покупать продукты. Сидели эти дни дома…
Бытовой кошмар
Подъехали к дому Сергея, обычной советской панельной девятиэтажке, которых настроили по всему СССР в 70-е годы.
Весь двор забит людьми: пожилые и молодые стоят рядом с большими стальными сильно закопченными мангалами, которые есть почти возле каждого подъезда. На них кипятят в основном воду. С утра готовят — кто что.
— Мы и борщ варим, и макароны, и картошку. Всё. Сегодня утром пекли пирожки, рассказывает мне пенсионерка, представившаяся Анастасией.
— А паски печь будете? (на Юге, что в Киеве, что в Мариуполе, что на Кубани, что на Кавказе говорят «паска», а не кулич, как это делают на севере России. — Ред.)
— Нет, в этом году, к сожалению, не будем. Просто пирожки спечем.
— Деньги есть?
— Нет денег. Пенсия была на карточках ПУМБа (Первый украинский международный банк, принадлежащий Ринату Ахметову. — Ред.) Сначала ели то, что было в запасах. Потом соседи делились едой. Просто еду купить нельзя, так как нет наличных денег.
Спрашиваю у собравшихся вокруг меня людей, как же они выживают в этих тяжелейших условиях. Слово берет голосистая с митинговыми наклонностями дамочка и очень нервно и громко начинает объяснять:
— А как выживаем? Так и выживаем. Света нет, газ еще 24 февраля отключили, у меня стекол в квартире нет, все повыбивало, холод. Спим в одежде и в шапках. Когда стреляли, спали на полу. Сейчас уже на кроватях. Моей маме 93 года. Ну вот как ей, скажите, все это пережить. Воды нет. Сыновья каждый день ходят за водой. Нас здесь удерживает только источник, находящийся рядом.
— А гуманитарка?
— Дали один раз в месяц. И всё.
В разговор вступает пожилой мужчина:
— Новый мэр сказал, что электричество будет во всех районах только к 1 сентября. Мы понимаем, что все из-за боевых действий перебито. Мы бы продукты сами съездили в окрестные села и купили, но нас из города военные не выпускают, потому что, чтобы выехать, надо сначала пройти фильтрацию и получить специальный документ. Я записался, но у меня только шеститысячный номер. Вот когда наступит моя очередь? Нескоро! Властям надо с этим что-то делать. Нам же надо что-то есть.
Спрашиваю:
— Вот смотрю на ваши дома, вроде у вас нет разрушений и следов пожаров.
— В целом нет. Но прилеты были. Вон смотрите, на девятом этаже, на углу, снарядом квартиру снесло. Рядом еще одна дырка в стене от снаряда. В соседнем подъезде, в техническом этаже и в квартире снарядами пробило брешь. Из зала в квартире небо видно.
Рядом стоят и смеются три девчонки-школьницы — 12-13 лет.
— Девочки, какую музыку слушаете?
— В основном российскую. Инстасамку.
— А кто это?
— Певица такая, рэп поет.
Девчонки начинают весело и громко петь рэп, делая рэп-движения руками.
— А кого еще поете?
— Моргенштерна, — смеются.
Во время общения с мариупольцами понимаешь, что сегодняшнее отчаянное и тяжелейшее положение их не озлобило. Они пытаются выживать. И власти ДНР, и российские власти должны приложить еще больше усилий, чтобы помочь им выжить и вернуться к нормальной жизни.
