После подписания весной 1921 года Рижского договора с СССР вновь образованная Польша получила себе так называемые Восточные кресы, или Восточную Малопольшу. Кроме Волыни и Галичины, поляки ещё отхватили Холмщину, Подляшье и Лемковщину, которые также в основном населяли этнические русины/украинцы. Ныне эти земли практически полностью ополячены.
Конечно, это еще была не Великая Польша «от можа до можа», о которой мечтали (и, не сомневайтесь, до сих пор мечтают) польские националисты, но уже что-то. Правда, была одна маленькая такая проблемка — коренное население этих земель, которое традиционно называло себя русским или русинским, говорило на языке, который принято называть украинским (или близких к нему языках), со «скрипом» окатоличивалось, не желало ополячиваться и великопольских идей не разделяло.
14 марта 1923 года Совет послов Антанты санкционировал передачу под управление Польши земель, полученных по Рижскому договору. При этом польская сторона взяла на себя целый ряд обязательств:
— предоставление галичанам и волынянам национальной автономии;
— доступность для восточных славян образования на родном языке;
— открытие украинского университета;
— обеспечение свободы вероисповедания;
— обеспечение свободы политических объединений и культурных организаций.
Соответствующее решение было принято польским сеймом… а потом поляки забыли о всех своих обещаниях.
1 октября 1924 года вступил в силу в закон об образовании «lex Grabski», названный так по имени министра образования Станислава Грабовского. Он объявлял единственным государственным языком польский и вроде как предусматривал некоторые либеральные нормы, такие как разрешение представителям национальных меньшинств обращаться официально в госорганы на собственном языке, но при всём при этом содержал целый ряд дискриминационных положений.
Например, если восточным славянам для того, чтобы в школе началось изучение их языка, нужно было письменное обращение не менее 40% родителей, то для того, чтобы школа стала польской — 20%. Множество украинских школ, созданных во время властвования австрийских императоров, сделали утраквистичными — преподавание в них де-юре велось на двух языках, а де-факто они мало чем отличались от польских.
В результате к 1934 году на территории всей Польши осталось всего 457 украинских школ, в которых обучалось только 5% детей, которых, исходя из сегодняшнего понимания этого вопроса, можно было назвать украинцами. Ещё 27% обучалось в утраквистичных школах, 68% — в польских.
Также поляки начали борьбу с русинскими библиотечными читальнями. Из 2879 существовавших в австро-венгерской Галиции в 1914 году их на 1923-й осталось всего 832, и число это с каждым годом уменьшалось.
Также Польша начала проводить колонизаторскую политику по увеличению польского населения на территории исконно русских земель.
17 декабря 1920 года был принят закон «О национализации земли в некоторых повятах Республики Польша», в соответствии с которым отставные солдаты Войска Польского получили права на обретение бесплатных наделов, которые им выделялись на территориях современных Украины, Белоруссии и Литвы. Весной 1921 года первые поселенцы прибыли на территорию Волыни, где им нарезали участки из бывших владений крупных русских землевладельцев и дворян, «казённых земель» Российской империи и собственности православной церкви.
Типовой участок «осадника» (так стали называть колонизаторов) равнялся 20 гектарам. Отставной офицер мог получить и 45. Стоимость земли погашалась в течение пяти лет путём сдачи в казну зерна в размере 30-100 килограмм с гектара, после чего участок переходил в полную собственность владельца. К 1929 году осадникам выдали около 600 тыс. гектаров земли. Затем этот процесс несколько затормозился, что было вызвано проблемами бюджета, но к началу Второй мировой они распоряжались 700 тыс. гектаров.
В сельские регионы, населённые преимущественно русинским населением, к 1929 году переехало порядка 200 тысяч поляков. Ещё 100 тысяч перебрались в города.
Естественно, такое положение пугало украинские политические круги как левого, так и правого толка. Последние ещё в 1920 году создали из бывших офицеров армии УНР и Украинской Галицкой армии (УГА) Украинскую войсковую организацию (УВО), которой с 1921 года руководил бывший петлюровский полковник Евгений Коновалец.
Уже с первых лет своего существования она начала проводить акции саботажа, которые иногда становились массовыми. Так, летом-осенью 1922 года по Галичине прокатилась волна 250-300 акций поджога фольварков и усадеб польских колонистов, взрывов на железнодорожных объектах, нападений на полицейские отделения. Затем количество таких акций резко снизилось — за 11 месяцев, предшествовавших 1 июля 1930 года, их произошло всего 22.
В 1929 году на конгрессе в Вене была создана Организация украинских националистов (ОУН), которая сразу разделилась на два крыла — более молодое, настроенное радикально, и более опытное, готовое к диалогу с польскими властями. Старые бойцы вроде Коновальца уже пресытились нелегальным положением и постоянным риском. Молодёжь же жаждала действий.
Каждый год 2500 выпускников украинских вузов и высших школ попадали на рынок труда… и не находили себе на нём достойного применения. Чиновники польского МВД в своём отчёте отмечали:
«Государственные органы для них закрыты, торговлю монополизировали евреи. Бывают случаи, когда интеллигент возвращается в село, где для него нет занятия, потому что хозяйство слишком маленькое, и его без особого труда обрабатывают родители, братья, сёстры… По окончании школ украинская интеллигенция выживает в трагических условиях. Часто бывает, что украинец с образованием продаёт в киоске сигареты и спички».
ОУН и УВО быстро пополнялись недовольной своим социальным положением молодёжью. Она требовала активизации действий, что в конце концов вылилось в очередную компанию саботажа, которая прокатилась по Галичине в июле-августе 1930 года.
Руководители региональных отделений «Пласта» — молодёжной организации украинских националистов — ещё весной получили распоряжения, чаще всего устные, но иногда и письменные: «…уничтожать постройки жидовские, польские и польских колонистов».
Во время обыска у одного из оуновцев был изъят любопытный документ: «Приказ. Под угрозой смерти выполняют! 1) Мизерный у Возняка Марцеловка, и Голгоча фольварк; 2) Сена Ярослав Мужилове Стобецкий, Угринове Кшись и Кропивках Каспшик. До ведома старшего проводника. Постой, 21.VIII.1930. Куфарио». Здесь перечисляются населённые пункты и фамилии боевиков, которые туда направляются для осуществления поджогов и подрывов.
Нередко необходимые химреактивы, как, например, соляную кислоту и «бертолетову соль», непосредственные исполнители получали из «центра», располагавшегося во Львове. Но чаще всего поджоги оказывались самодеятельностью местных ячеек молодых националистов. Хотя нельзя, конечно, исключать, что были и случаи, когда акция оказывалась обыкновенной бытовой местью или даже самоподжогом, с целью владельца получить страховую премию. Но взрывной характер роста числа поджогов говорит именно о централизованном и запланированном проведении украинскими националистами кампании саботажа.
Помимо пускания «красного петуха», проводились и другие акции — спиливались телеграфные столбы, подрывались полицейские участки. В Трускавце по местной инициативе был совершён налёт на почтовую машину.
Стихийное распространение кампании напугало краевого функционера ОУН и бывшего сотника УГА Юлиана Головинского, он хотел остановить её. «Старики» движения рассчитывали частично выйти из подполья и принять участие в приближавшихся выборах в сейм. Однако акции саботажа могли вызвать ответную реакцию властей, и националисты рисковали опять оказаться загнанными в глубокое подполье.
Пользуясь тем, что он являлся совладельцем созданного им недавно автобусного предприятия «Чесанов-Львов», Головинский метался по всей Галичине. «Ездил куда-то, созывал к себе людей, кричал и грозил, боролся за своё дело, которое могло провалиться, как проваливается крыша во время пожара», — вспоминал его соратник Зиновий Кныш. Всё было тщетно, молодёжь никого не хотела слушать, и вскоре самые пессимистичные предположения Головинского оправдались.
Всего с июля по конец ноября 1930 года украинские националисты провели 191 диверсию, в 19 случаях уничтожалось государственное имущество, в 172 — частное. На Тарнопольское воеводство их пришлось 90, на Львовское — 67, Станиславское — 34. С июля по октябрь было совершено 186 террористических актов: 1 нападение на почтовую машину, 8 диверсий на ж/д путях, 14 — на линиях электропередач, 155 поджогов стогов сена и с/х построек.
Накануне выборов де-юре премьер-министр, а на самом деле — диктатор Польши Юзеф Пилсудский не мог и не хотел допускать дискредитации своей власти. Кроме того, страна и так в результате Великой депрессии оказалась в глубокой экономической яме. Не хватало ей ещё терактов с уничтожением урожая.
24 августа 1930 года он подписал документ о проведении Пацификации — акции замирения Галичины. Министру внутренних дел Фелициану Складковскому было отдано распоряжение провести полицейские и репрессивные меры:
«Поджоги, саботаж, нападения и изнасилования в Восточной Малой Польше нельзя рассматривать как восстание. Избегайте кровопролития и используйте, в случае добровольной или принудительной поддержки бомбистов населением, полицейские репрессии, а там, где это не помогает — военные акции со всеми связанными с ними тяготами. Само присутствие военных не позволит бомбистам терроризировать население. Население должно знать, что оно обязано подчиняться властям, а не террористам».
Активные действия польские силовики начали только в следующем месяце. Перед этим были арестованы около 130 активных политических украинских деятелей, в том числе и бывшие депутаты. 14-16 сентября части 14-го Язловецкого уланского полка направились в несколько сел Львовского воеводства. С 20 по 29 сентября к проведению Пацификации подключили 17 полицейских рот по 60 полицейских в каждой — всего 1041 полицейских и офицеров.
Основные акции прошли в первой половине октября.
Пацификация заключалась в проведении массовых обысков и задержаний в жилищах украинских активистов и в штаб-квартирах украинских организаций, включая и греко-католическую церковь. Обыски чаще всего переходили в настоящий разгром, с уничтожением движимого и недвижимого имущества, с избиениями и арестами.
В Рогатине, Дрогобыче, Тарнополе и Станиславе были закрыты украинские гимназии, а во Львове — украинская начальная школа. Львовская гимназия уцелела, но в ней сократили количество классов. Молодёжная скаутская организация «Пласт» оказалась под запретом. Там, где, по данным полиции, региональные отделения украинских организаций: «Луга», «Сокола», «Просвиты» — контролировали члены ОУН-УВО, они закрывались. Туда, где ещё продолжались поджоги и террористические акты, отправлялись кавалерийские эскадроны.
Провинившееся село окружалось, к командиру вызывали старосту или главу администрации. От него требовали выдать поджигателей, а также оружие и взрывчатку. Если требование не выполнялось, в наиболее подозрительных домах проводились обыски: взламывались полы, разрушались чердаки. При этом военные не брезговали уничтожать личное имущество обыскиваемых, провизию. В случае отказа открыть дверь — ее выламывали.
Головинского арестовали 20 сентября. Он пытался оправдаться, доказать, что не виновен в размахе акции: «…К нему было обратились коллеги с вопросом, что следовало б сделать за время каникул, подкинули идею с поджогом скирд и получили на это разрешение».
30 сентября польская полиция заявила, что руководитель ОУН на Западной Украине Головинский был застрелен при попытке к бегству. На самом деле его без суда и следствия по приказу вышестоящего начальства ликвидировал двумя выстрелами в грудь и контрольным в голову полицейский агент Радонь. Всего полицейские убили семь человек, хотя по всем этим эпизодам от них каждый раз поступали заявления, что люди погибли случайно.
Осознав, наконец, что «плетью обуха не перешибёшь», руководство ОУН в своём официозе «Розбудова нації» заявило, что:
«…Наша цель достигнута: создано требуемое впечатление в украинском обществе и у ляхов, и чужеземцев; врагу причинён большой материальный и моральный ущерб. Поэтому акцию прекращаем».
Начался обоюдный медленный процесс примирения и взаимных мелких уступок.
Однако националистическая молодёжь не была согласна с позицией своих руководителей. Так будущий лидер «бандеровцев» Роман Шухевич организовал ликвидацию польского государственного деятеля и националиста Тадеуша Голувко — он был застрелен 29 августа 1931 года. Но его гибели оказалось недостаточно, чтобы полностью сорвать процесс примирения.
Тогда 15 июня 1934 года по приказу Степана Бандеры был ликвидирован министр внутренних дел Бронислав Перацкий.
После этой акции Польша полностью денонсировала все взятые на себя в 1923 году перед Советом послов Антанты обязательства по национальной автономии русинских земель и соблюдению языковых прав её жителей. Против украинских националистов, социалистов и коммунистов был развязан настоящий террор.
Сегодня на Украине тщательно выискивают, а когда не могут найти, то и сочиняют всевозможные исторические обиды которые можно свалить на Москву. Но при этом польские практики угнетения, такие как Пацификация, предпочитают забыть не только в Варшаве, но и в Киеве, Львове и Луцке.
