Сначала, впрочем, о булгаковедении вообще. Булгаков, как известно, писатель мистический. И вокруг его имени происходит сплошная мистика. Наверное, не найдёшь второго писателя, биография и творчество которого обросли таким немыслимым количеством версий, гипотез и фантазий.
Результаты такого самоутверждения за счёт памяти писателя бывают самые удивительные. Вот, например, один из самых плодовитых булгаковедов, автор «Булгаковской энциклопедии» Борис Соколов ничтоже сумняшеся пишет, что «прототипом Алоизия Могарыча послужил друг Булгакова, драматург Сергей Александрович Ермолинский (1900-1984)».
Минутку внимания.
Алоизий Могарыч — один из наиболее мерзких персонажей «Мастера и Маргариты». Он втёрся в доверие к Мастеру и донёс на него, чтобы захватить его квартирку в подвальчике (кстати, прототип этой квартирки существует по сей день, но попасть туда нельзя — домик в частной собственности). Тема ареста Мастера в романе присутствует, но — между строк. Писать об этом Булгаков не мог.
Сергей Ермолинский — действительно друг Булгакова, ухаживал за умирающим писателем, потом, после возвращения из ссылки, жил в квартире Елены Сергеевны… Кстати, автор сценария «Неуловимых мстителей».
Побелка? Купорос? Вы можете увидеть что-то общее между персонажем и «прототипом»? А Соколов — смог…
Впрочем, мы-то хотели писать про достойного человека — автора первой изданной в СССР биографии Булгакова. Лидия Марковна Яновская написала первую версию книги «Творческий путь Михаила Булгакова» ещё в 1967 году, но издать её удалось только в 1983-м.
Сейчас, мы, впрочем, будем говорить о её «Последней книге», изданной в 2013 году.
Это действительно последняя книга Лидии Марковны, умершей в 2011 году в Израиле в возрасте 95 лет. Посвящена она последней же книге Михаила Афанасьевича Булгакова — «Мастер и Маргарита». Так же как МиМ, «Последняя книга» осталась недописанной — последние её страницы представляют собой конспекты ненаписанных глав и даже просто отдельные дневниковые записи.
Это — достойное завершение научной работы Яновской. Книга огромного объема и нестандартного формата необыкновенно интересная и касается не только МиМ, но и многих других произведений Булгакова.
Для начала остановимся на недостатках (взгляд тут, разумеется, субъективный).
Во-первых, книга бессистемна. То есть какая-то система в главах присутствует, но не только лишь каждый способен её понять. Автор следует за интересом своей мысли, отвлекаясь на частные моменты и внезапно возвращаясь на несколько страниц (или глав) назад.
Это великолепно. Это божественно. Это трудно читать. Даже не знаем — недостаток ли это?
Во-вторых, в книге напрочь отсутствует научно-справочный аппарат. На 750 страниц текста ссылку мы нашли аж одну.
Для незавершенной рукописи это, пожалуй, естественно. Но и редактор не стал заморачиваться. Правда, элементарный список литературы и источников добавил бы книге ещё пяток страниц…
В-третьих, Яновская ненавидит булгаковедов. Всех. Скопом. Страшной ненавистью. Только она одна имеет право исследовать творчество Булгакова. Все остальные — «подонки высшей меры» (с), деятельность которых сводится к краже и извращению её открытий. И да — сделанные ею открытия, украденные (?) и изложенные другими авторами, становятся своей противоположностью…
Доходит до анекдотов. С каким презрением она поминает Леонида Паршина и его магнитофон! Отмечу, что в 1960-80-х годах магнитофон был штукой дорогой и редкой. Понятно, что у Яновской, которая толком нигде не работала (по советским понятиям, она была «тунеядкой» «на иждивении мужа»), магнитофона быть не могло. Но дело не в этом.
Яновская имела уникальную возможность беседовать и с Татьяной Николаевной, и с Любовью Евгеньевной, и с Еленой Сергеевной Булгаковыми, и со многими другими людьми. Магнитофона у неё не было. Стенографировать она не умела. Конспектировать, судя по всему, тоже. Но она предлагает считать её «записи» бесед единственно достоверными, а пошлым магнитофонным записям не верить.
Поверьте автору статьи, как человеку, который провёл не один десяток опросов фокус-групп и интервью. Ни одной записи бесед у Яновской никогда не было, а относительно её изложения следует процитировать объект обожания: «Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил». В смысле, какие-то особые слова и фразы наверняка есть, но мы не можем определить, какие из них действительно сказаны, а какие выдуманы.
Кстати, Лидия Марковна должна была бы ревновать к женам Булгакова. Но… Она преклоняется (не чрезмерно) перед Еленой Сергеевной. Она восхищается «Любашей». И даже Татьяну Николаевну она любит, пусть даже как младшую, не особо разумную сестру… Но не ревнует. Для неё они — часть Булгакова.
В-четвертых, Яновская слишком любит своего героя, а потому относится к нему несколько некритично (это общая черта всех булгаковедов, но обычно некритичность навязана специфической аудиторией, к которой они обращаются). Она, например, пытается защитить автора от критики за самоцензуру, объясняя, что дело не в ней, а в его желании сделать свои произведения «тоньше».
При этом она сама себя высекает, рассказывая о многочисленных правках подцензурных текстов, которые Булгаков делал по настоянию редакторов (Исайи Лежнева) и режиссеров (Константина Станиславского). Сам Михаил Афанасьевич отнюдь не скрывал, что изменения эти носили характер не художественный, а именно политический.
В конце концов, даже неглубоким знатокам биографии понятно, что Булгаков большой отвагой не отличался и в политической оппозиции к режиму не состоял. Оппонентом он был исключительно как художник (что естественное состояние для творческой личности — будь ты даже классический соцреалист в государстве победившего социализма).
Ну и куча мелких недочётов. Например, Яновская много рассуждает на тему того, как именно хотел Булгаков назвать Пилата — Понтием или Понтийским, но при этом ухитряется не вспомнить о Символе веры, что странно для человека, свободно ориентирующегося в именах собственных Нового Завета на иврите.
Кстати, именно опираясь на эту информацию, Яновская объясняет, почему Иисус Назаретянин действительно Га-Ноцри, а Иуда Искариот — Иуда из Кириафа (Иш-Кириаф или Иш-Крайот).
В то же время достоинств у книги намного больше. Объем информации просто поражает, в частности, за счёт включения в текст собственных воспоминаний Яновской о встречах с людьми, лично знавшими Булгакова.
Представляют интерес и некоторые рассуждения автора.
Например, Яновская многоглагольно объясняет, почему многочисленные редакции «закатного романа» — вещь довольно условная. По сути, речь идет не о готовых вариантах (в отличие от, например, двух окончаний «Белой гвардии»), а об этапах творческого процесса в относительно законченной форме.
Собственно, к этому же выводу придёт любой человек, прочитавший изданные варианты романа и черновиков. Но — всё равно интересно.
Важный вывод Яновской — следует с осторожностью относиться к конкретным указаниям Булгакова.
Собственно, всем, кто бывал в пресловутой «нехорошей квартире», понятно, что события МиМ происходили вовсе не там — это НЕ ТОТ подъезд и НЕ ТА квартира. И не факт, что те самые подъезд и квартира где-то в принципе существуют (не потому, что образцов для них никогда не было, а из-за многочисленных реконструкций старых домов в коммуналки и общежития, а потом в индивидуальные квартиры).
Интересовавшиеся вопросом люди знают, что на Патриарших прудах трамвая нет и не было: его нет сейчас и не было на момент написания романа (о чем в нём есть совершенно точное указание); в промежутках его тоже не было, в чем легко убедиться, заглянув в схемы московских трамвайных маршрутов.
Живя в Израиле, Яновская выяснила другие интересные факты.
Например, в Иерусалиме не водятся соловьи. Вообще. Причём Булгаков об этом знал, но, по её версии, «не поверил». Как мне кажется, он вполне себе поверил, но ему надо было «озвучить» ночную Гефсиманию — и он это сделал, не особенно сверяясь с реальностью.
Другой момент — израильские розы не пахнут (о чём Булгаков знать не мог). У Пилата, правда, скорее обонятельные галлюцинации в связи с мигренью, но и запах розовых кустов в ершалаимских сценах наличествует.
Третий момент — на Пасху иудеи едят опресноки (мацу), так что хлебная лавка, в которой Левий похитил нож, по идее, должна была быть закрыта. Неясно, задумывался об этом Булгаков или нет, но он убрал чёткие указания на национальность владельца лавки, которые были в ранних редакциях, так что в окончательном варианте она может сойти за, например, греческую.
В общем, книга невероятно интересная и мы ее рекомендуем всем, кому интересно творчество Булгакова.
